Там, где засыпает солнце

Аллаберды Хаидов

Там, где засыпает солнце

Глава первая

Мать-шакалиха первой принялась есть курицу, украденную в селе. Она лежала, похрустывая костями, и неприязненно косилась на своих детенышей — оба уже вымахали с нее ростом.

Ярко-рыжий шакаленок пытался подобраться ближе. Щелкнув зубами, мать зарычала на него. Шакаленок попятился и больше не осмеливался двинуться с места. Но он ничего не мог понять: ведь обычно мать, такая сейчас неласковая, принося добычу, клала ее перед своими детенышами, а сама довольствовалась остатками. Почему же теперь она уплетает курицу одна и рычит так угрожающе?

Второй шакаленок, должно быть, раньше понял, что приближаться нельзя, и лежал в сторонке, положив голову на лапы. Мучительное чувство голода толкало его подняться и уйти; что ж, отныне он будет обходиться собственными силами. Разве мать не обучила его охотиться на сурков и сусликов, обманывать в селе злых сильных собак? Не поднимая головы, он искоса оглядел своего брата, рыжего шакаленка, очень похожего на мать. Даже в тени кустов, при лунном свете, их ярко-рыжая шерсть была приметной.

А этот, второй шакаленок, был темным. Он давно уже приметил, что, если лежит вот так, прижавшись к земле, то другие шакалы вначале видят его мать и брата и лишь после — его самого. Ночью многое становится черным — это так же приметил шакаленок и угадывал чутьем, что жить ему будет полегче, чем его сородичам. Как макушки деревьев, как пни или песчаные барханы, он способен слиться с ночной мглой, и тогда его не различит ни человек ни зверь. С каким недоумением шакалы, видящие его впервые, приглядываются к цвету его шкуры. Глупцы, они могли бы ему позавидовать!

Черныш — будем называть его так — поднялся с места, полный охотничьего азарта. Он кинул презрительный взгляд на брата — тот жадно глазел на мать, с аппетитом пожиравшую курицу, — и скрылся в кустах.

У околицы села Черныш остановился. В ноздри ему ударил густой смешанный запах хлева: запах коров, ослов, овец, коз. Сквозь него пробивалась едкая струйка дыма. Чернышу доводилось видеть, как люди сносят в одно место ветки и хворост и устраивают что-то вроде солнца. Оно бьется на земле, мечется из стороны в сторону, гудит глухо и гневно в бессильных попытках взвиться в небо…

Это удивляло, тревожило, но вообще Черныш считал людей глупцами. Он всякий раз снисходительно наблюдал за двуногими существами, которые беспечно проходили мимо, не догадываясь, что под кустом ежевики лежит шакал. Черныш сердился на мать: чего она их опасается?

Черныш был убежден, что люди трусливы. Будь они смелыми, они не искали бы защиты у свирепых собак, не прятались бы на ночь в большие закупоренные норы.

Мало-помалу Черныш перестал опасаться и костров, которые люди жгли так близко от своих жилищ, и животных, жующих траву вместо мяса. Он смотрел на них с пренебрежением, потому что ощутил силу своих быстрых ног и острых клыков — наградой за это и бывает сочное мясо.

И вот теперь, выйдя из кустарника, Черныш издали разглядывал коров и коз, глотал слюнки, угадывая по запаху, как вкусно он мог бы тут полакомиться.

Лишь однажды в жизни отведал Черныш мяса большой коровы. Это было в тот раз, когда на корову, увязшую в трясине, налетели волки. Они уходили чуть ли не волоча по земле отвисшее брюхо. Остатки пиршества достались шакалам — среди них были Черныш, его мать и брат. Но ведь та корова увязла в трясине, а эти стоят неподвижно и жуют свою жвачку. Шакаленок знает: стоит ему сделать еще шагов пятнадцать-двадцать, и коровы учуют его запах, начнут грозно мычать и кружиться у колышков, к которым привязаны. Такое бывало много раз, когда Черныш приходил сюда с матерью и братом. Но беспокоило его не это: он боялся собак. Обычно они лежат, вытянувшись, будто мертвые волки, но едва скот в селе начнет тревожиться, они вскакивают на ноги и обнюхивают воздух. Черныш всегда поражался, до чего чувствительны к запахам их носы! Двуногий может пройти совсем рядом и ничего не заметить, а собака, подняв нос, мгновенно, точно кто ей на ухо шепнул, узнает, в какой стороне залег шакал, и кидается туда.

Долго-долго стоял шакаленок на небольшом холмике, разглядывая село, вслушиваясь в затихающие звуки. Светлых окон становилось все меньше, село уже погрузилось в темноту, но шакаленок так и не решился пробежать по улице, поискать какую-нибудь не добравшуюся до своего насеста курицу. Ну ничего. Охоту на кур и гусей он начнет завтра вечером вместе с другими шакалами: сегодня, следуя по пятам за матерью, он упустил время охоты. Придется поголодать, а впредь надо надеяться лишь на собственные силы. Если мать на глазах у своих детенышей одна пожирает сочную курицу, если она угрожающе рычит, когда они подползают поближе, глотая слюнки, значит, больше она для них не опора.

Инстинкт подсказывал молодому шакалу, что возвращаться к материнскому логову опасно. И Черныш побежал к заброшенному арыку, что тянулся к югу от села.

До чего же чудесно и безопасно ночью в открытом поле! Право, темнота наверняка создана именно для шакалов. Во всяком случае, так представлялось Чернышу.

Он бежал вдоль арыка, среди шуршащих камышей, чувствуя себя самым легконогим, хитрым и смелым зверем. Вдруг прямо у него из-под ног с тревожным криком выпорхнула перепелка. Шакаленок отскочил в сторону, присел на задние лапы. Проклятая птица, и чего ей не спится на ветках, как всем остальным! Черныш даже не поглядел, куда опустилась потревоженная птица, и продолжал свой путь. Он давно запомнил, что в конце старого арыка водятся суслики.

Теперь шакаленок крался по берегу почти бесшумно. Однако прыгавший в зарослях суслик заметил его первым. Шакаленок бросился на добычу, но маленький суслик вырвался, можно сказать, прямо из когтей и метнулся в свою нору.

Теперь Черныш крался еще осторожнее, но ни одно живое существо не попалось ему на пути. Шакаленок утомился. Нет, он не уставал ни от бега, ни от ходьбы — его утомили неудачи. Он слышал, как шуршат в зарослях суслики, но они его и близко не подпускали: исчезали мгновенно, а через несколько минут шуршали и пересвистывались в другом месте.

Небо на востоке посветлело. Еще во времена, когда Черныш не ел мяса, а обходился лишь материнским молоком, он узнал, что небо розовеет от приближения солнца. Солнце выплывет из-за дальних бугров, и в мире станет светло.

В характере шакаленка, сына шакала, было спешить в эти минуты к своей норе, где бы он ни находился. Правда, Черныш был голоден… Ну и что из этого? Ведь его мать даже после неудачной ночной охоты, когда и она сама, и дети ее оставались голодными, все равно, едва начинало светать, предпочитала уползать в нору, под колючие густые заросли кустарника.

Восток побелел, но тьма еще не выпускала мир из своих объятий. Густой громадой высились вдали деревья, черными оставались кусты и трава — лишь небо прочертила узкая белая полоса. Черныш знал: пройдет совсем немного времени и все вокруг будет залито солнечным светом, но уходить ему не хотелось, он все еще надеялся на удачную охоту. Решился он уйти, лишь когда совсем рассвело и до него донеслось блеяние овцы. Это означало, что вскоре поблизости могут оказаться люди вместе со своими собаками.

Ноги сами понесли Черныша к старой норе под зарослями джиды. Наверно, мать-шакалиха спит там сытая, закрыв морду лапами, а брат лежит скорчившись где-нибудь в уголке или, скорее, у входа в нору: уже несколько дней мать не впускала их к себе. Лежит беспомощный — обглодал оставленные матерью косточки и почувствовал еще больший голод. Скулит потихоньку, чуть слышно, не то мать проснется, высунется из норы и даст ему лапой крепкую затрещину…

Поначалу Черныша удивила такая перемена в матери, однако с той поры, как она одна жадно съела целую курицу, в его душе зародилась ненависть к ней. И если он спешил сейчас к зарослям джиды, то лишь потому, что там было обиталище многих шакалов. Остерегаясь острых колючек, к зарослям не подступались ни люди, ни скот, да и от села это было не близко. Чернышу предстояло отыскать себе новое жилище — ведь найти удобное логово тоже не такое простое дело: удобное, неприметное, да к тому же такое, чтобы оттуда можно было видеть и слышать, что делается вокруг, а при случае — ловко удрать.