Невероятно насыщенная жизнь (Журнальный вариант)

— Ма, — спросила я, — а кто такой Платон… Караваев?

— Караваев? — переспросила мама, — наверно, Каратаев?

— Ага, Каратаев.

— Это у Толстого в «Войне и мире» есть такой солдат. Очень хороший и добрый. Даже слишком добрый. А зачем тебе?

— Так, — сказала я и пошла спать. И заснула сразу.

Глава III. Из ста зайцев не составишь одну лошадь

Значит, так. Собрание было назначено на одиннадцать, а я вышла из дому в девять. Решила немного погулять, подумать и прийти в школу пораньше, чтобы поболтать с ребятами. И, конечно же, сразу, как я только вышла, начались приключения. Это просто невероятно, как мне за последние дни стало везти на приключения!

Только я вышла, а меня в подворотне уже поджидают Фуфло и Хлястик. Веньки не было.

— Здорово, — кривляясь, говорит Фуфло. — Как глазик?

— А твой? — спрашиваю я.

— Ничего, — говорит он, — проходит.

— Ну, и у меня проходит, — говорю я и иду дальше, но дорогу мне загораживает Хлястик.

— Слышь-ка, — говорит он ласково, — если ты на Веньку в школе накапаешь, то мы тебе оба глазика… — и он тычет мне в лицо двумя растопыренными пальцами.

Я не из трусливых, но тут мне стало страшновато — у него был такой противный голос и такие жуткие зеленые глаза…

— Очень мне нужно на вашего Веньку ябедничать, — говорю я, храбрясь, а сама думаю, как бы убежать, — но раз вы так, то теперь это уже мое дело. Может, и накапаю…

Хлястик и Фуфло притискивают меня к стенке, и как назло никого нет. По улице идут прохожие, но сюда и не смотрят, а кричать же я не буду. Ой, не идти мне сегодня в школу, думаю я, обязательно второй глаз подобьют.

— Ты сс-смотри, — шипит Фуфло и толкает меня в плечо.

— Только попробуй, — шипит Хлястик и толкает меня в другое плечо, и мне уже хочется зареветь во весь голос. Ужасно обидно! Какие-то подонки прямо. И когда я уже готова была зареветь, появляется, кто бы вы думали?.. Появляется собственной персоной, как чертик из коробочки… Семен! Ну, не сказка ли?!

— Привет, Маша, — говорит он и улыбается до ушей, — ты чего тут делаешь?

— Б-беседую, — говорю я.

— Мы беседуем, — злорадно ухмыляясь, говорит Фуфло и идет навстречу Семену. Хлястик тоже отстает от меня и тоже поворачивается к белобрысому.

— О чем? — спрашивает Семен как ни в чем не бывало.

— О погоде! — кричу я и даю дёру.

Мчусь до угла, заворачиваю за угол. Удрала, удрала! Ур-ра! Несусь по тротуару до следующего угла, потом… поворачиваю и мчусь обратно. Когда вбегаю под арку, вижу, что там уже никого нет, кроме дворничихи Светланы. Она подметает.

— Светлана! — кричу я. — А где мальчишки? Они только что здесь были.

— Аа-а, Машенька, — говорит Светлана, — Ну, как глазик?

— Хорошо, — говорю я, — где мальчишки?

— А-а, эти, — говорит Светлана, — да постояли, поговорили, посмеялись и ушли куда-то…

— Смеялись?! — кричу я.

— Ну да, — говорит Светлана немного удивленно, — а чего им не смеяться — такие шалопаи.

Я медленно выхожу из-под арки. Смеялись. Ха! Интересно. Прямо здорово интересно. Я-то мчалась его выручать, а он, оказывается, с ними смеялся. Правда, я не сразу бросилась его выручать, а сперва удрала, но потом-то все-таки бросилась. Позавчера бросилась и сегодня бросилась! А он, видите ли, смеялся… А?

Я задумчиво иду по улице и задумчиво сажусь на скамейку в садике на Некрасова. Всегда я мимо этого садика проходила совершенно спокойно, а тут за три дня уже третий раз…

Потом я понемногу успокаиваюсь и только удивляюсь, чего это меня прямо заносит в этот садик? И чего это я думаю об этом Семене? Очень мне он нужен! «Все!» — говорю я себе. Сегодня же, если, конечно, увижу его, а я почему-то уверена, что увижу, обязательно скажу ему раз и навсегда, чтобы он не попадался мне больше на моем жизненном пути, иначе… иначе он будет иметь дело с Г. А., а если надо, то и с другими мальчишками из нашего класса.

По дороге я купила три больших гладиолуса. В школу пришла за пятнадцать минут до начала собрания и сразу в вестибюле встретила Г. А. Он был очень красивый. Прямо невероятно красивый, как Жерар Филипп в картине «Монпарнас-19». Я эту картину посмотрела в Ольгино — там в кино пускают всех, и до шестнадцати тоже. Г. А. был в полосатом свитере, рукава он закатал до локтя. И еще на нем были японские джинсы с каким-то драконом на заднем кармане, а на ногах новенькие отличные кеды. Он стоит в вестибюле, такой красивый и мужественный и… и ждет меня. Я это ясно вижу. И я жалею, что надела школьную форму. Ведь хотела надеть свое новое платье, но передумала. А зря — почти все девчонки и мальчишки пришли как хотели, и девчонки, конечно, фу-ты ну-ты! Ну, ладно, не это главное. Главное, что он ждет меня, а не кого-нибудь.

Я не спеша иду к нему.

— Чао, Гера, — говорю я весело.

— Здравствуй, — говорит он, не глядя на меня. — Я удивлен, — говорит он и смотрит куда-то поверх моей головы, — я позвонил тебе, как мы обговорили, а ты взяла и ушла. Где-то шаталась, — говорит он и смотрит уже прямо мне в глаза, вернее, в глаз, потому что второй-то у меня завязан.

— Гера, — сказала я, — я не шаталась. Я… бродила.

— Бродила? — спросил Гера. — Это, по-моему, совсем отлично. Она бродила!

Он был так возмущен, что мне стало стыдно, а когда мне становится стыдно, я сразу принимаю гордый вид.

— А я очень люблю бродить, — гордо сказала я.

— Так, — сказал Гера, — вместо того чтобы продумать и обсудить, как нам пригласить твоего полковника… Коля, Коля, иди сюда! Как с заметками? Ты подожди…

«Подожди» — это он сказал мне, а сам отошел с Колькой Матюшиным и стал с ним обсуждать что-то с ужасно деловым видом, Я, конечно, понимаю, что общественное должно быть выше личного — об этом нам толкуют чуть ли не с первого класса, но мне почему-то всегда бывает ужасно обидно, когда Г. А. забывает меня ради каких-то там заметок, собраний, секций и мероприятий. Подумаешь, заметки — я и сама их пишу, но его-то я из-за них не забываю.

А впрочем, к лучшему. По крайней мере, хоть сейчас обойдусь без нотаций. Соберусь с мыслями и что-нибудь придумаю. Нет, врать я, конечно, не буду — я абсолютно не умею ему врать, а просто придумаю, как бы получше ему объяснить, что со мной случилось вчера. И я не стала его ждать, а пошла на третий этаж к нам в шестой, нет, теперь уже в седьмой «б».

Зашла в класс, а там уже почти все и, конечно, стоит страшный шум и гвалт. Орут все сразу — каждому хочется похвастаться, как и где он провел лето и какие подвиги совершил. Помалкивают пока только новенькие, а их у нас, как мне сообщили Зоенька и Юлька, трое: два мальчишки и одна девчонка.

Ясно, что, как только я зашла, все сразу уставились на мою повязку.

— Чепуха, — сказала я, — соринка попала. — Одним глазом я посмотрела на Веньку — он сидел в углу ужасно скучный, но когда я сказала про соринку, мне показалось, что он немного взбодрился. Вот чудак, неужели он думал, что я наябедничаю?!

Я помахала рукой, дескать, все в порядке, и начала изучать новеньких.

Номер первый: длинный и скучный. Какой-то совершенно унылый мальчишка.

— Знаешь, как его зовут? — спросила Зоенька и хихикнула. — А-по-ло-гий! А?

Ну и ну! Понятно, почему он такой странный — все время трясется. И ни на кого не смотрит. Уселся в углу, трясется и что-то замышляет. Это я сразу поняла, как только Зоенька сказала мне его имя. Человек с таким именем должен быть зол на весь свет, а раз зол, значит, обязательно что-то замышляет. Правда, когда я потом рассказала об этом папе, он сказал, что я не имею права делать такие выводы. Родители назвали его так — значит, у них были свои соображения. Им — родителям — виднее. Они же его родили, а не ты.