Там, где засыпает солнце

Черныш бежал к зарослям, но он забыл материнские уроки: у шакалов была своя тропа между зарослями и старым арыком. Никто не назвал бы тропой этот путь между причудливо разросшимися кустами, под узловатыми ветками, которые лежали прямо на земле. Однако шакалиха никогда не меняла дороги, независимо от того, удачной или нет была охота. А голодный Черныш, впервые ощутив себя самостоятельным, выбрал путь короткий и открытый, чтобы не ползти по земле на брюхе, не продираться между веток. Он миновал поле, засеянное люцерной, но нежный запах люцерны вызвал у него лишь отвращение. Ему нужен запах курицы, которая пока что осталась за дверкой курятника, или хотя бы запах обглоданных костей.

Неожиданно шакаленок остановился и принюхался: дразнит его, что ли, этот утренний влажный ветер, что так приятно холодит нос? Шакаленок снова принюхался и свернул с пути. Вскоре он услышал звяканье железа — опасный звук! Он замер на мгновение, потом подполз ближе и увидел под кустом длинные шевелящиеся уши. Это заяц пытался вырваться из капкана. В мгновение ока шакаленок оказался рядом с зайцем и схватил его за глотку.

Насытившись, Черныш лениво поднялся с места. Вокруг было уже совсем светло: деревья, пни, кустарники — все приобрело новые для шакаленка очертания, выбравшись из густой клейкой темноты. За полем и деревьями открылись удивительные розово-синие дали, каких Черныш никогда не видел. И шакаленок испугался, припустился изо всех сил, чтобы побыстрее укрыться в зарослях джиды.

Перед ним простиралось хлопковое поле — на дальнем краю Черныш заметил людей. Он очень рассердился на двуногих, которые так рано покидают свои убежища, и остановился в нерешительности.

Мог ли знать глупый шакаленок, что люди спешат собрать весь хлопок до наступления зимы, хотят вовремя сдать его государству, а потому рассвет встречают в пути и с первыми лучами солнца начинают работу в поле? Конечно, ничего этого Черныш не знал, а понял только, что права была мать-шакалиха, пробираясь и на охоту, и с охоты дорогой, где не встречались ни люди, ни звери.

Поджав хвост, Черныш кинулся назад, вернулся на берег старого арыка и легко нашел привычную тропу.

Дорогу ему то и дело перебегали суслики. Черныш поймал одного и съел, несмотря на сытость. Если бы он захотел, он мог бы изловить и того, и вон того… Глупые зверьки, не поддававшиеся ему ночью, сейчас так и мельтешили перед глазами.

Шакаленок забыл про осторожность, перестал принюхиваться и прислушиваться. Слишком поздно он заметил, что неподалеку от его тропы уже пасется отара овец. Вернее, он понял это, лишь когда овцы тревожно заблеяли. Свирепые псы тоже учуяли шакала и с лаем ринулись к кустам.

Долго пришлось бежать шакаленку, пока псы не отстали от него. Но вот затих вдали свирепый лай, и шакаленок в изнеможении растянулся на земле. Сердце его бешено колотилось, бока были изодраны острыми колючками…

Солнце еще не взошло, но багровые лучи его, пронзив облака, окрасили их в кровавый цвет. Шакаленок никогда не видел красных облаков. Сколько он себя помнил, над головой его, в норе, где он родился и вырос, шуршал полусгнивший сухой камыш. Камыш и кустарник днем скрывали от шакалов и небо, и солнце. А вечером, когда шакалы выбирались из зарослей на охоту, небо уже было темным, в глубине его холодно мерцали звезды, луна поблескивала, как вода в маленьком степном колодце.

В полудреме Черныш следил за красными облаками — они постепенно светлели, расползались и вдруг будто утонули в разлившейся ослепительной синеве. Глаза шакаленка округлились от удивления. Синее безграничное небо, медленно уползающие за горизонт светлые клочья тумана, круглый ослепительный шар солнца — все это было так ново, так удивительно. Не видел шакаленок прежде и этих красных и желтых листьев, опаленных дыханием осени, не видел торопливо летящих птичьих стай. Мир представлялся ему то черно-серым, то густо-черным. Лишь сегодня он узнал, что и у деревьев, и у неба, и даже у каждой птицы свой цвет. Он смотрел округлившимися глазами, удивляясь, как разнообразен и многоцветен мир. А мать — может, оттого, что он был еще мал, — ни разу ему не показала этого…

Лежать на жесткой земле было неудобно и больно: болели изодранные бока. Шакаленок шевельнулся, чтобы перевернуться на другой бок, но в этот миг над головой его зашумели крылья, отчаянно зашуршали ветки. Это сорвалась с дерева сорока. Она долго кружилась над кустом, под которым лежал шакаленок, спускалась все ниже и ниже, пока не убедилась окончательно, что перед нею не холмик и не иссохший пенек. Сорока взвилась на самую верхушку дерева и пронзительно закричала. Она беспрестанно оглядывалась вокруг и голосила, голосила… На голос ее прилетели еще две сороки — теперь они верещали втроем. Черныш чувствовал, что это он вызвал такую тревогу; сороки верещат своими скрипучими голосами, как бы давая знать всем другим: эй, слышите, тут под кустом разлегся шакал!

Шакаленок осторожно затрусил в сторону зарослей джиды. Спасаясь от собак, он потерял знакомую тропу и бежал наугад, лишь бы удрать от назойливых сорок. Правда, он знал, что нельзя возвращаться к старому арыку: там теперь люди и злые собаки.

Но сороки не отставали. Их собралась целая стая, и они пронзительно верещали, перелетая с дерева на дерево.

Черныш присел перевести дыхание под высохшим тутовым деревом. Ох, как раскричались сороки! Пуще прежнего. Свесив язык, Черныш круглыми немигающими глазами смотрел на птиц-сплетниц: почему им не терпится оповестить весь лес, что увидели шакала? Он едва слышно заскулил — так потянуло его в темную материнскую нору. Многоцветие дня его уже не радовало. Бросив на птиц последний недобрый взгляд, шакаленок поднялся с места, но вдруг заметил, что нижняя ветка тутового дерева зашевелилась. Конечно, он знал, как шевелятся ветки, но еще ни разу не видел, чтобы они ползали. Он вздрогнул и припал к земле. А ветка, прямо на глазах, отделилась от дерева, на мгновение растянулась на траве, потом начала медленно подниматься.

Это была змея, гюрза. Ее растревожило стрекотание сорок и шорох ветвей. Змея вплотную подползла к шакаленку. Шакаленок во все глаза смотрел на нее.

Перепуганные сороки взлетели с дерева, а шакаленок улегся на земле, положил голову на лапы и облизнулся. Всем своим видом он будто говорил: «Да ползи же ты быстрее. Хоть я сыт, в моем брюхе найдется и для тебя местечко». И змея, казалось, поняла. С шипением отступила.

Сороки кружились над сухим тутовым деревом и беспрерывно галдели.

Они уже не обращали внимания на шакаленка — их гораздо больше пугала змея.

Черныш вразвалку побрел к темневшим неподалеку высохшим кустам. Всем своим видом он как бы хотел показать, что никого не боится, ни от кого не убегает, а просто вышел на поиски добычи…

Издали кусты казались глухой стеной, однако шакаленок быстро понял, что и тут не укроешься от зорких птичьих глаз. Сквозь редкую увядшую листву шакаленок видел небо, светло-серые плывущие облака. Значит, и они виДят его?

Шакаленок спрятал голову в лапы — от неба, от облаков — и пролежал так до самого вечера, вздрагивая от каждого шороха. А шуршала и шелестела колхозная кукуруза: Черныш попал на кукурузное поле.

Приоткрыв глаза, он вдруг с удивлением заметил, что» солнце опустилось совсем низко, и чем ниже оно скатывалось, тем краснее становилось. Кровавые отблески легли на кусты, на траву и стволы деревьев, окружавших кукурузное поле.

Шакаленок облизнулся — должно быть, солнце показалось ему птицей или каким-нибудь забравшимся на небо животным. Наверное, это неведомое существо тоже продиралось сквозь колючки и потому залило своею кровью кусты и деревья.

Долго глядел шакаленок на пылающее закатное небо, а когда небо погасло и темнота залила все вокруг, он решил, что круглое яркое существо на небе умерло. Или, может быть, уснуло? Когда-нибудь Черныш отправится на его поиски, а теперь он намеревался принять участие в вечерней охоте шакалов. Он выбрался из зарослей и ожидал, навострив уши: приближалось время, когда шакалы со всех сторон подкрадывались к уснувшему селу.