Месть Крестного отца

Он развернулся и направился к эскалатору — напряженность в походке улетучилась, теперь он двигался как изможденный герой в конце вестерна. Майкл опять подумал, не позирует ли Джо.

Корлеоне проигнорировал любопытные взгляды окружающих и дождался, пока старый друг скроется из вида — самый старый друг. Он не стал вынимать глаз, хотя остро ощущал его присутствие — плотный, тяжелый шарик. У Майкла горели уши. Столь странным был жест, что не сразу дошло, насколько он унизителен. Хуже того, это изощренный вариант сглаза. Корлеоне зажал стекляшку в кулаке. Следовало бы засунуть ее Лукаделло в глотку или в задницу.

Майкл махнул телохранителям. Они ничего не сказали про глаз. Правила запрещали заговаривать с боссом, пока он сам не обратится к ним.

По пути в павильон Ватикана зашли в туалет. Корлеоне поставил одного человека снаружи и велел говорить всем, что уборная закрыта по техническим причинам, другого взял с собой и попросил револьвер. Снова простые правила.

Майкл встал перед зеркалом, достал носовой платок, вынул из кармана глаз. Вещица не вызывала отвращения. Напротив. Удивительно, как такое можно изготовить вручную. Отлить из стекла яйцо, а не шарик.

Корлеоне завернул глаз в платок и положил на столик, затем взял револьвер и проверил. Придерживая левой рукой край платка, обхватил правой ствол, занес револьвер над головой и со всей силы ударил по глазу. Телохранитель просунул голову через дверь. Майкл бешено колотил, перед глазами все плыло. Наконец он остановился, тяжело дыша.

Развернул платок. Никакой камеры, конечно. Вещица внутри по-прежнему напоминала глаз — крошечные стекляшки и дюжина осколков побольше, чем Майкл предполагал.

Неожиданно для себя он засунул в карман самый крупный кусок.

Остальное оставил на столике, умыл лицо и причесался. Из-за седых волос отражение в зеркале всегда казалось чужим. Взглянув на то, что осталось от глаза, Майкл заметил, что на платке чужие инициалы. Платок принадлежал Фредо.

Несколькими минутами позже вместе с сотней незнакомцев, с остатками сократившейся семьи и женщиной, которую, как ему все чаще казалось, можно любить, Майкл Корлеоне взошел на борт моторизированной платформы и стал перемещаться по экспозиции «Пьета». Человеческим разумом не понять, как Микеланджело удалось создать такую красоту. Привезти ее в Америку — тоже достижение века.

Во время выставки, в том году и следующем, Майкл редко ступал в остальные части павильона: часовню на полуэтаже, площадку, посвященную католическим таинствам, репродукцию раскопок под базиликой Святого Петра (а под репродукцией — мусор). Однако посмотреть на «Пьету» он приходил бесчисленное количество раз, до и после открытия, один и с другими, с платформы и прогуливаясь пешком по людной дорожке. Если доводилось увидеть, что кто-нибудь бросал окурок или папиросную бумагу, Майкл подбирал и относил в урну: ничто не должно портить вид. Над статуей горели восемьдесят прожекторов, образуя ореол, и ему представлялось, будто свет исходит и от белого камня — куска породы, вырытого из покорной земли Италии, обращенного итальянскими руками в невыразимую красоту. Майкл давно не молился. Он не исповедовался пятнадцать лет и сомневался, что такой момент настанет, однако «Пьета» никогда не теряла своей власти над ним.

И часто, как сейчас, Майкл Корлеоне плакал.

Глава 23

Шарлотта Джерачи оставила взятую напрокат машину у аэропорта и взяла такси до Нового Орлеана. Было утро. Она ехала без остановок почти два дня. Вымоталась в пути, так и не сняла парик, по-прежнему оглядывалась каждую минуту, как всю дорогу из Саратоги. Водитель спросил, все ли с ней в порядке, не нужно ли принести воды и аспирин.

— Все нормально, — солгала Шарлотта. — Просто устала.

На вопрос водителя, первый ли она раз в Новом Орлеане, Шарлотта ответила отрицательно, надеясь, что он замолчит.

Ник ждал ее в слегка поблекшем роскошном отеле на Пойдрас-стрит. Шарлотта страшно устала и проголодалась. Без чемоданов и в парике она чувствовала себя проституткой. Зашла в туалет вестибюля, почистила зубы, умыла лицо, сполоснула подмышки.

Села в лифт и поднялась в номер.

— Сожалею, дамочка, — произнес Ник, подражая Джону Уэйну, — вы чертовски очаровательная брюнетка, но ко мне вот-вот приедет жена, блондинка.

Номер был обычный, не апартаменты.

— На самом деле я ищу мужа, — сказала Шарлотта. — Может, вы его видели? Импозантный такой мужчина, без бороды. — Она дернула за бороду. Джерачи уже два года как ее отпустил, а Шарлотта не знала. Он посылал ей магнитофонные пленки с записью своего голоса, но ни разу не отправил фотографии.

Они стояли в дверном проходе. Несмотря на шутки о парике и о бороде, оба пребывали в полном замешательстве: после столь долгой разлуки реальность казалась сном.

— Ты ведь настоящий?

Шарлотта ткнула в мужа пальцем: не привидение ли перед ней.

Это разрядило обстановку, и они обнялись, закружились, пнули ногой дверь, чтобы захлопнулась.

Туфли и одежда вмиг слетели, и супруги очутились на кровати. Дело пошло плохо. Усталая Шарлотта давно не принимала душ. Оба дрожали, пальцы не слушались. Они набросились друг на друга лишь потому, что того требовала ситуация. Получилось так несуразно, что Ник потом запустил в стену бокалом, а Шарлотта свернулась калачиком и натянула на себя простыни.

Дальше пошло лучше. Пили розовое шампанское со льдом, несмотря на столь ранний час. Ник подарил Шарлотте раскрашенную деревянную шкатулку, полную мексиканских украшений, которые она обожала, и альбом Чета Бейкера в подарочной упаковке. Шарлотта слышала имя, но не музыку.

— Тебе понравится, — уверил он. — Это красивое творенье, как и ты. Взгляни на обложку.

С фотографии смотрел Бейкер в бежевом свитере, великолепный и знаменитый, а позади блондинка с закрытыми глазами, в черном свитере, уткнулась носом ему в шею, излучая невыразимую грусть, будто чувствовала, что никогда не сможет обуздать его пороки. Она даже не узнает, какой дьявол в нем сидит.

— Это ты, — сказал Ник.

Из-за усталости с дороги, страха, плохого секса и шампанского, ударившего в голову, Шарлотта не сразу поняла, что женщина всего лишь похожа на нее.

— О, дорогой. Она же совсем другая.

— Потому что ты лучше.

— Конечно, — Шарлотта закивала. — В этом вся разница.

Она отправилась в душ.

Пока Шарлотта приводила себя в порядок, Ник посмотрел на размер одежды и позвонил в магазин, рекомендованный Аги Трамонти. Описал жену продавцу: «Сорока четырех лет, но молодая, элегантная, утонченная, не броская, но от этого только привлекательней, нечто между Одри Хепберн и первой леди, только блондинка».

— С кем ты разговариваешь? — спросила Шарлотта. Номера сдавались без халата, но она надела халат мужа.

— Ни с кем.

— С подружкой?

— Даже не шути так.

Она пожала плечами.

Через двадцать минут приехала женщина из магазина и вкатила тележку с самой разной одеждой подходящего размера. Шарлотта привезла с собой в Новый Орлеан только то, что поместилось в большую летнюю сумку, и пришла в восторг от новых нарядов. Выбрала несколько на удивление красивых вещиц — продавщица глазом не повела. Шарлотта спросила, могут ли они себе это позволить, и Ник велел ей не беспокоиться (о тратах позаботился Аги, о чем говорить не обязательно). Супруги приоделись и отправились гулять по Французскому кварталу. Шарлотта спросила, как могут они спокойно бродить по крупному американскому городу, и Ник ответил, что это долгая история, а если вкратце, то никто из его недругов не может и ступить в город без разрешения одного влиятельного человека.

Он не упомянул имени Карло Трамонти, и Шарлотта не стала расспрашивать подробности. И это ему в ней нравилось.

Шикарно поужинав в ресторане «Галатуар», они вернулись в отель с бутылкой красного вина. Ник сбрил бороду, хотя Шарлотта не просила об этом. Зато оценила жест. Разговаривали до рассвета, наверстывая упущенные два года, что было невозможно, и дважды предались любви, с заметно лучшим результатом.