Очертя голову (ЛП)

Подо мной металл скребет по камню. Автобус накреняется сильнее, теряет равновесие и обрушивается в овраг. Я открываю рот, чтобы закричать, но взрыв ослепляет, оглушает меня, и я…

…куда-то качусь.

Школьный автобус на льду.

Крики, запах жвачки, Энди Берк на полу.

Все сначала. Испытание началось заново!

Миссис Грир причитает: «Боже, боже, боже!»

Нет! Только не это! Снова я этого не выдержу! Сколько еще раз? Сколько?

— Держись, Блейк!

Я снова в проходе. Пахнет резиной и грязью. Запасной выход.

Мы проломили заграждение и качаемся на краю обрыва. Я тяну за ручку упрямой двери, а Кассандра смотрит на меня с торжествующей улыбкой:

— Это твое личное испытание, и тебе ни за что не изменить прошлого, как бы ты ни пытался.

Я колочу в дверь, пока не обдираю все костяшки.

— Открой ее, Блейк! — кричит миссис Грир.

— Не могу, не могу, не могу!

Мы летим в овраг, и за секунду до взрыва я чувствую дыхание Кассандры над ухом и слышу ее шепот: «Добро пожаловать в вечность».

Ослепительная вспышка, и я…

…куда-то качусь.

Школьный автобус.

Упавший Энди.

«Боже, боже, боже!»

Испытание не прекращалось. С тех пор, как Кассандра подрезала автобус своей ярко-оранжевой машиной и он закрутился, началась моя гонка. Она правила моей жизнью, моими снами, мечтами и каждой мыслью. Кассандра все же поймала меня — в каком-то смысле я так и не выбрался из автобуса. Я катался с семи лет.

Мы проламываем барьер. Я карабкаюсь наверх.

Каждое испытание имеет выход, значит, это тоже. Должно. Что я упускаю из виду?

Нужно вспомнить, как все было тогда.

Я снова у выхода, а автобус накреняется. Мысли несутся слишком быстро, чтобы до чего-нибудь додуматься. Только бы понять, что я упускаю. Я же выжил. Как? Нужно зажмуриться и глубоко вздохнуть.

— Открой ее, Блейк!

Нет, миссис Грир. Мне ее не открыть. Нужно остановиться и подумать. Заставить себя вспомнить. Дать себе вспомнить.

И вдруг ржавый засов в моей голове поддается. Я распахиваю глаза:

— Все было не так!

— А как еще? — кричит Кассандра. — Никак иначе!

Я оборачиваюсь к ней, впервые кое-что осознав:

— Ты не осталась посмотреть, да? Ты подрезала автобус и исчезла, прежде чем мы разбились. Ты не видела, как все было!

— Это твое испытание! — настаивает она. — И твои воспоминания!

— Значит, я запомнил неправильно!

Мы соскальзываем в обрыв. И я…

…куда-то качусь.

Энди падает.

«Боже, боже, боже!»

Раньше все казалось настоящим, а теперь все совсем по-настоящему, потому что это все воспоминание полностью.

Я, испугавшись, падаю с сиденья, ударившись лицом об пол.

— Держись, Блейк!

В проходе не только я. Все вопят.

Мы проламываем заграждение.

Вот и дверь запасного выхода. Я ползу к ней, перелезая через друзей, наступая на их спины, чтобы спастись. Мне нужно выбраться. Нужно. Другие пытаются перелезть через меня, все напуганы, но я быстрее всех. Я вырываюсь вперед и хватаюсь за ручку двери, как раз когда автобус накреняется.

— Открой ее, Блейк!

Я тяну и тяну:

— Не могу, не могу, не…

Ручка поддается. Дверь широко распахивается. Я открыл дверь! Вот что я отказывался вспоминать все эти годы. Я открыл ту дверь!

Я стою в задней части автобуса. Кажется, мир остановился, как автобус, замерший на краю обрыва. Я уравновесил его.

Вдруг оказалось, что я наблюдаю за происходящим снаружи. Я стоял на скользкой дороге и смотрел на семилетку, застывшего у открытой двери заднего выхода, пока автобус качался туда-сюда, застыв на краю.

Задние колеса поднялись так высоко от земли, что я видел вращающийся кардан и шестеренки трансмиссии. Механизм.

— Прыгай, Блейк! — раздался из автобуса вопль миссис Грир. Маленький мальчик, которым когда-то был я, замер. Прыгать было так высоко.

Я смотрел на него, а вокруг змеей вилась Кассандра, которой не терпелось узнать, как я спасся:

— Ага, ты прыгнул! Вот в чем дело! — Ее саван цвета грязи колыхался при каждом движении. — Ты спрыгнул, и этого хватило, чтобы столкнуть автобус с обрыва!

Я, не отвечая, смотрел, как мальчик закрыл глаза и подался вперед, а автобус соскользнул еще на фут. Напуганный мальчик как-то нашел в себе силы спрыгнуть с обреченного автобуса. Хотя никто не спрыгнул вслед за ним. Хотя он знал, что больше никто не выберется. Даже зная, что груз вины навсегда останется с ним, он — я — все равно предпочел выжить. Он спрыгнул, а я раскинул руки и поймал его. Он почти ничего не весил, и я едва слышал его всхлипы, когда автобус окончательно соскользнул с обрыва.

Кассандра прекратила метаться и подошла ко мне так близко, что ее голос раздавался у меня в голове:

— Все они умерли, потому что ты спрыгнул!

— Нет, — спокойно ответил я. — Автобус все равно свалился бы.

— Ты не можешь знать наверняка!

— Не могу.

— И тебе никогда не изменить прошлого.

— Нет. Но испытание закончено. Навсегда.

Автобус исчез за краем обрыва. Я обнимал мальчика, оберегая его от вспышки и грохота взрыва, зная, что теперь эти воспоминания оставят меня в покое. «Все хорошо, Блейк. Все закончилось. Я не отпущу тебя и прощу тебе твое везение. Я прощаю тебя за то, что ты не смог удержать автобус голыми руками и всех спасти. Я прощаю тебя за то, что ты выжил». Я крепко обнимал его, пока не понял, что мои руки пусты. Я обнимал сам себя.

Испытание наконец закончилось.

Я выжил.

16. Мир рушится

Мир — тот, который настоящий — каких только издевательств не вынес, но всегда возвращался в исходное состояние. Он упругий. Как его ни выкручивай, какими чудесами его ни бомбардируй, он остается на плаву.

Вселенные в парке развлечений Кассандры были куда уязвимее. В конце концов они оказались не прочнее мыльных пузырей, выдутых Механизмом. Чтобы все сломать, понадобилось только сунуть в нужное место гаечный ключ. Хватило одного победителя.

Я стоял на краю Кольфакского обрыва, у изуродованного барьера, когда небо и земля затряслись. Кассандра вдруг потеряла ко мне всякий интерес и с возрастающим страхом уставилась наверх.

Вдруг в одно мгновение разорвались небеса и разверзлась земля. Из-под земли показались шестеренки. Свет сотен разных небес пролился на рвущуюся ткань мертвенно-серых облаков, сгустившихся над миром моих воспоминаний.

В отдалении продырявила небо и рухнула наземь Пизанская башня. Меньше чем в ста ярдах от меня на дорогу упал хороший кусок горы Рашмор.

Трещины в земле расползлись, и наружу полезли люди. Вырвавшись из плена Механизма, они разбежались в разные стороны, пьяные от страха и облегчения. Много их провалилось обратно под землю, но другим удалось добраться до рушащихся кирпичных стен и разломанных ворот, когда-то служивших входом в парк. Я пытался высмотреть в толпе Мэгги и Расса, но лиц было слишком много.

Неужели все это сделал я? Египет тоже развалился, но это всего одно испытание. Теперь рушились все они, падая друг на друга. Парк умирал. Из-под земли вырвалась шестеренка размером с крышку от люка, и я пригнулся, чтобы не потерять голову. Выпрямившись, я увидел Квина, который как раз выпал из мира перепутанных дорожных знаков на растрескавшийся асфальт.

Брат бросился ко мне, лихо дал мне пять и менее лихо обнял:

— Ты смог!

Нам было совсем не до Кассандры. Она меж тем отодвинула Квина и скользнула ко мне. Не успел я пошевелиться, как ее ладонь оказалась у меня на груди, а когти выросли и потянулись к сердцу. Я замер. Застыл. Брат пытался оттащить девушку, но ее обжигающе-ледяная энергия ужалила его не хуже электричества.