Империя (СИ)

Одевшись, Димка вышел из избушки. Солнце припекало почти по-летнему. Птицы шумно играли и ссорились, а сам лес вовсе не казался таким уж глухим и мрачным — даже вековые сосны приветливо качали лохматыми кронами. В этом ярком сентябрьском дне не было места для злых магов и ночных погонь…

Наверное, Наместники потеряли мой след, решил Димка. Но что будет дальше? Сейчас самое главное — выяснить, кто же такие эти лесные существа, в чьём домике он оказался. Димка не знал, как лучше поступить — дожидаться хозяев или же попробовать отыскать какую-нибудь тропинку и шагать по ней наугад, в надежде выйти к людям? Но чем люди могут помочь? Как защитят от магов? И как он сможет дать знать Ворону, что попал в беду?

Пока Димка так раздумывал, послышался всё нарастающий шум — шаги, треск и сопение — как будто через чащу ломилась целая толпа медведей. Димка замер — он даже не спрятался, растерявшись — и вскоре между деревьями замелькали серые, коричневые и бурые пятна, а ещё через пару мгновений Димка понял, что к избушке идут больше десятка лесных жителей, похожих и непохожих на хозяев домика, приютивших беглеца. Тут были и лешие с длиннющими, спутанными волосами и бородами до колен, корявыми пальцами, криворотые и косоглазые, некоторые из них были одеты в шкуры, а другие так обросли шерстью, что одежда им никогда бы и не потребовалась. Были тут вертлявые, перекрученные, перегнутые, подпрыгивающие на каждом шагу кикиморы с большими ртами и глазами-щелками. Про иных же гостей и сказать было трудно — как они назывались, одно слово — нечисть.

Димку почему-то не испугало их появление — он только с любопытством глазел на лесной народ — а они, сгрудившись в двух шагах от мальчика, так же бесцеремонно изучали Димку.

— Это, значит, тот самый? — скрипучим басом спросил невысокий, но страшно сильный на вид лешак — и, не дожидаясь ответа, подошёл вплотную к Димке, взял его за подбородок и посмотрел прямо в глаза из под косматых бровищ. — Зачем он нам?

Только теперь Димка заметил Кхо — сейчас малыш казался совсем незаметным, да и голосистости у него поубавилось.

— Да… хорошенький такой мальчик, я думал…

Димка чуть отступил от лешака, вытерев лицо рукавом. Тот шумно расхохотался.

— Ну и ну, Бузь, ты видел?! Вот, у нас в лесу все теперь такие чистенькие ходить будут, причёсанные, постриженные… Ты, Бузь, готовься, будем из тебя человека делать! Ох… — Лешак согнулся от хохота, за ним загоготал и Бузь, хромой и кривоглазый, и вся лесная компания. Димка повернулся и убежал в дом.

— Ишь, какой, — услышал он вслед. Но из чащи в это время появился великан Джа. Он нёс на плечах огромную вязанку хвороста, да не разобравшись, решил, что его новому другу досталось от нечисти. Джа с яростным рёвом кинулся на лешака, и тому пришлось бы худо, не вмешайся малыш Кхо.

А спустя несколько минут этот грубоватый и простодушный лесной народ уже помирился с Димкой — лешие расселись на поляне перед избушкой и говорили о всякой всячине, с удовольствием подшучивая друг над другом.

глава 3

Шло время, лето окончательно превратилось в осень. Лес не сбросил ещё свой наряд, и холодные ветры лишь вскользь задевали своим дыханием домик на поляне. Но солнце теперь не могло согреть землю, и даже в середине дня Димке частенько бывало зябко в лёгкой курточке. Нельзя было посидеть на траве, на сухом и тёплом бугорке, наслаждаясь покоем и красотой. А утром приходилось либо бегать вокруг дома, либо сразу подсаживаться к очагу, если дрова в нём не прогорали за ночь. Очаг в домике теперь почти не гас — ведь у Джа и Кхо появился новый друг, не приспособленный к их прежним условиям жизни — но всё равно к рассвету холод проникал в избушку, и Димка ворочался в постели, просыпался, чтобы получше укутаться в медвежьи шкуры. Димка делил кровать с малышом Кхо, а Джа, насобирав в лесу еловых веток и мха, устроил себе постель на полу. Великана не брали никакие холода. Да и Димка с удивлением однажды заметил, что ни разу не простудился за всё то время, что жил в лесу. Если даже он чувствовал какое-то недомогание — отвар травы чумазки моментально всё вылечивал.

Димка то дни, то ночи проводил в компании лесной нечисти. Проказливые и грубоватые, они оказались хорошими друзьями. Собираясь вместе, устраивали «шабаши» или «набеги». Никаких ведьм верхом на помелах Димка, правда, ни разу не видел, слышал только рассказы о настоящих ведьмах — опасных и скрытных созданиях, тёмных, зыбких, как тени. Даже лешие их боялись — говорили, что они могут подкрасться и выпить душу, украсть тело и расхаживать в нём, пока плоть окончательно не разложится.

Шабашами в лесной компании назывались ночные игры или просто посиделки у костра, с жуткими или весёлыми историями. Лешие играли как дети, озорные и переменчивые. Шутки у них случались грубоватыми, но к Димке лесной народ теперь всегда относился деликатнее — словно к любимому и младшему ребёнку в семье. К примеру, никому из чудищ и в голову бы не пришло проделать с мальчиком одну их обычных шуток — подкрасться к приятелю, ухватить того за ногу, раскрутить — да и забросить на ветку повыше… Жертва сперва визжала — и испуганно, и восторженно, затем скатывалась на землю и начинала носиться за шутником, пока оба, довольные и уставшие, не решали передохнуть…

Лешие, как сороки, любили собирать всякие красивые, да и просто непонятные штуковины — будь то оставленный сто лет назад кем-то из жителей заброшенной деревни самовар — или серебряный кинжал, потерянный царским воеводой пол тыщи лет назад на охоте. Драгоценности эти лесная компания прятала и перепрятывала едва ли каждый день, любовалась, рассказывала истории, может, и вправду, случавшиеся с этими вещицами, а скорее — выдуманные.

Были ещё набеги на деревни… Больше из озорства, чем из желания поживиться. Подкрасться к окнам человечьх жилищ, заглянуть одним глазком, пока собака, боязливо скуля, гремит цепью и прячется в будке. Влезть на крышу, погрохотать железом, раскидать поленицу… ну, утащить какую-нибудь безделушку, если уж очень глянется…

А как потом забавно вспоминать те набеги у костра! Ночные костры — это было любимое время у Димки. Время историй, время тишины, огня и темноты. Время задумчивых глаз и шёпота откуда-то из другого мира — мира жутковатых преданий, колдовства.

В старые времена, рассказывали лешие, в их краях случались дела куда какие страшные! Колдуны по лесам жили — не чета нынешним — и духи им всяческие служили, и летать они умели — в котлах железных, или прямо так ходили по макушкам деревьев. Клады в лесах хоронились богатые — что там нынешние безделушки! И стерегли их чудища такие, что не всякому магу одолеть под силу. По дорогам призраки бродили, у болот ведьмы добычу поджидали — девушка молодая или ребёнок из их владений никогда не возвращались.

Забытые-заброшенные кладбища у оставленных людьми деревень облюбовали упыри. В самых глухих чащобах таились поселения карликов. Речные и озёрные создания выходили в лунные ночи или на рассвете на берега, играли… Нескучно жилось тогда лешим.

Последние лет сто леса сделались другими. Тесными. Пустыми. Целую ночь можно брести по тайной тропе среди уснувших вековых деревьев — и не встретить никого из нежити. Со всех сторон теснили лес вырубки, асфальтированные дороги, или же просто разбавляли опустелые, неуютные для волшебного народа угодья, истоптанные, испорченные людьми.

Лишь однажды случилось Димке участвовать в по-настоящему опасном приключении с компанией леших. Стояла глухая ночь, и на поляне было темно, хоть глаза выколи. Лешие подходили молча, ждали. Потом Джа посадил мальчика на одно плечо, малыша Кхо на другое — всё молча, Димка удивился — что такое случилось? — но спрашивать и спорить не стал. И они все побежали, не так как обычно — шумно и толпой, — а цепочкою, скользя, как тени. Димке сделалось жутко. Но предчувствие чего-то особенного, волшебного, было сильнее. Он обхватил великана за шею и старался не дёргаться, когда толстенные ветки, казалось, неслись прямо на него.