Игра с тенью

— Но дневник — не дом.

Хейст напыжился и выпятил грудь. Впрочем, я больше огорчилась за него, нежели испугалась: в его глазах таились тоска и отчаяние, и он не мог унять дрожание рук. В самом деле, он походил на большую напуганную собаку, которая демонстрирует агрессию, надеясь на поживу, но готова убежать прочь, если неприятель проявит твердость. Видимо, Хейст заметил мое сочувствие, ибо внезапно заговорил более настойчиво и жалобно:

— Я потерял все, мисс Халкомб. Даже свою семью.

— Вашу семью?

Он кивнул.

— Моя жена, в отличие от меня, совсем не годилась для подобной жизни. Она старалась, но не нашла в себе сил приспособиться. В результате она стала изгнанницей и уехала с нашими девочками в Суррей, к сестре.

— О, как ужасно! — воскликнула я, вспомнив, какое действие произвели на Лору и ее детей всего несколько недель разлуки с Уолтером — и это при том, что они не страдали от нищеты и ни минуты не сомневались в его возвращении.

— И они должны там оставаться, — продолжил мистер Хейст, — пока обстоятельства не изменятся к лучшему.

— А есть какая-то надежда? — спросила я, понимая, что ослабляю подобным вопросом собственную позицию, но будучи не в силах ожесточиться и продемонстрировать безразличие, как, возможно, поступил бы мужчина.

— Нет, если некоторые… продолжат свое дело, — сказал он с гримасой, напоминающей улыбку, правда, блеклую и натужную. Он махнул рукой на кипу бумаг на столе. — Но они не отнимут у меня надежды, как сумели отнять ее у отца.

— А что это такое? — спросила я.

— Новое начинание.

— Журнал?

Он кивнул.

— Они постараются заткнуть мне рот, как это бывало раньше. Но даже если они и преуспеют, то ненадолго. Я просто начну новое дело. А потом еще одно, если потребуется. И еще одно.

Помешательство это или героическая стойкость непонятого человека? Я не могла разобраться, но меня охватило ужасное любопытство, и хотя я опасалась спровоцировать поток беспочвенных жалоб и фантастических утверждений, все-таки решила, что необходимо узнать больше.

— А на какую тему вы пишете? — осведомилась я осторожно.

— О, моя тема! Моя тема всегда одна и та же, мисс Халкомб, — тупость, бесчестие и разврат. — Он издал короткий, лающий смешок, похожий не на выражение веселья, а на крик боли. — Видно, таково мое предназначение — бороться с пороком до конца дней моих.

Был он ненормальным или нет (упоминание сэра Чарльза Истлейка в числе своих «тупых» и «развращенных» врагов определенно свидетельствовало о помешательстве), я не могла не восхититься его отвагой и решимостью перед лицом несчастья и не посочувствовать его горестям.

— Прекрасно, — сказала я, улыбаясь как можно любе шее — Я принимаю ваши условия.

Его лицо мгновенно утратило напряженность, и на нем появилось совсем иное выражение — облегчения и триумфа.

— Где дневник? — спросила я.

Хейст указал на шесть томов разной толщины, разместившихся на верхней полке шкафа. Я прикинула, что на быстрый просмотр каждого из них, с сопутствующими записями, у меня уйдет день; и еще дня два-три я потрачу на выписки для Уолтера. Проявляя щедрость (и, сознаюсь, избегая стеснительной необходимости просить сдачи), я достала из кошелька соверен и протянула Хейсту.

— Вот, — произнесла я. — Забираю дневники на десять дней.

— Забираете?! — возопил он, внезапно обретая прежнюю решительность. — Вы не можете забрать их, мисс Халкомб. Вы должны читать их здесь.

Это было возмутительно, ни с чем не сообразно, невозможно; и все-таки я знала, что сама спровоцировала Хейста, проявив доброжелательность и тем самым поощрив дальнейший натиск. Несмотря на всю мою неуверенность и нежелание, настало время проявить твердость.

— Нет, — ответила я. — Где я буду заниматься?

— Я найду для вас стул, стол и поставлю их внизу.

— У вас слишком мало мебели даже для себя, — заметила я. — А если, — я расхохоталась, демонстрируя мнимую осведомленность, — если появятся судебные приставы?

Он затряс головой и собрался возразить; но прежде чем он заговорил, я продолжила:

— А кроме того, как вы намереваетесь отапливать комнату?

— Я куплю уголь. Вы должны добавить мне денег на уголь, — ответил он; однако угрожающие нотки, звучавшие в его голосе, уже сменились униженно-просительными и готовы были в любой момент превратиться в отчаянно-молящие.

— Мистер Хейст, — сказала я, — я не собираюсь работать в этом доме. Сегодня я пришла сюда с добрыми намерениями и предложила вам условия, которые считаю справедливыми. Боюсь, вы должны согласиться или отказаться от сотрудничества.

— Это все, что я имею! — воскликнул он жалобно, сдернув с руки носовой платок и в тревоге накручивая его на указательные пальцы. Как я успела заметить, тыльную сторону его ладони покрывали подживающие царапины, будто он ободрал ее о кирпич.

— Но что вас так беспокоит? — спросила я. — Вы считаете, что это происки сэра Чарльза, который хочет завладеть дневниками вашего отца и уничтожить их?

Он не смог удержаться от судорожного вздоха, словно его внезапно ударили, из чего я заключила, что моя загадка верна.

— Если бы намерения сэра Чарльза действительно были таковы, — заговорила я снова, — и он готовился бы к бесчестным действиям — хотя, уверяю вас, это не так, — неужели он не нашел бы лучшего выхода, чем прислать к вам меня?

Не находя слов, он молча смотрел на меня.

— Если вы их мне доверите, я обещаю не спускать с них глаз; но если вам этого недостаточно, мне придется уйти с пустыми руками.

Он был в таком отчаянии, что я побоялась, не швырнет ли он мне деньги, не набросится ли на меня в приступе ярости. Однако он молчал и не двигался. Заметив беспросветную тоску в его взгляде, я едва не утратила твердость, но взяла себя в руки, холодно попрощалась, повернулась и вышла из комнаты.

Спускаясь по лестнице, я испытывала облегчение и разочарование; эти чувства, одинаково меня терзавшие, усиливались с каждым новым шагом. Спустившись вниз, я вновь ощутила внезапный страх, ибо надо мной раздался звук задвигаемых засовов, а затем — шум преследующих меня шагов. А если Хейст попытается задержать меня? Подобрав одной рукой юбку и схватившись другой рукой за перила, я заторопилась. Я уже добралась до двери и судорожно дергала цепочки и задвижки, когда Хейст достиг площадки первого этажа и прокричал:

— Подождите!

Но я не стала ждать. Захлопнув за собой дверь, я выскочила на улицу и спешно двинулась вперед. Я остановилась, чтобы перевести дыхание, только на углу, перед домом с ярко освещенными окнами, где звучали голоса и смех.

Ног тут-то Хейст меня и нагнал. Я считала, что нахожусь в безопасности, и не заметила его приближения. Ощутив, как он прикоснулся к моей руке, я едва не завизжала от ужаса.

Впрочем, обернувшись, я поняла: причин пугаться не было. Плечи Хейста покорно поникли, а лицо утратило пыл и гнев, став мертвенно-бледным. Он просительно протягивал мне дневники.

— Вот, — произнес он.

Я вручила ему соверен и наняла кэб.

До сих пор я их не открывала. А если, после стольких испытаний, я ничего в них не найду?

На сегодня достаточно. Я начну читать дневники завтра.

Воскресенье

Скверные новости. Письмо от миссис Кингсетт: ее мать очень больна. Я могу заглянуть к ним, когда ей станет легче, но едва ли это возможно в ближайшие недели — если (нельзя не думать о подобной перспективе, учитывая ее возраст) она вообще почувствует себя лучше. Ругаю себя за то, что вела себя в Мальборо-хаусе так глупо и не сумела узнать побольше.

Помолилась в церкви о выздоровлении леди Мисден. Конечно, эта молитва и о моих личных интересах. Надеюсь, Бог меня простит.

До сих пор не в состоянии заставить себя открыть дневники. В данный момент они — моя единственная надежда; и за разочарованием последует бессонница, которую никто не сможет исцелить.