Там, где засыпает солнце

Черныш ничего этого не видел и не слышал, он снова, как и вчера, не просто заснул, а точно провалился в густую вязкую темноту. Не проснулся он и в обычное время, когда зашло солнце, небо усеяли крупные звезды и выплыла недовольная, будто чванливый человек, луна. Ее холодные, негреющие лучи не коснулись укрывшегося в кустах шакаленка.

А когда шакаленок проснулся, зубами щелкнул от голода. Еще никогда в жизни он не был так голоден! Ему захотелось мяса, настоящего свежего мяса, и он решил пойти в пустыню, наловить там сусликов и насытиться до отвала. Неглубокий овраг, по безводному дну которого он шел, оборвался у какого-то озера, а так как Чернышу не были в этих краях знакомы ни озера, ни овраги, он искал пустыню наугад. К тому же у него вроде бы ослабло обоняние, притупился слух…

Неожиданно он услышал поблизости блеяние козленка. Звук повторился, и хищник крадучись пошел на него. Он увидел козленка — того же самого или другого? — привязанного на прежнем месте, но волком на сей раз не пахло.

Прячась под деревьями, прижимаясь брюхом к земле, Черныш подобрался совсем близко к козленку и с силой прыгнул на него. Козленок, сразу притихнув, смотрел во все глаза. Шакал взвился в воздух, разинул страшную пасть и рухнул в яму. Доски беззвучно сомкнулись над ним.

Рано утром к козленку пришли люди, дали ему воды и травы. Они сняли с ямы крышку, прижали Черныша к земле жердью с развилиной, связали ему все четыре лапы, надели намордник, подняли и отнесли в свой лагерь. Бездомный хищник издали узнал Мурада, у которого усы были черны, как казан, и блестели, как лакированные туфли. Их взгляды встретились.

Мурад с опаской подошел к клетке и смотрел в глаза шакалу не отрываясь. Шакал тоже не мог оторвать от него взгляда. Потом шакал оскалился и зарычал, совсем как собака.

— Дьявол, сущий дьявол, — пробормотал Мурад и отвернулся от клетки. Даже усы у него уныло обвисли. Но вскоре он подошел снова, ткнул Черныша в бок длинным ивовым прутом.

Хищник мгновенно изжевал в мочалку тот кусок прута, который попал в клетку.

Мурад все не отходил, все разглядывал удивительного зверя, и шакал тоже следил за ним, поворачивал голову, рычал по-собачьи. Мурад никогда в жизни не слышал, чтобы шакалы умели так рычать. И вообще, сказать по правде, ему в голову не приходило, что дикие животные могут рычать на человека или так вот неделями на него охотиться. Мурад был убежден, что Черныш все это время только и гонялся за ним и его добром. Он даже присочинил товарищам, что, прыгая с баржи, Черныш из-под носа у него стянул самую жирную, самую крупную рыбину. Понятное дело, такую, какая ни одному рыболову еще не попадалась.

— Оставьте его в покое, слышите? — крикнул издали Барабаш, и Мурад отошел от клетки.

Он торопился собирать свои вещи, чтобы непонятный зверь ненароком не успел удрать и не выследил, куда и какой дорогой он уезжает.

Глава седьмая

Прошло много-много дней. Клеток с хищными зверями вокруг Черныша становилось все больше. Сначала был один только волк, теперь их стало четыре. Лисы, дикобразы, кабан лежали в клетках из самых крепких веток, срубленных в этом же лесу, и, должно быть, вспоминали прежние счастливые времена.

Наконец люди вчетвером подняли клетку с шакаленком, долго везли куда-то на тележке, а затем погрузили на корабль. Это Черныш понял, когда вновь увидел знакомые берега: здесь он проплывал когда-то на барже. Отсюда он хотел добраться до тайника, где прячется, засыпает на ночь солнце, окрасив алой своей кровью воду и облака.

Диких зверей вскоре сняли с корабля и погрузили в поезд. Черныш был напуган хрипом паровоза, стуком вагонов, беспрерывными криками людей. Сколько бился он о стенки своей клетки, чтобы вырваться и убежать, сколько раз принимался грызть мокрое, но твердое как камень дерево, из которого была сделана клетка. У него совсем пропал аппетит: теперь он уже не мог бы решить, голоден он или сыт.

Поезд прибыл в город вечером. Черныш удивился: в то время, когда в мире властвует темнота, а хищники выходят на охоту, в этом скоплении человеческих жилищ было светло, будто днем. И еще его удивило, что здесь слишком много людей. Он и не представлял, чтобы их могло быть так много!

Когда автомобиль с дикими зверями въехал в ворота зоопарка, Черныша ошеломило обилие запахов и звуков. Уши его чуть не лопнули от рычания тигров, визга обезьян, пения всевозможных птиц. Не привыкший к шуму, шакаленок был оглушен.

А наутро его поразило солнце.

Оно по-прежнему было красным, сияющим. Неужели это существо во всех краях одинаково?

Лучи восходящего солнца упали на вершины гор, и горы стали красновато-коричневыми. Чернышу, привыкшему к простору пустыни, горы показались облаками, но было странно, что они не движутся и совсем не меняются, только очертания их становятся резче, отчетливее под лучами солнца. И Черныш стал сомневаться, облака ли это.

В полдень над горами стали проноситься обрывки туч.

Солнце потускнело, опустилось за горы, но еще некоторое время светилось невидимое, и неподвижные очертания горной гряды вырисовывались на небе особенно резко. Тогда Черныш принял горы за убежище, где укрывается на ночь солнце. Конечно, солнце не умирает, а просто уходит спать, чтобы после снова вернуться на небо. И если солнце окрашивает все вокруг своею кровью, то для него это так же просто, так же привычно, как для воды — орошать и поить землю.

Вот каким хитрым и сообразительным был наш шакаленок!

Дни тянулись, похожие один на другой. Каждый день в зоопарк приходили люди, то поодиночке, то целыми толпами, но у клетки Черныша они обычно не задерживались, а шли смотреть других зверей. И хорошо, что не задерживались, Чернышу и без того было тошно в тесной клетке. Правда, его сытно кормили, вовремя давали воду, но все равно Черныш тосковал. Тосковал по степи, по густым зарослям, которые не пробьешь пулей и где всегда темно, будто ночью. Вечерами он иногда долго-долго выл. Тогда шакал, сидевший вместе с ним и, должно быть, выросший тут, в зоопарке, удивленно поднимал голову. Наверно, точно так же удивились бы ребята в школе, если бы какой-нибудь мальчик во все горло запел во время урока.

Дни стали короче, но когда наступала темнота, Чернышу становилось вовсе невмоготу: он метался из конца в конец клетки, его сильные лапы требовали движения, ему нужна была борьба, охота…

Похолодало. С наступлением холодных дней шерсть у Черныша отросла, он стал кудлатым, как большая собака, и не мерз в открытой клетке.

А погода менялась чуть ли не ежедневно. Однажды над горами сгрудилось много черных туч. Из своей клетки Черныш равнодушно смотрел, как тучи набухали, поднимаясь все выше, пока не застлали все небо. Ветер усилился, и тучи угрожающе двинулись на город. Вот они уронили первые крупные капли дождя, и сразу начался настоящий ливень.

Черныш и раньше не однажды видел дождь, но подобного ливня ему видеть не приходилось.

Такой ливень и люди-то видят не часто: по желобам с водопадным шумом струилась на землю вода. Арыки наполнились до краев, вода выплеснулась на тротуары, растеклась по дорогам, а ливень только усиливался. Не было уже дождевых капель — с неба, с крыш домов низвергались потоки, будто из пожарных шлангов. Машины остановились, затихли трамваи. Лишь вода хозяйничала и бушевала в городе. Она выворачивала и катила по улицам камни, врывалась в подвалы, а маленькие домишки порой просто переворачивала набок.

Ливень разрушил ограду зоопарка и повалил несколько клеток. Звери встревожились. Беркуты в страхе кричали и били крыльями, обезьяны с пронзительным визгом прыгали по решетке, а тигр, стоя в воде, рычал и злобно отфыркивался.