Время ацтеков

я он.

– Каждый извращается, как может, – осуждающе поджимает он губы.

– Ну ты, так тебя… – злюсь я.

– Ну ты и извращенец! – выношу я приговор.

– Самый настоящий грязный извращенец! Именно ты, а не я! – говорю я.

– Только для настоящего извращенца пара матерных слов в постели да желание отстегать бабу – извращение! – говорю я.

– Гребаный пуританин! – кричу я.

– Да уж, – примирительно говорит он.

Священник, о котором мы забыли, падает набок вместе со стулом. Мы тупо смотрим на тело, после чего решаем, что делать дальше.

– У нас сейчас последние пятнадцать минут на то, чтобы вызвать полицию, – говорит легавый.

– Потом будет поздно, – предупреждает он.

– Что у нас тогда? – спрашиваю я.

– Тогда у нас двое подозреваемых, – говорит легавый.

– Один полицейский и один диссертант-недоучка, – улыбается легавый.

– Плюс самоубийство, плюс несчастный случай, чистый, но они ведь этого не знают, – пожимает он плечами.

– Они проверят нас, проверят обстоятельства смерти Ольги, найдут пленки – что те, что эти, – объясняет он.

– Мы ничего не теряем, если честно, – говорит он.

– Максимум год неприятностей, но потом все кончится, – говорит он.

– За исключением одного, – объясняет он.

– Маленького друга, который завалил святого отца и подсунул твоей подружке и моей бывшей жене фотографии, на которых ты ей изменяешь, – улыбается он.

– И тут уж как повезет, – пожимает плечами легавый.

– Или ему надоест, и он продолжит жить дальше, или он захочет пошалить еще и завалит тебя или меня, а еще лучше, и тебя и меня, – резюмирует легавый.

– Разве полиция нас не спасет? – спрашиваю я.

Он ржет как лошадь – долго и с удовольствием. Потом запирает двери церкви – я благодарю Бога за то, что сейчас время обеда.

– Полиция не спасет, но не потому, что она плохая, – объясняет легавый.

– Полиции проще работать с подозреваемыми, которые есть, – говорит он.

– А не с теми, которых надо искать, – раскрывает он мне секреты ремесла.

– Им проще колоть нас и, может, даже заставить сознаться, – улыбается он.

– А на остальное им плевать, – имеет он в виду, что для полиции главное раскрываемость.

– Да и давай откровенно, – предлагает он.

– Разве ты бы на их месте не заподозрил в первую очередь кого-то из нас? – спрашивает он.

– Согласен, – устало говорю я.

– Убедил, – соглашаюсь я.

– Постарайся вспомнить, – говорит он.

– Как все выглядело здесь, когда ты зашел? – спрашивает он.

Я вспоминаю. У церкви было пусто. Я постоял пару минут, почитал объявление про торжественную службу, которую отслужит в Риме сам, так его, Папа, поэтому в день службы нужно быть в церкви, чтобы душою… – улыбнулся этому и вошел внутрь. Тело на стуле было за колонной, поэтому я ничего не увидел. Опустил руку в чашу с водой, чуть отпил – я всегда так делаю, чего стыжусь, – перекрестился. Встал на колено, перекрестился.

– Цирк, да и только! – хмыкает легавый.

Так оно и есть. Перекрестившись два раза, я на коленях – никого