Чуть-чуть считается

Переступив порог. Витя мельком увидел на стене знакомую картину Репина, на которой царь убивал своего сына. Вернее, он его уже убил. Царевич в шелковом халате полулежал на роскошном ковре, опершись на левую руку. Из виска у царевича хлестала кровь. А Иван Грозный с выпученными глазищами придерживал сына и зажимал у него на голове рану.

– Хочу выяснить у вас, родимые, один вопрос, – со знакомой ласковостью в голосе спросил завуч. – Как вы относитесь к коровам?

Вопрос о коровах Витю удивил не очень. Иван Грозный умел задавать ещё и не такие вопросики. И чем ласковее он спрашивал, тем более неприятные последствия тебя ожидали.

Ласковости в голосе завуча на этот раз было больше обычного, и на душе у Вити сделалось совсем кисло. Ему сделалось так кисло, что даже не сравнить с тем, как было в субботу из-за того подшипника.

Опустив голову, Витя смотрел в пол. Рядом со своими ботинками он видел грязные и стоптанные ботинки Феди Прохорова. Ботинки у Феди застыли носками внутрь. И кроме своих и Фединых ботинок. Витя больше ничего не видел. В кабинете угрюмо висела тишина. Лишь за окном чуть слышно шелестел дождь.

Уставившись на ботинки, Витя вспомнил, что делает папа, когда его вызывают к начальнику. Вспомнил и стал тоскливо размышлять о том, что после дождя обычно появляется много червей. Их лучше всего копать у Феди в саду, в самом дальнем углу, около подгнившего забора. На червя после дождика хорошо берёт всякая рыбёшка. Хоть тебе плотвичка-краснопёрка, хоть колючий в полосатой тельняшке окунь…

– Стоп! – раздался тут в тишине голос завуча. – Не нужно так громко, родимые. И пожалуйста, не перебивайте друг друга. В вашем слаженном дуэте я, к сожалению, не улавливаю личного отношения каждого из вас к затронутому вопросу. Я у вас спросил: как вы относитесь к коровам?

К коровам Витя в принципе относился положительно. Если бы, разумеется, завуча и впрямь интересовали коровы. Но какое отношение имел крупный рогатый скот к театральным билетам? Ясное дело, никакого.

И чтобы зря не ломать себе голову, Витя стал думать дальше про то, про что думал. Про дождь, червей и рыбалку. Он стал думать о том, что не худо бы взять с собой на рыбалку деда. Вот приедет дед Коля – и прямо сразу взять его с собой на рыбалку. Если, конечно, мама права и дед Коля вовсе не болен.

Интересно, болен дед на самом деле или не болен? Почему все взрослые говорят не поймёшь что? Прямо удивительно, что они говорят. А ты ходи, думай и разбирайся. Но разве тут разберёшься. Они такого умеют наговорить, что за сто лет не раскопаешься.

Глава двенадцатая

ПО БОЛЕЗНИ ИЛИ НЕТ?

Когда вечером папа вслух прочитал то дедово письмо, у мамы даже голос сделался другой, словно у какой-то посторонней женщины.

– Что такое? – сказала мама. – В отставку? И они едут к нам? А где, собственно, они собираются жить? У нас? Но ведь они едут не на месяц, а насовсем. Ты отдаёшь себе отчёт, что это такое? Почему твой отец даже приличия ради не счёл нужным спросить у тебя совета?

Папа начал убеждать маму, что дедушке с бабушкой быстро дадут квартиру, что поживут они здесь недолго, что в конце концов это его родные отец и мать, самые близкие и дорогие ему люди.

– И всё, что есть у меня. – убеждал её папа, – принадлежит им.

– Ах, вот как! – удивилась мама. – Выходит, всё это, – она широко обвела комнату руками, – твоё? А где же моё?

– Галка! – взорвался папа. -Не цепляйся к словам! Всё моё в такой же мере и твоё. И ты превосходно знаешь, что отцу, как полковнику в отставке, положена квартира вне очереди. С нами ничего не случится, если мои родители немножечко, до получения квартиры, поживут у нас.

– Ах, на немножечко! – нервно засмеялась мама. – Ха- ха-ха! Но я, прости, не желаю жить в аду даже немножечко. Я, как ты знаешь, совершенно не переношу солдафонских выходок твоего папочки.

Мама ещё много чего кричала. И про дедушку, и про бабушку, и про папу. Папа в ответ тоже срывался на крик и стучал по столу кулаком. Витя ещё ни разу не слышал, чтобы мама с папой так громко друг на друга кричали. И папа ещё курил одну сигарету за другой, хотя обычно дымить в комнате ему строжайше запрещалось.

А про Витю родители словно забыли. Витя замер на стуле у серванта и с интересом слушал, про что кричат мама с папой. Хрусталь в серванте отзывался на необычный шум тоненьким жалобным звоном. Впрочем, это, может, звенел и не хрусталь, а прозрачные фарфоровые чашки, из которых никогда не пили чай. Кто его знает, что там звенело. Ясно одно: если бы Витя промолчал, его бы наверняка так и не заметили. Сидел бы себе в уголочке и сидел. Но Витя не выдержал и сказал:

– Дедушка ведь пишет, по болезни он. Он заболел, а вы…

В комнате сразу сделалось очень тихо. Даже в ушах загудело. Папа вынул изо рта замусоленный окурок и беспомощно посмотрел на маму. Мама страдальчески закрыла глаза и глубоко втянула носом воздух.

– Витенька, – сказала мама и открыла глаза, – ты ещё слишком мал, чтобы понять, о чём мы с папой разговариваем. Тебе, наверное, показалось, что я не рада приезду дедушки с бабушкой. Но на самом деле я им очень рада. Просто взрослые люди нередко думают одно, а говорить им приходится другое. И многие слова, которые ты ещё понимаешь по-детски, скрывают за собой совсем иной смысл. Вот хотя бы про ту же болезнь. Дедушка пишет, что выходит в отставку по болезни. Но на самом деле это вовсе не означает, что он и вправду заболел. Просто у военных это так называется: по болезни. Пожилому человеку неудобно сказать: ты состарился. Поэтому ему говорят: по болезни. И так же очень многое другое. Я очень рада приезду дедушки с бабушкой. Но просто я… ну, ещё не совсем представляю, как мы все тут разместимся.

Мама говорила убедительно. И в тот момент, когда она объясняла Вите его заблуждения, Витя верил каждому её слову. Витя вообще никогда не сомневался в правдивости слов взрослых. Но по какой-то непонятной причине иногда вера в слова взрослых присутствовала у него лишь до тех пор, пока эти слова звучали. А стоило им затихнуть, как что-то незаметно исчезало. Как исчезает дым от костра.

Витин дедушка провоевал всю войну лётчиком-торпедоносцем. У них с бабушкой было трое сыновей. Двое из них, папин старший брат и папин младший брат, тоже стали военными лётчиками. Младший, капитан дядя Арсений, служил под Москвой. Старший, подполковник дядя Илюша – на Севере. Корневы были сплошные лётчики. Кроме одного Витиного папы. Но у Витиного папы плохое зрение. Он с детства носил очки. Поэтому Витин папа, к сожалению, стал не лётчиком, а инженером.

И теперь дед Коля выходил в отставку. А по болезни или нет – этого никто не знал. Потому что взрослые люди нередко думают одно, а говорят совсем иное. Сами, например, думают про билеты в театр, а говорят – корова…

Глава тринадцатая

НА ЭШАФОТЕ (продолжение)

– Нет, родимые, нет, – ласково протянул завуч, – так у нас дело не пойдёт. Я, кажется, просил вас не перебивать друг друга и высказываться по очереди. Мы остановились на том, что первым начнёт Корнев. Однако Корнев почему-то немного стесняется и готов уступить пальму первенства Прохорову. Что ж, Прохоров, не станем спорить, выпустим сначала тебя. Итак, Федя Прохоров, нравятся ли тебе коровы? Мы ждём.

Когда тебя ждут, это всегда не очень уютно. Завуч ждал. Федя молчал.

– Так мы ждём, Прохоров, – напомнил завуч.

И тогда Федя, чувствуя, наверное, что больше тянуть нельзя, глухо выдавил:

– Угу.

– Угу? – повернул к нему ухо завуч. – Что – угу? Как прикажешь перевести это слово на русский язык? Как «да»?

– Угу, – подтвердил в пол Федя.

– Угу, – согласился завуч. – Я понял, что ты к коровам относишься хорошо. А нету ли у тебя, Прохоров, чего-нибудь общего с этими замечательными животными?