Одолень-трава

— Дедушка! Так что же случилось со Скучуном? Что у него за книжная болезнь такая?..

— Ах, да! — Урч, вздрогнув, оторвался от языков пламени. — Ты уж прости меня, Ксюшечка. Все о себе да о себе болтаю… Стар, видно, стал, даже собственных мыслей удержать не могу. Разбегаются… Великое это дело — мысли. Сильнее всего на свете они бывают. Вот и Скучуна полонили, да. Окрутили с головой, пуще любой веревки.

— Кто, мысли?

— Ну да. Помыслы тех удивительных и умнейших человеческих существ, что жили на Земле и сто, и двести, и тысячу лет назад… Раздумья свои, озаренья и мечты они записывали на бумаге, чтобы через долгие-долгие годы кто-нибудь смог побеседовать с ними и проникнуться тем же, чем жили они…

— Так вы говорите о книгах?

— Конечно! Книги — таинственные существа. Они обладают собственной волей. Кому-то раскроют глаза на мир, а кому-то — не захотят… Своенравны уж очень. Конечно, я говорю о живых книгах… — Старый Урч приподнялся с колен, не спеша вытер руки громадным своим носовым платком и снял со стола свечу в шандале. — Я знаю, надо спешить, а сам разглагольствую, будто на именинах… Но я хочу, чтобы ты поняла, что произошло с твоим другом. А для этого ты должна понять, что такое Мысль! Наша Земля вся окутана мыслями тех, кто населяет ее, помыслы эти преображают ее, ведь они живые… Родившись однажды в чьем-то сознании, мысли существуют уже потом сами по себе, независимо от своего создателя.

— Дедушка, а как это… ну, будто наши мысли живые?..

— Не будто, они и вправду живут. Это целый мир, пребывающий рядом с нами. Каждую минуту всякий из нас влияет на окружающее силою своих мыслей. И потому мы сами повинны в том, какими силами насыщаем нашу жизнь: светлыми или темными… И ты, Ксюн, тоже в ответе за все, о чем думаешь! Твоя воля порождает невидимых этих существ, твоя душа и рассудок…

— Дедуленька, а их ни за что, ни за что нельзя увидеть?

— Не всем и далеко не всегда. Земные существа, особенно люди, чаще всего видят не дальше собственного носа. Они воспринимают лишь внешние образы вещей и предметов и не способны постичь иной, тайный для них, но на самом деле абсолютно реальный мир! А все недоступное для себя называют фантастикой. Многое, очень многое таится от людского взора. Тебе лишь недавно открылся наш Нижний город, а ведь сколько миров на Земле… Однако, я совсем заговорился.

Урч направился к двери, жестом приглашая гостью следовать за собой. Они вышли на брусчатую мостовую, и свеча, которую Урч прихватил с собой, еле-еле освещала им путь в тумане.

— Вызволить Скучуна, детка, будет непросто. Он стал пленником книг, а их воля подавила его. Ведь настоящая, живая книга — это целый сгусток энергии. И когда находится тот, кто читает ее с открытым сердцем, чья душа способна воспринять сокрытое в ней, — тогда книга отдает ему свою силу и…

— Стойте, стойте! — разговор их был прерван.

На мостовую выползла на брюшке маленькая Кутора. Это было забавное и наивное существо — совсем еще ребенок — с огромными доверчивыми глазами. Кутора мечтала, чтобы ее все любили, «лезла в душу» и откровенничала со всеми без разбору, а потому частенько получала щелчки по носу. Она обитала в Нижнем городе и больше всего на свете искала покровительства Старого Урча.

— Ой-ой-ой, подождите, пожалуйста! Старый Урч, вы спешите, я вижу, но все-таки не могли бы уделить мне минуточку?

Кутора выползла на середину мостовой, извиваясь при этом всем телом.

— Что с тобою, деточка? — старик остановился, в изумлении глядя под ноги. Что ты ползаешь, или привычное передвижение на четырех лапах тебя уже слишком обременяет?

— Да что вы! Просто я играю в саламандру. Как раз об этом-то я и хотела вам рассказать. Тут со мной приключилось…

— Постой, — Урч перебил ее, — отправляйся ко мне домой и дожидайся там. Вот тебе ключ, после расскажешь. Ступай, ступай, нам сейчас некогда…

Кутора вприпрыжку поскакала к башенке Урча, с победным видом держа ключ в зубах.

— Ох, уж эта молодежь! Никакого терпения! — Урч крякнул с досады. — О чем бишь я? Ну да, о Скучуне. Видишь ли, Ксюн, после своего возвращения в Нижний город Скучун страшно затосковал. Я все думал, как развлечь его, и тут меня осенило — книгохранилище! То самое, в котором дед его отыскал «Радость мира» — священную книгу — и спас ее из-под обломков. Я знал, что не все залы старинной библиотеки погибли тогда под обвалом. Старый болван! Я не учел натуры Скучуна, его впечатлительности, его мечтательности и душевной тонкости… Он окунулся в книги с головой, пропадая в хранилище днями и ночами, и жизнь настоящая поблекла в его глазах перед прелестью той, что оживает перед ним на этих прекрасных страницах! Скучун существует в прошедшем времени, он утерял нить собственной судьбы и не вернется к реальности по своей воле — его воля потеряна… А у мыслей его теперь, похоже, нет будущего…

— Как же вызволить его оттуда?

— Этого я не знаю. Записка неслучайно послана именно тебе… А рассказ мой, думаю, не пропадет даром.

Урч свернул в кособокий глухой переулок, оказавшийся тупиком. Он осветил крепкую дубовую дверь с коваными медными петлями и засовами, вынул из кармана проржавевший ключ диковинной формы, вставил в замочную скважину и с большим трудом несколько раз повернул его. Дверь с устрашающим скрежетом приоткрылась. Огонек свечи осветил влажные замшелые ступеньки, ведущие вниз.

— Это ход в древнюю библиотеку Нижнего города. Вся земная мудрость накоплена здесь. В определенном смысле наш Нижний город — это хранилище мыслей тех, кто жил наверху во все времена. Мысли оседают тут, они как бы спрессованы под слоями земли и фундаментами домов, где энергия их тлеет до поры. А книгохранилище — самый очаг, сгусток этой энергии!

Ксюн глянула вниз — конца позеленевшей лестницы не было видно — и невольно отшатнулась.

— Дедушка, мне надо спускаться туда?

— Твоя воля, Ксюн, твоя воля… Можешь и не ходить. Похоже, призыв о помощи попал не по адресу… Возвращайся-ка поскорее наверх, я рад был повидать тебя.

— Ах, Урч, ну какие глупости! Зачем же я тогда здесь? Только… может, мы спустимся вместе?

— Нет, деточка, я бывал там уже много раз, и все безуспешно. Скучун только отмахивается от меня, а о возвращении домой и слышать не хочет. Ведь кто-то недаром обратился к тебе — ты счастливая! Ступай одна. Вдруг да окажешься поудачливее меня…

Урч передал девочке свечку в шандале и, потрепав по плечу, легонько подтолкнул вперед. Ксюн порывисто вздохнула, секунду помедлила и решительно двинулась вниз по ступеням. Старый Урч остался поджидать ее у раскрытой двери.

Глава V

Лестница спускалась в необозримую залу книгохранилища. Будто море водою переполнялась она книгами, рукописями и старинными гравюрами. Тут стоял какой-то особенный, душный, но при этом отрадный запах, зовущий проникнуться тайной здешнего места… К потолку и стенам, где краски фресковой живописи кое-где облупились и вспучивались от сырости, лепились светильники, похожие на лампадки. Их синие, зеленые и красные огоньки казались чьими-то горящими глазами, всевидящими и всезнающими. Перемигиваясь за стеклом, странные очи следили за каждым движением пришелицы…

Ксюн петляла в переулках стеллажей. Ей почудилось, что воздух библиотеки, густой и плотный, по мере ее продвижения вперед насыщался все более — то ли запахом, то ли еще чем-то, невидимым и необъяснимым… Будто путь ее пролегал под гудящими проводами высокого напряжения! Такова была всемогущая сила книжных владений, которая постепенно окутывала девочку. Бесчисленные тома потихоньку вовлекали в свой мир, и Ксюн начинала ощущать их властное магическое влияние…

Вдруг справа из-за полок послышался нежный переливчатый звон, и оттуда показалось сказочное шествие, двигавшееся прямо по воздуху. То был кортеж принцессы Брамбиллы [1]. Ксюн тотчас узнала его, поскольку только что на даче читала Гофмана. Фигурки, плывущие в воздухе, на уровне глаз, прозрачные и летучие, были как будто сотканы из солнечных лучей и утреннего тумана! Здесь было двенадцать невесомых маленьких единорогов, белых как снег, на которых восседали существа, трубящие в серебряные трубы, за ними два огромных страуса везли на колесиках золотой тюльпан… В нем сидел седобородый старичок в серебряной мантии и читал книгу. Мавры и переодетые дамы, и мулы, и пажи все это предваряло появление кареты с зеркальными стенами, которые укрывали от нескромных взоров принцессу Брамбиллу… Виденье бесшумным ветерком промелькнуло в таинственном пространстве библиотеки и тотчас исчезло. Ксюн не успела даже удивиться. Впрочем, теперь она уже ничему не удивлялась: все чувства Ксюна как бы расширились, раскрылись подобно бутону, и поток новых, невыразимых ощущений нахлынул на нее… Всюду слышались голоса, возгласы удивления, смех и плач, болтовня и хихиканье… Цветные огоньки светильников высвечивали корешки книг в полумраке неизмеримой залы. Ксюн вертела головой во все стороны, но никого больше не было видно. Голова у нее закружилась.