Нет числа дням

— Обрадовалась бы возможности переехать в домик поуютнее и подешевле.

Ник молча признал ее правоту, вспомнив, что сентиментальности у матери было еще меньше, чем у отца. Кроме того, она умела управлять мужем так, чтобы он делал то, что ей хотелось. Пришло время проверить, унаследовали ли дети эту ее способность.

— Остальные уже тут. Замечательно.

Поскольку появление Ника должно было стать сюрпризом, договорились, что он прибудет последним. «Лендровер» Эндрю и «микра» Анны стояли бок о бок у сарая. Ирен встала за ними и заглушила двигатель.

— Итак, мы идем.

Она опустила солнцезащитный козырек и посмотрелась в зеркало; поправила волосы, придирчиво оглядела макияж.

— Вперед, в атаку!

— Мы не на войне, Ирен.

— Продолжай в том же духе и станешь первой жертвой.

— Нам не нужно никаких жертв.

— Хорошо. — Ирен глубоко вздохнула. — Я спокойна и благожелательна. И на редкость дипломатична. Так годится?

— Если сумеешь выдержать.

— Думаешь, не сумею?

— Я такого не говорил. Я только…

— Пойдем, — оборвала Ника сестра, открывая дверь и вылезая из машины. Пора начинать.

Спектакль «Майкл Палеолог в окружении любящих детей» был так же редок, как и обманчив. Отец выглядел чадолюбивым и домашним, улыбался и подшучивал над собравшимися под родной кровлей сыновьями и дочерьми. Он и удивился, и обрадовался, когда вместе с Ирен в дом вошел Ник, воскликнул, как он счастлив, что они наконец-то собрались все вместе.

И добавил: «Здесь, в Тренноре», — сопроводив последние слова лукавой улыбкой — будто намекал, что ему известно об ультиматуме, который ему намерены предъявить.

С первого взгляда Ник решил, что Ирен и Анна преувеличили отцовскую слабость. Конечно, плечи его ссутулились, он исхудал, так и немудрено — возраст берет свое. В конце концов, он родился в год битвы на Сомме [10], а первым его серьезным воспоминанием о событиях в мире была новость о том, что Говард Картер нашел могилу Тутанхамона, в 1922 году. Одевался он почти так же, как и шестьдесят лет назад — мешковатый твидовый пиджак и вельветовые брюки, в растянутых карманах кардигана — трубка, спички и кисет с табаком. Курение и поездки в археологические экспедиции — то в долины Северной Африки, то на равнины Восточной Азии — сморщили отцовское лицо, словно налетевший ветер — поверхность реки. Все еще густую шевелюру песочного цвета посеребрила седина, зеленые глаза увеличены очками, Ник обратил внимание на захватанные пальцами и заляпанные жиром стекла.

И только когда старик прошел из гостиной в столовую, сын заметил, как неустойчивы его шаги, каким неровным стало дыхание. По пути отец опирался о спинки стульев и дверные косяки, будто удивляясь собственной беспомощности. Внезапно Ник понял, что Треннор и в самом деле не место для одинокого старого человека. Кроме запутанной планировки и слабого отопления существовали еще загнувшиеся по краям ковры, особенно те, что на лестницах, и крутые ступеньки в погреб. Куда ни глянь — всюду разруха: покосилась мебель и обтрепались занавески, запылились ящики с римскими монетами и фрагментами древних черепов, выцвели фотографии и потрескались восточные вазы — остатки семейного имущества. Все вокруг, казалось, кричало о том, что пришла пора что-то менять.

Но до поры до времени замечать этого не стоило. В конце концов, они собрались, чтобы отметить пятидесятилетие Эндрю. Пру испекла пирог, накрыла стол, потушила овощи и поставила мясо в духовку. Семья собралась, чтобы есть, пить и веселиться — если получится. Сам именинник особой радости не выказывал. Так же как и Бэзил. А вот сестры нарядились: Ирен — в свой самый красивый комплект из блузки и юбки, Анна — в опасно натянувшиеся белые брюки и ярко-красный свитер, такой открытый, что на одном плече все время виднелась лямка бюстгальтера.

Во время обеда за столом царило праздничное настроение, хотя и немного натянутое. Эндрю притворился удивленным при виде Ника, обрадованным — при виде подарков и благодарным — за устроенный ему юбилей. Анна болтала и смеялась слишком много, Бэзил — слишком мало. Ирен ловко обводила беседу вокруг подводных камней. А Ник просто наблюдал за отцом, который, похоже, еще внимательнее наблюдал за каждым из детей.

И при этом не забывал опрокидывать рюмку за рюмкой. Виски подали еще до именинного шампанского. За обедом Майкл не ограничивал себя в вине. А когда трапеза уже подходила к концу, откупорил бутылку портвейна. К тому времени его внимание стало совсем рассеянным, а молчаливость уступила место разговорчивости.

— Перед обедом мы выпили за Эндрю, — провозгласил он. — А теперь я хочу предложить еще один тост. Ваша мама была мне хорошей женой. Я очень любил ее и сильно по ней скучаю.

— Как и мы, папа, — отозвалась Ирен.

— Знаю, моя девочка, знаю. Выпьем же в память о ней. Ей бы понравилось, что мы наконец собрались. Что семья снова вместе, хоть и ненадолго, здесь, в Тренноре.

Ник мог поспорить, что если бы отец не сказал, а написал последние четыре слова, их, несомненно, следовало бы подчеркнуть.

— За вашу маму!

Звякнули бокалы, все сделали по глотку портвейна. Следом Ирен, будто бы случайно, однако весьма к месту, вспомнила смешную историю из детства. Как-то в выходные Эндрю взял ее покататься на мотоцикле, к вящему ужасу отца. Ирен со смехом вспоминала, как он кричал: «Господи, Эндрю, чем ты вообще думал?!» Мама, покривив душой, заявила, что это она разрешила детям прокатиться, чем смягчила гнев мужа, но позже строго призвала и сына, и дочь к ответу. Обычное семейное воспоминание — всем знакомое и все-таки интересное. Однако случай-то произошел в Оксфорде, внезапно вспомнил Ник. Ирен тщательно выбрала историю — отметила деликатность матери, намекнула на безответственность Эндрю и напомнила всем об их втором доме, который они, как только пришло время, оставили легко и без сожалений.

Рассказ был окончен, в воздухе звенело напряжение. Ирен предупредила Ника, что собирается поднять вопрос о витраже за чаем, когда все члены семьи, а в особенности отец, станут более благодушными. Однако не исключено, что старик после порядочной дозы алкоголя, напротив, станет более желчным и раздражительным. Ник не ждал бы так долго. Но и не желал начинать неприятный разговор самостоятельно. Да, похоже, следующие несколько часов будут не из приятных.

Обед был окончен. Отец удалился в гостиную — подремать у камина. Ирен и Анна пошли на кухню, к ним присоединился Бэзил. Эндрю с Ником отправились погулять. Стоял пасмурный, будто подернутый дымкой, пронзительно холодный январский день — солнце тускло освещало голые ветви деревьев, с востока порывами налетал сырой пронизывающий ветер, принося запах речной воды и бестолковые крики чаек.

— Перед тем как ты появился, — начал Эндрю, — отец интересовался, не приехал ли его внук. Все-таки мой день рождения и всякое такое.

— Мы все были бы рады видеть Тома.

— Все — это точно. В особенности я. Увы. Отец не сказал впрямую, однако косвенно обвинил меня в отсутствии Тома. Я понял. По глазам. У него всегда для меня готов такой… особенный взгляд. Презрительный.

— Брось, Эндрю. Это неправда.

— Да ну?

— Ни один из внуков не приехал.

— Да. Но Лора — девочка, а Зак — внебрачный ребенок. Они не считаются. Том — другое дело. Единственный сын старшего сына. Отец видит его наследником. Если не считать того, что почти его не видит. Так же как и я. Все могло бы быть иначе, если б ты или Бэзил… — Эндрю пожал плечами. — Сам понимаешь.

— Женились и завели детей?

— Ага. Особенно мальчиков. Наследников фамилии.

— Думаю, Том и один справится.

— А я об этом узнаю?

— Конечно. Он просто… взрослеет. В его возрасте и я не был образцом послушания.

— Это точно, — усмехнувшись, кивнул Эндрю.

— Да и отец наверняка тоже, — заметил Ник.