Зов издалека

Винтер слушал, прислонившись к стене.

— А может, она понимала, что если вернется к этим воспоминаниям и попытается как-то с ними справиться, переработать… Может, она понимала, что это единственный путь к выздоровлению? Ключ.

— А разве для этого не нужен психотерапевт? Разве обычный человек способен сам прийти к таким выводам?

— Люди знают о себе достаточно много.

— А… картины памяти, которые она постаралась загнать поглубже, могут вдруг вынырнуть на поверхность? В связи с каким-то необычным переживанием… Я не знаю…

— Конечно…

— И что тогда?

— Трудно сказать… Может произойти катастрофа. Или это станет ключом к выздоровлению, как я уже сказала. Многое зависит и от характера воспоминаний.

— Значит, так… У нее были драматичные события в прошлом, о которых она изо всех сил старалась не вспоминать.

— Старалась не вспоминать — и старалась вспомнить. Расщепление сознания.

— Это можно понять…

— И еще… в таких случаях нельзя недооценивать значение близких людей. Если бы она могла с кем-то поговорить о своих переживаниях… если бы у нее кто-то был…

— Мы говорили с ее приемными родителями, — сказал Винтер. — С разными. Непохоже, чтобы у них был хороший контакт, поэтому они и менялись.

— Некоторые дети умудряются доверять свои секреты куклам. Или даже предметам одежды.

— Одежды?

— Да… грустно, правда? Задушевная дружба с тряпкой…

Она посмотрела на Винтера. «Я знаю, что у нее за ассоциации, — догадался он. — Сегодня я не в костюме».

— Значит, ее жизнь… что-то вроде фрагмента, который никак не укладывается ни в прошлое, ни в настоящее? — спросил он.

— Думаю, так.

— Но она же жила как-то! Жила вдвоем с ребенком.

— С этим можно справиться. И потом, мы не знаем, может, она получала какую-то помощь.

Это правда. Откуда-то у нее были деньги на жизнь. Скорее всего кто-то ей помогал. А как с другой помощью? Может, она получала и психотерапевтическую поддержку, которая привела к тому, что… К чему?

— А если кто-то рассказал ей про ее прошлое?

— Как это? — удивилась Кристина Валлин.

— Не знаю… Кто-то рассказал ей, что тогда произошло. Рассказал о матери. Вернул в прошлое.

— Или подтвердил.

— Или подтвердил. Жуткие детские воспоминания перестали быть неопределенным монстром, фрагментированными видениями, от которых ей хотелось избавиться. Она теперь знала достоверно — да, все это было. И к чему это знание привело…

— И к чему это знание привело, Эрик?

— К гибели.

Они выпили кофе, и он показал ей рисунки.

— Что ты можешь сказать про это?

— Вряд ли я решусь что-то сказать.

— Насколько велика уверенность, что она все это видела?

— На сто процентов. Но ведь это рисовали двое? Если бы ты не сказал, что здесь есть и рисунки матери, можно было бы не сомневаться, что рисовал один ребенок. Или ты видишь различия?

— Да… Хелена, взрослая Хелена, вдруг начала рисовать, как четырехлетний ребенок. Можешь объяснить такой феномен? Как это понять — она впала в детство?

— Как раз об этом мы и говорили. Расщепление психики. Но я должна изучить их потщательнее, прежде чем делать выводы.

— Значит, ты уверена, что это не фантазии?

— Нет. Не фантазии.

— Раз это не фантазии, их можно истолковать.

— Если необходимо. Это лес, а это вода, — показала на рисунок Кристина.

— А это что? — подвел он ее к другому рисунку.

— Что?

— Вот это. Направо, очевидно, дом. А вот это, чуть левее… как ты думаешь?

— Похоже на ветряную мельницу.

55

Винтер проводил Кристину Валлин до двери, вернулся к столу и открыл папку с материалами следствия. Он читал медленно, то и дело останавливаясь и возвращаясь назад. Делал пометки, пил кофе, пару раз выходил покурить, если возникала потребность переключиться. Избавиться от стереотипа и попробовать взглянуть на тот или иной факт с другой стороны.

Он ждал звонка Микаэлы Польсен. Он был почти уверен, в каком русле пойдет разговор.

— Пожалуй, мы еще большие растяпы, чем я думала, — скажет она. Или что-то в этом роде.

Винтер даже заготовил ответ:

— Никаких комментариев.

— Но нет, мы не совсем растяпы. Некий ушлый следователь, молодой парень, внимательно следил за прессой после ограбления. Он, как и ты, нашел эту статью.

— В материалах об этом нет ни слова.

— Думаю, потому, что все это ерунда.

— Откуда тебе это известно?

— Спросила Йенса Бендрупа.

— Тогда все ясно… — сказал бы Винтер.

— Именно так. Тогда все ясно. Он помнит этот снимок. Женщина с ребенком перед домом. Конечно, это привлекло его внимание.

— Но это, значит, не те люди…

— Не те. Это те, кто жи…

Зазвонил телефон. Телефонистка на коммутаторе сказала, что звонят из Ольборга.

— Честно говоря, мы еще большие растяпы, чем я думала, — сказала Микаэла.

Винтер резко выпрямился и схватил блокнот.

— Ничего не могу найти про этот снимок в материалах.

— Я тоже ничего не нашел… в тех, что вы мне показали.

— Это черт знает что… Даже не знаю, что сказать.

— Тебе и не надо ничего говорить. Тебя тогда на свете не было.

Она засмеялась.

— Была, но играла в куклы. Хочешь сказать, что моей вины здесь нет?

— Мы не ищем виноватых, Микаэла. Мы ищем девочку.

— Все равно черт знает что. Приезжает шведский снют и сразу видит то, что мы должны были увидеть двадцать пять лет назад. Обидно признаться.

— А ты никому не рассказывай.

— Знает только Йенс. И он-то уж точно будет молчать… но я постаралась искупить вину.

— Давай… искупай.

— Фотограф жив, хотя и на пенсии. Собственно, он не фотограф, а местный редактор, так что снимок сделан непрофессионалом. Не важно… я с ним поговорила. Он помнит эту историю с нарезкой участков… а фотографию не помнит. Я поехала к нему, показала копию газеты… но он все равно не вспомнил, хотя согласился, что снимал скорее всего он. Так и сказал: «Скорее всего снимал я».

— Когда это было?

— Точно он не указал. Непосредственно перед выходом статьи. Решение о нарезке принято в коммуне за три дня до статьи, так что в какой-то из этих дней он и сделал снимок.

— А отпечатки у него есть?

— Нет. Дальше — больше. Он отправлял пленки на проявку в главную редакцию. Иногда с каким-то фермером, иногда автобусом. Снимки проявляли в городе и там же печатали. В газете есть архив. Оттуда я и звоню.

— Ты видела оригинал?

— Да… у них сохранился негатив. Я его заберу с собой, и пусть техники поработают. Как только удастся сделать приличное увеличение, я тебе позвоню.

— Отлично!

— Я поговорила с судьей. Он сомневается насчет обыска дома в Блокхусе… ссылается, и не без оснований, на параграф семьсот девяносто четыре… Должны быть обоснованные подозрения на совершение преступления…

— А кто хозяин дома?

— Хозяин умер. Наследники живут в Орхусе, но, по-моему, ни разу там не были.

— Как, ты сказала, это называется? Обоснованные подозрения на совершение… значит, надо найти и обосновать.

— Я позвоню насчет фотографий, — сказала Микаэла и повесила трубку.

— Якобссон исчез, — сообщил Рингмар. — Его брат считает, что дело нечисто. Подозревает преступление.

— Сам по себе Якобссон — преступление, — пожал плечами Хальдерс. — Накурился и квасит в какой-нибудь малине.

— Он исчез. — Рингмар предупреждающе поднял руку. — Ушел из дома позавчера и не вернулся. Брат заявил его пропавшим.

— И что мы об этом думаем? — ни к кому не обращаясь, спросил Бергенхем.

— Мы не думаем об этом ничего хорошего, — сказал Рингмар.

— Я слышал, в Билльдале пока никаких поклевок. — Винтер посмотрел на Сару Хеландер и Анету Джанали.

— Там прямо деревенская идиллия. Новые аккуратненькие дома… Сохранились и кое-какие лачуги, естественно. Но никто никого не знает. — Анета взглянула на Сару Хеландер. — Наша группа прошла по всем остановкам. Никто не видел неизвестную маленькую девочку с рыжими волосами.