Зимняя жертва

Фредрик Уннинг сидит на краю кровати и неотрывно смотрит на гостей. От развязности прошлой встречи не осталось и следа. Родителей нет дома: папа, страховой агент, увез свою жену, владелицу бутика, в небольшое турне по Парижу. «Они иногда ездят туда. Маме там нравятся магазины, папе — еда. Хорошо остаться одному».

На кухне пустые коробки из-под пиццы, недоеденные пироги, бутылки из-под прохладительных напитков и переполненные мусорные мешки.

Малин сидит на кровати возле Фредрика Уннинга, Зак маячит черным контуром на фоне самого большого в комнате окна.

— Ты знаешь о Бенгте Андерссоне что-то такое, что могло бы быть нам интересно?

— И никто не узнает, что именно я сказал вам это?

— Никто, — отвечает Малин, и Зак согласно кивает:

— Это останется между нами, никто не будет знать, откуда эта информация.

— Они никак не могли оставить его в покое, — начинает Фредрик Уннинг и смотрит на гардины. — Донимали его постоянно. Как одержимые.

— Бенгта Андерссона?

— Кто его донимал? — раздается голос Зака со стороны окна.

И Фредрик Уннинг снова испуган, он сжимается в комок, отодвигается от Малин. А она думает о том, как привыкает с годами к этому страху вокруг себя, к тому, что люди, один за другим, словно убеждаются в том, что самая надежная вещь на свете — молчание, ибо любое высказанное слово несет опасность. А может быть, они не так уж не правы?

— Бенгта, — произносит наконец Фредрик Уннинг.

— Кто? Все в порядке, — успокаивает Малин. — Ну, смелее.

При этих словах Фредрик Уннинг, как кажется, собирается с духом.

— Йоке и Йимми. Они постоянно издевались над ним, над Мяченосцем.

— Йоке и Йимми?

— Да.

— А как их зовут по-настоящему, Йоке и Йимми?

На лице подростка снова сомнения, страх.

— Мы должны знать.

— Иоаким Свенссон и Йимми Кальмвик, — уверенным голосом называет Фредрик Уннинг.

— И кто они?

— Учатся в школе, в девятом классе. Настоящие свиньи, большие и мерзкие.

«А разве ты сам не должен быть сейчас в школе?» — задается вопросом Малин, но вслух спрашивает:

— И что они делали с Мяченосцем?

— Преследовали его, дразнили, выкрикивали вслед разное. И мне кажется, это они сломали его велосипед, бросали в него пакеты с водой, камни. Я даже думаю, они лили всякие помои в его почтовый ящик.

— Помои? — переспрашивает Зак.

— Молоко, грязь, воду, кетчуп — все, что угодно…

— А откуда ты знаешь?

— Они и меня заставляли в этом участвовать. Иначе грозились задать трепку.

— И тебе от них доставалось?

В глазах Фредрика Уннинга отражаются стыд и страх:

— Ведь никто не узнает, что это я вам сказал? Они и кошек мучили тоже.

— Кошек? Как?

— Поймают кошку и намажут ей горчицей под хвостом.

«Мужественные парни», — думает Малин.

— Ты сам это видел?

— Нет, но я слышал от людей.

— А может, это они стреляли в его окно из ружья? — снова раздается со стороны окна голос Зака, хлесткий, словно удар плетки. — Тебя тогда с ними не было?

— Нет, ни в чем подобном я не участвовал. — Фредрик Уннинг качает головой.

Да и где бы они взяли ружье?

Снаружи облачная пелена редеет, и серая с белым земля искрится и светится в робких лучах показавшегося в просветах солнца. Малин представляет себе, как должен Роксен выглядеть отсюда летом, когда жаркие лучи свободно играют на его совершенно гладкой поверхности. К сожалению, такой зимой, как эта, трудно представить себе летний зной.

— Черт возьми! — взрывается Зак. — Ну и ребята, должно быть, эти Йоке и Йимми. Первый сорт!

— Мне жаль Фредрика Уннинга, — отвечает Малин.

— Жаль?

— Неужели ты не видишь, как он одинок? Готов делать что угодно, лишь бы только быть с этими крутыми парнями.

— То есть они его не принуждали?

— Разумеется, принуждали. Но это не так просто…

— Однако дома у них как будто все прилично.

«Папа Йимми работает на нефтяной платформе, а мама домохозяйка. — Малин вспоминается голос Фредрика Уннинга. — У Йоке папа умер, а мама работает секретаршей».

Звонит телефон Малин, на дисплее высвечивается номер Свена Шёмана.

— Слушаю, — говорит она, потом вкратце рассказывает о визите к Мюрваллям и о том, что им поведал Фредрик Уннинг.

— Мы хотим немедленно допросить Йимми Кальмвика и Иоакима Свенссона.

— Нам надо собраться, — отвечает Свен. — А они могут подождать час-другой.

— Но…

— Малин, встреча розыскной группы через тридцать минут.

Дети не сдаются. На игровой площадке под окном зала заседаний полным-полно неуклюжих человечков в утепленных комбинезончиках. Синие, красные и один оранжевый. Цвет словно предостерегает: я маленький, будьте осторожны со мной. У девушек в серо-синих флисовых брюках изо ртов струится густой пар. Они прыгают на месте, поднимают споткнувшихся малышей, хлопают руками по телу.

Если мороз не уходит, человек приучается жить с ним. Как со сломанным позвоночником.

Сначала рассказ Бёрье Сверда — обо всем, что касается Рикарда Скуглёфа. Беседы с молодыми людьми, которые, кажется, всю свою жизнь проводят перед компьютером или в качестве участников некой ролевой игры. Их интересует что угодно, кроме собственной жизни.

Во всем облике Бёрье сквозит неуверенность, Малин ее чувствует. Словно из всего своего опыта он вынес одно-единственное убеждение: ничего нельзя принимать на веру.

Искать ответ.

Рикард Скуглёф. Похоже, его детство в городе Отвидаберге прошло вполне благополучно. Отец работал на предприятии «Фасите», производящем вычислительную технику, пока оно в 1997 году не закрылось, потом в садоводстве «Адельснес», где и сын помогал ему во время летних каникул, когда учился в старших классах. Два года гимназии — и это все. Валькирия Карлссон выросла в семье фермеров в Дальсланде. Набрала 120 баллов по антропологии в Лунде после гимназии в городе Дальс Эде.

— Линия Асатру, — с сомнением говорит Карим Акбар, словно старается убедить себя и окружающих. — Продолжайте работать в этом направлении, там что-то есть.

У Юхана Якобссона видны темные круги под глазами. Кишечные вирусы, бессонные ночи, смена пеленок. Новые морщины на лбу, с каждым днем все глубже. «Папа, ты где? Я не хочу, не хочу!»

Малин закрывает глаза.

Когда же закончится это собрание? Я хочу работать. Допросить этих «крутых парней» из Юнгсбру, посмотрим, что они скажут. Быть может, они поведут нас дальше; не исключено, что им удалось раздобыть оружие и это они стреляли в окно квартиры Мяченосца. Одна из их дьявольских шуток зашла слишком далеко: кто знает, на что способна пара неугомонных пятнадцатилетних.

Туве и Маркус в квартире ее родителей.

В постели.

Малин видит их.

— А теперь у нас есть и эти подростки, которые донимали Бенгта Андерссона, — говорит Свен Шёман. — Вы с Заком допросите их. Поезжайте после собрания в школу, в это время они должны быть там.

«Конечно, Свен, конечно», — думает Малин и говорит:

— Если их нет в школе, мы узнаем их адреса и телефоны.

После мальчишек она хотела бы вызвать на допрос Мюрваллей, вытащить их старуху, нажать на нее. Выслушать жен.

Братья.

Взгляды женщин.

Ни намека на дружелюбие, только подозрительность по отношению к чужим. Они одиноки, хотя и держатся вместе.

Что значит это одиночество? В чем его причины? В жестокости внешнего мира, который на все твои просьбы отвечает словом «нет»? Или это одиночество просто дано нам? Быть может, оно есть во всех нас, и когда ему предоставляется возможность, оно начинает расти и постепенно делается невыносимым?

Осознание этого одиночества — причина страха.

Когда я впервые увидела его в глазах Туве? Когда я впервые встретила в ее взгляде нечто иное, чем просто радость и дружелюбие? По-моему, ей было два с половиной года, когда вдруг кроме детской невинности и очарования я заметила в ней расчет. И страх. В конце концов, ребенку не чуждо ничто человеческое.