Прерванная жизнь (ЛП)

Холодный воздух охватывает мою грудь, заставляя сделать резкий вдох. После того, как Трэвис снимает рубашку, он кладет меня обратно на кровать и склоняется надо мной. Он начинает целовать меня от пупка к шее, где на время задерживается. Я пробегаю пальцами по его шее, выводя ленивые круги, не желая, чтобы он останавливался.

Расстегнув мой лифчик, он поднимает меня на руки и уносит в душ, где нас ожидают горячие брызги. Я помогаю Трэвису освободиться от его джинсов, а затем беру его за руку и веду в душ. Стоя под потоками воды, я пробегаю пальцами по его груди, а затем оборачиваю руки вокруг его шеи, притягивая его лицо к себе. Когда наши губы соприкасаются, все вокруг исчезает.

Здесь только мы. И все, что я могу делать, — это чувствовать.

Наши губы соприкасаются достаточно долго, отчего наши души объединяются, в то время как тела вспыхивают вместе, вытесняя воздух между нами.

Сердце наполнено любовью и жизнью, наполнено смехом, и это то, что обещают мне его поцелуи.

Итак, я полностью открываю себя ему и верю в нас.

Глава 40

Мы спим дольше, чем я планировала. И хотя мне трудно оставлять теплое тело Трэвиса и комфортную кровать, которую мы делим, я встаю и потягиваюсь. Подхожу к Трэвису, чтобы прикрыть его обнаженное тело, но останавливаюсь, рассматривая синяки на животе и груди. Сломанные ребра и ножевое ранение не помешали ему в полной мере показать, как сильно он меня любит: сначала в душе и два раза на кровати.

Я целую один из его уродливых синяков и смеюсь, когда Трэвис тянет меня на себя.

— Безумно устал, — бормочет он в мои волосы.

— Так спи, — целую его, проводя пальцем по коже. — Мне нужно проведать Деду.

— Отлично, — он кладет руку на мою попу, другой все еще удерживая меня на месте.

— Трэвис?

— Ты такая требовательная, — он убирает руку с моей спины, оставив другую на моей попе.

— Трэвис? — хихикаю я.

— Да? — он дарит мне полуулыбку.

— Рука. Попа, — говорю я.

Он вновь сжимает мою плоть и говорит.

— Это хорошая попа.

— Ты сможешь проверить ее позже.

— Хотелось бы, — он облизывает губы, а потом наклоняется ко мне и кусает их. — Думаю, я привыкну так просыпаться.

— Я тоже, — провожу языком по его губам, а потом отстраняюсь. — Но сегодня мы должны идти. Никаких споров.

— Отлично, — он мягко шлепает меня по попе, а затем отпускает.

Пока я натягиваю на себя одежду, Трэвис встает с постели и тоже одевается.

— И ты пойдешь? — спрашиваю я.

Боль мелькает в его глазах за секунду до того, как он маскирует ее своей полуулыбкой.

Я подхожу к нему и обнимаю за талию.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — уточняю я. — Но я знаю, что ты устал. Я буду в порядке, если ты предпочтешь остаться.

— Мы вместе, помнишь?

— Да, — киваю я.

Спустившись, мы находим внизу Барбару, которая разговаривает с Хизер на кухне и лакомится едой, расставленной на столешнице. Хизер перестает говорить, увидев меня, и заключает в крепкие объятия, так любимые мною с детства. Лилу снова танцует вокруг, приветствуя нас, и на этот раз я опускаюсь на колени, чтобы погладить ее.

— Я видела Деда в больнице несколько часов назад, — говорит мне Хизер. — Он сказал, что я должна накормить тебя, прежде чем ты снова поедешь к нему, — она вытирает слезы.

— И поэтому ты сделала обед из пяти блюд? — спрашиваю я.

Она смеется.

— Я рада, что ты вернулась, Холл.

Мы снова обнимаемся, и я задерживаю наши объятия, принимая ее вместе с воспоминаниями, которые мы разделяли на протяжении многих лет.

— А сейчас поешь. Вы оба. Или Деда рассердится.

— Властный старик, — шучу я, но приступаю к еде с энтузиазмом.

Я сижу в кухонном закутке рядом с Трэвисом, и он ест с таким же энтузиазмом, как и я. Забавно вспоминать, что несколько месяцев назад я не узнавала этот стол, этот дом, живущих в нем людей. Я не узнавала ни своего собственного, ни чужих лиц. Будто кто-то вырезал того человека, кем я была.

Но жизнь продолжала двигаться вперед, даже если моя стояла на месте.

Теперь, когда моя память вернулась, Деда в больнице, но жизнь просто продолжает свое движение.

Еще в Харбор-Айленде Барбара сказала мне, что моя жизнь была прервана, и в каком-то смысле это было правдой. Моя жизнь была прервана, но, несмотря на это, она продолжалась, иногда без моего участия.

Есть кое-что, что надо знать о жизни. Она просто продолжается дальше, никогда не ждет тебя, чтобы ты ее догнал или отдышался. Это вихрь цвета, хаос. Это растущий, неконтролируемый торнадо с небольшими чудесами, оставленными им, которые делают все это стоящим.

Дыхание перехватывает, когда мы с Трэвисом заходим в палату Деда. Неожиданно я сталкиваюсь с Дерриком, и он ловит меня.

Деррик. Он жив.

— Я думала, ты умер! — кричу я на него.

Он успокаивающе проводит руками по моей спине.

— Я слышала выстрел. Я подумала... — задыхаюсь от собственных слез, но остаюсь в объятиях Деррика.

— Было бы плохо, если бы я действительно умер, Холли? — спрашивает Деррик.

Я отстраняюсь, но рукой держусь за него.

— Да, черт возьми, это было бы плохо, — я соплю, но сдерживаю слезы, пока во мне кипит злость. — Часть меня ненавидит тебя, Деррик. Так сильно. Он твой отец, я понимаю, но ты же мой брат. Я ненавижу тебя так же сильно, как и люблю.

Он отпускает меня, отталкивая руку, как будто мои слова обжигали его кожу.

Я обхватываю себя руками.

— Почему ты не помог Деду, когда я тебе звонила? Ты знал, что Мандо похитил его, но ты ничего не сделал, — обвиняю я. — Почему?

Деррик вздыхает, прежде чем снова смотрит на меня с грустными глазами.

— Я знал, что он не позволит Деду умереть. Мой папа хотел использовать Деда как приманку, — объясняет он, засовывая руки в карманы джинсов.

Я прищуриваю глаза, подготавливая себя к его дальнейшим словам, так как ужас и скорбь наносят мне удар кулаком в живот.

— Если бы я решил спасти Деда, пока тебя не было, мне бы пришлось объяснять, как я нашел его, что привело бы меня к тому, что я должен был признаться, что я знал, что мой отец — твой похититель. Я защищал себя. Мне очень жаль, Холли.

Он делает шаг вперед, а я по-прежнему стою и жду, чтобы увидеть, дойдет ли он до меня. Он поднимает руку, но роняет ее, прежде чем она вступает в контакт с моей кожей, так что я иду к нему и оборачиваю руки вокруг его талии.

Он делает глубокий вдох, после чего обнимает меня в ответ.

— Я рассказал начальнику полиции правду. Теперь он все знает. Я отстранен и могу попасть в тюрьму на некоторое время.

— Нет, — я качаю головой. Подобно болезни, меня охватывает ужас, от чего я трясусь. — Они не могут этого сделать. Ты спас нас. Ты защитил меня. Ты научил меня бороться. Ты толкнул меня к независимости, когда я была слишком напугана, чтобы пойти на это в одиночку, — я снова качаю головой. — Я поговорю с кем надо, Деррик. Ты не сядешь в тюрьму.

Деда хихикает в своей постели, Деррик и я смотрим на него.

— Я говорил, что она не злится на тебя, не так ли? — спрашивает Деда Деррика.

— Да, — он смеется и отходит от меня, медленно расхаживая по палате. — Мой отец мертв. Это был тот самый услышанный тобой выстрел. Он вытащил мой пистолет из кобуры, но у меня есть запасной, который я ношу на лодыжке.

— Деррик... — я тянусь к нему.

Потерпев поражение, он качает головой, его плечи опускаются.

— Я сожалею, — обнимаю его за плечи, защищая себя от навязчивых идей Мандо.

Я рада, что он мертв. Жаль, что он не умер тогда, задолго до аварии, так бы у меня все еще были родители.

Трэвис обнимает меня, и напряженность умирает вместе с неприязнью, которую я питаю.