Время ацтеков

то лишь на меня, ладно? – спрашиваю я.

– В мире и единомыслии сохрани, честный их брак покажи, – поет священник.

– В мире и единомыслии сохрани, честный их брак покажи, – с удовольствием повторяет Женя, и я еще раз замечаю, как она красива.

– Честный брак, – думаю я, – это уже немного не для нас с тобой, милая, хотя мне плевать на то, что мы нагрешили на тысячи полторы лет ада, а может, нас с тобой простят за эту формальность?

– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – строго косит на нас священник, и я знаю, что он думает о том, что перед венчанием мы прожили пять дней в гостинице, само собой, не в разных же номерах.

– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – с милой улыбкой повторяет Женя, и я вижу, что моя без минуты жена унаследовала от Иисуса все самое лучшее и самое женское и что она и вправду умеет одним касанием превращать воду в вино, а грех – в святость.

– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – повторяю я, чувствуя необычную жажду ее тела.

– И сподобия к старости маститей достигнути, чистым сердцем делающе заповеди Твоя, – назидательным тоном говорит священник.

– И сподобия к старости маститей достигнути, чистым сердцем делающе заповеди Твоя, – словно обещание, произносит Женя, и лицо священника смягчается.

– Если я сумею выпутаться из всей этой истории, – даю я обет, – то буду блюсти все твои заповеди и, кажется, уже никогда не изменю этой женщине.

– Так сойдет? – спрашиваю я икону.

– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – завершает молитву священник.

– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – говорит Женя, приготовившись откидывать вуаль.

– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – говорю я, остро чувствуя запах моря, и вдруг понимаю, что гарью-то и не пахнет, неужели все это?!

– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – грозно рычит священник.

– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – пискнула Женя.

– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – искренне говорю я.

– Аминь! – восклицает священник.

– Аминь! – восклицает Женя.

– Аминь! – едва не кричу я.

– Все, – торжествует священник, – отныне вы муж и жена!

– Целуйтесь! – велит священник.

Нас начинает трясти. Я, ухватившись за руку Жени, снимаю вуаль с ее удивленного лица и целую ее очень долго.

Мы еле держимся на ногах.

– Это землетрясение, небольшое, – доносится до нас голос священника, – такое в горах случается часто.

– Хватит, – довольно говорит он.

– Дети мои, выйдем отсюда, – просит он.

– Я привык и чувствую, что опасности нет, – говорит он.

– Но из-за вас беспокоюсь, – говорит он.

– Н у,