Нет числа дням

— Почему бы это, хотел бы я знать?

— Есть одна причина, которая не имеет ничего общего с деньгами, — заявил Ник, чувствуя, что пришло его время.

— Какая же? — Отец вперил в него пристальный взгляд.

— Витраж Суда. Ты сам сказал, что мифы нужны не меньше, чем реальность. А тут и миф, и реальность — все вместе. Историческая загадка. Произведение искусства. Археологическая реликвия. Это же твой хлеб, папа. Ты должен рваться возглавить поиски, а не тормозить их. Я тебя не понимаю. Поверить не могу, что чувства взяли верх над твоим научным умом. Ты же всегда осуждал это в других, помнишь?

Майкл выпятил нижнюю губу, с полминуты в напряженной тишине смотрел на Ника, а после проворчал:

— Только не в сложившихся обстоятельствах.

— А что особенного в нынешних обстоятельствах?

— Подумай сам, мой мальчик. Я и помыслить не могу о том, чтобы разнести на кусочки родное жилище — где, между прочим, скончалась ваша мать — по первому слову безграмотной девчонки…

— О Господи, папа! — вмешалась Анна. — Надеюсь, дело не в том, что тебя обскакала женщина?

— А что, мисс Хартли недостаточно квалифицирована? — безмятежно осведомился Бэзил.

— Она не идет ни в какое сравнение со мной, если хочешь знать. Рядом не стояла.

— Письмо Бодена — ниточка между Треннором и витражом из Сент-Неота, — продолжал Ник. — Выводы мисс Хартли вполне логичны. Или тебе не нравится, как она интерпретирует данные?

— А ты их видел, эти данные, сынок?

— Ну… нет. Однако…

— Вот именно. Вы верите ей на слово. Все до единого, потому что вам так удобно. А в этой игре нельзя верить ничему, кроме первоисточников. И даже им — не всегда. Таков мой девиз.

— Я уверен, Элспет будет счастлива показать тебе письмо.

— Может быть. Но почему оно не всплыло раньше? Вот что мне хотелось бы знать.

— Так спроси у нее.

— Спрашивал. Никто до поры до времени не замечал его в архиве, который разбирала мисс Хартли. Ее ответ.

— А ты не веришь?

Майкл опустил глаза, его твердость чуть поколебалась.

— Я такого не говорил.

Ирен вздохнула.

— Тогда что ты говоришь, папа? — спросила она.

Казалось, вопрос дал старику необходимую передышку. Он взял было трубку, покрутил, положил обратно и наконец ответил:

— Что перед вами — единственный беспристрастный судья, который может решить, что для нас будет лучше.

— Мы пристрастны, — уточнила Анна, — а ты нет?

— Я могу на время забыть свои пристрастия, Анна.

— А мы не можем?

— Видимо, нет.

— Смешно! И чересчур… самоуверенно.

— Самоуверенно? Как посмотреть. Если вам нравится думать, что я выжил из ума, — пожалуйста. В моем возрасте это не грех.

— Что? — Анна спрятала лицо в ладони.

— Я не продам Треннор неизвестному миллионеру, чтобы поддержать идиотскую затею с витражами или спасти своих детей от финансовых трудностей, в которые они влипли по собственной дурости. Разговор окончен.

Последние слова были брошены в ярости, и все это понимали. Понимал и отец. Но поскольку он сам всегда утверждал, что человек обязан придерживаться принципов и отвечать за свои слова, понятно было, что назад он их не возьмет. Что сказано — то сказано. А сказана была правда, которая никого не устроила. Майкл заявил, что его дети испортили себе жизнь и потому лишились права испортить жизнь ему.

В комнате воцарилась тишина. Ее нарушило покашливание Бэзила, и тут же прозвучали слова Эндрю:

— Конец, ты сказал? Наверное, ты прав, папа, для меня это действительно конец. — Он поднялся. — Думаю, мне лучше уйти. А то наговорю чего-нибудь.

— Если ты думаешь, что я жалею хоть о едином слове…

— Нет, папа, не думаю. Сожаление… что ты о нем знаешь? Мало. А вернее, ничего. Не жалеешь ни о чем, прямо как Эдит Пиаф. Молодец. Поздравляю.

— Эндрю, — начала Ирен, — не уходи так…

Но он уже шел к двери.

— Пусть идет, если хочет, — заявил Майкл, покачивая головой в знак того, что не одобряет вспыльчивости сына.

— Сегодня день его рождения, папа, — напомнила Анна. — Неужели ты не мог быть чуточку помягче?

— Я помню истинный день его рождения, девочка моя. День, когда он родился. Пятьдесят лет назад, почти что в этот час. Я помню, какие надежды на него возлагал. И на его братьев и сестер, которых мы только планировали. Этим надеждам не суждено было сбыться, даже приблизительно. Поэтому не стоит просить меня «быть помягче».

Эндрю выскочил на кухню, Ирен сорвалась с места и бросилась за ним. Остальные услышали, как она просит его не уходить.

Ник знал, что уговоры бесполезны. Эндрю почти так же упрям, как отец. И почему Ирен никогда не могла понять эту простую истину? Ник вспомнил, как в их оксфордском доме она после какой-то ссоры уговаривала брата выйти из его комнаты и присоединиться к остальным. И сотни других ссор, в которых Ирен всегда пыталась выступить посредником — и всегда безуспешно. Ничего с тех пор не изменилось. И не изменится, внезапно понял Ник.

Его взгляд перехватил Бэзил и состроил в ответ безнадежную гримасу, да такую, что Ник сразу заподозрил: брат — единственный из всех — предчувствовал именно такой поворот событий, со всеми неприятными подробностями, включая взрыв Анны, который как раз привлек всеобщее внимание.

— Твои надежды, папа! Да уж, наслышаны мы про твои надежды и про то, как мало мы им соответствуем! А ты никогда не думал, почему мы тебя так разочаровали? Никогда не подозревал, что это ты виноват — со своим упрямством, претензиями, высокомерием?

— Глупости.

— Ты в курсе, что в последнее время Эндрю еле-еле сводит концы с концами?

— Он сам выбрал фермерство, я его не заставлял.

— Ну и что? Я не прошу тебя давать Эндрю советы. Я прошу тебя войти в его положение. Понять его. Но ты не можешь, правда ведь? Или не хочешь. Ты не понимаешь ни одного из нас.

— Напротив, я вас слишком хорошо понимаю.

— Да? Видимо, мы тебя тоже. Не думай, что я тебя не раскусила.

— Честно говоря, моя девочка, я…

От хлопка задней двери фарфоровые чашки в буфете у камина зазвенели, как колокольчики. В комнату вернулась Ирен.

— Ушел, — сообщила она со вздохом. — Я не смогла его отговорить.

— Его невозможно отговорить от тех глупостей, которые он время от времени выдумывает, — спокойно, даже задумчиво отозвался Майкл. — Он не слушает ничьих советов.

— Так же как и ты, — парировала Анна.

— Напротив. Я всегда ценил советы тех, кто понимает в жизни больше меня. Всегда. Именно с их помощью я прокладывал себе дорогу. Именно с их помощью добился успеха. Тогда как вы… — он улыбнулся детям, — всего лишь вы.

— Все, больше говорить не о чем, — наконец подытожила Ирен. Она выглядела как человек, который долго и упорно строил планы и с ужасом увидел, как они превратились в ничто еще до того, как начали осуществляться. Собственно, так оно и случилось. — Думаю, мне пора домой. Ник, ты едешь?

— Пора так пора, — пожал плечами тот.

— Войска отступают, чтобы перегруппироваться, — прокомментировал Майкл. При виде поспешного бегства детей его улыбка засияла еще шире. — И правда, лучшая тактика в сложившихся обстоятельствах — вернуться в безопасное место и подготовить новую атаку. Которая, разумеется, тоже окончится ничем. Однако мешать вашим попыткам я не стану.

— И на что мы только надеялись? — повторяла через час Ирен, сидя в дальнем зале «Старого парома». Народу в баре не было, и некому было подслушать ее жалобы. Аудиторию составляли Ник, Анна и Бэзил. Они уехали из Треннора все вместе, на двух машинах вернулись в Солташ и уселись вокруг камина, мрачно глядя друг на друга и гадая, что же делать дальше.

— Как наивно с нашей стороны было думать, что отец внимет голосу разума, если он в жизни ничего подобного не делал. Как только мы могли поверить…

— Это нормально: воспринимать отца таким, каким ты хочешь его видеть, а не таким, какой он на самом деле, — задумчиво отозвался Бэзил.