Жертва (в сокращении)

Я поискал на кухне записку. Вообще-то я не думал, что Алекс стала бы возиться с запиской, и она меня не разочаровала. Алекс знала, что я и так все пойму, без объяснений. Все очень просто. Я дурно обошелся с ней, а она не пожелала с этим смириться.

Я впустил Генри в дом. Время было позднее, однако адреналин, выброшенный в мою кровь событиями этого вечера, еще продолжал бурлить в ней.

И потому мы с Генри направились в кабинет. Я вытащил из-под рубашки конверт, вскрыл его. В конверте лежало шесть пластиковых коробочек. В каждой находился компакт-диск, и на каждый из них кто-то (Клодия, подумал я) нанес черным маркером буквы «ГШ» и по два числа, скорее всего, даты: день и месяц — 16/7, 12/9, 18/9, 19/9, 22/10, 8/12. Я решил, что это дни, в которые Клодия получала от Гаса по электронной почте подборки фотографий и записывала их на диски.

Я вставил в компьютер один из них — диск содержал 174 фотографии. Я наугад кликнул по одной. Снимок запечатлел нескольких мужчин в камуфляжной военной форме, сидевших на корточках. Они разговаривали со смуглым мальчиком. Мальчик опирался на самодельный костыль. У него была только одна нога.

На другой фотографии тощая темноволосая девочка лет четырнадцати стояла, прислонившись спиной к остатку стены разрушенного взрывом дома. Одета она была в коротенькую джинсовую безрукавку и джинсовую же юбчонку, едва прикрывавшую ее бедра. У нее были костлявые ноги и плоская грудь ребенка — и лицо старой развратницы. Если обычная фотография стоит тысячи слов, эта тянула на целый роман.

Каждый из шести дисков содержал от 142 до 179 фотографий. Те, что я случайным образом выводил на экран своего компьютера, изображали сценки, увиденные Гасом в Ираке. Смотреть на них было тяжело. Каждая показывала людей, искалеченных и физически, и психологически. Каждая рассказывала целую историю.

Я вернул диски в коробочки, коробочки сложил в большой, плотный почтовый конверт и спрятал его в нижнем ящике шкафчика, в котором хранил документы. Задвинув ящик, я запер шкафчик. И откинулся на спинку кресла.

Фил Трапело сказал, что он сомневается в том, что снимки Гаса как-то подействуют на людей. Трапело был убежден, что внимание общества может привлечь лишь нечто драматичное и шокирующее — скажем, американские ветераны, превратившиеся в террористов-самоубийц.

Мне хотелось бы иметь несколько большую уверенность в том, что он ошибается.

Генри, дремавший в углу на своей подстилке, шевельнулся, поднялся на ноги и подошел ко мне. Он положил морду мне на ногу и уставился на меня большими преданными глазами, словно почувствовав, что хозяин погрузился в печальные размышления, и решив успокоить его: все хорошо, потому что я тебя люблю.

— Если бы все было так просто, — сказал я ему.

Меня разбудил пронзительный звонок стоявшего на ночном столике телефона. Я открыл глаза, взглянул на часы. Десять минут десятого.

Взяв трубку, я пробормотал:

— Да? Алло?

— Я еду к тебе, — сообщил Горовиц. — Везу булочки. Позаботься о кофе.

Я соскочил с кровати, натянул джинсы и футболку, плеснул водой в лицо, выпустил на улицу Генри. Кофеварку я включил прежде, чем застелил постель, так что кофейник был уже полон.

Успев выпить лишь половину первой чашки, я услышал звонок. За дверью стоял Горовиц, облаченный в старую лыжную куртку, в руках он держал коробку с булочками. Горовиц приехал не один — с ним был лысоватый мужчина лет шестидесяти. Мужчина держал в правой руке узкий кожаный кейс.

Я впустил их в дом. Горовиц вручил мне коробку.

— Это агент Грили, — представил он своего спутника и, сняв куртку, повесил ее в шкаф.

Мужчина протянул мне руку:

— Мартин Грили, ФБР.

Я пожал руку:

— Брейди Койн, адвокат. Давайте я помогу вам с плащом.

Грили позволил мне снять с него плащ, под которым обнаружился черный костюм. Кейс он при этом из рук не выпустил.

Я повесил его плащ рядом с курткой Горовица, затем мы втроем — вчетвером, собственно говоря, поскольку нас сопровождал Генри, — прошли на кухню. Горовиц и Грили сели за стол, Генри улегся под ним. Я разлил по чашкам кофе, расставил по столу блюдца, разложил салфетки и тоже сел.

Каждый из нас взял из коробки по булочке, откусил по кусочку, отпил кофе. Грили открыл кейс, вынул из него желтый бумажный конверт, а из конверта — черно-белую фотографию размером восемь на десять. Он положил ее на стол и подтолкнул поближе ко мне.

— Вы узнаете этого человека? — спросил он.

Я взглянул на фотографию. Это был поясной снимок молодого парня. Настороженные глаза, узкий рот, неряшливая светлая бородка, длинные, завязанные в хвостик светлые волосы. Одет он был в футболку с изображением горящего дома и надписью: «НАСИЛИЕ — ШТУКА ТАКАЯ ЖЕ АМЕРИКАНСКАЯ, КАК ВИШНЕВЫЙ ПИРОГ. Г. РЭП БРАУН».

Я поднял взгляд на Грили:

— Не думаю, что когда-нибудь встречал этого малого.

Грили, ничего не ответив, извлек из конверта другую фотографию — снятого по плечи мужчины.

— А как насчет этого?

На фотографии был запечатлен пожилой мужчина с худым морщинистым лицом и зачесанными назад редеющими седыми волосами. С минуту я смотрел на него, потом взглянул на Горовица:

— Знаешь, этот человек мог бы приходиться братом Филиппу Трапело. Глаза чем-то похожи. — Я повернулся к агенту Грили: — Кто эти люди?

Грили положил фотографию молодого парня с конским хвостиком бок о бок с фотографией пожилого мужчины.

— Этот, — сказал он, указав на первую, — человек по имени Джон Кинкейд. А этот, — он постучал пальцем по второй, — он же, но состаренный нашим компьютером на тридцать пять лет.

Я еще раз вгляделся в оба снимка.

— Недурной у вас компьютер, — сказал я. — Форма лица, глаза, складка рта.

Я постучал пальцем по изображению состаренного компьютером Джона Кинкейда:

— Правда, морщин у Фила Трапело поменьше и волосы он стрижет на армейский манер, «ежиком».

— То есть сходство с ним вы усматриваете, — сказал Грили.

— Да, усматриваю, — подтвердил я. — Вы хотите сказать, что человек, известный мне как Фил Трапело, — это на самом деле Джон Кинкейд. А вот это, — я указал на фото молодого человека, — Кинкейд в молодости. — Я помолчал, взглянул на Горовица. — Минутку. Ведь Педро Аккардо, позвонив мне той ночью, назвал имя Джона Кинкейда. Я тогда даже поискал его в «Гугле». Стало быть, Аккардо выяснил, кем на самом деле является Фил Трапело, так?

— Трапело — это Кинкейд, — кивнул Горовиц. — Агент Грили идет по его следу вот уже тридцать пять лет.

— Дело всей жизни, — заметил я.

Теперь кивнул Грили:

— Скорее свидетельство одержимости. — Он откашлялся. — Джон Кинкейд блестяще учился. Окончил среднюю школу в Кини, Нью-Гэмпшир, на год раньше других. Получил стипендию в Принстоне. Затем, подобно многим молодым, э-э, идеалистам того времени, ушел с последнего курса в армию, добровольцем. А теперь позвольте спросить вас кое о чем. Вы ведь встречались с человеком, который называл себя Филом Трапело?

Я кивнул.

— Что вы можете сказать о его росте?

— Небольшой. Я бы сказал, пять футов и восемь дюймов.

— Он прихрамывал?

— Да. По его словам, у него повреждено колено.

— Какой ноги?

Я представил себе Трапело, каким он был в вечер нашей встречи в Доме ветеранов войны, и ответил:

— Правой.

— Цвет глаз?

— Карие, тут я уверен.

Грили взглянул на Горовица:

— Все сходится. — Он повернулся ко мне, улыбнулся: — Джон Кинкейд несет ответственность за совершенные в начале семидесятых взрывы зданий в двух университетских городках. Первый произошел в тысяча девятьсот семидесятом, в Университете Висконсина, второй годом позже, в Университете Массачусетса. Погибло несколько человек. Предположительно это были антивоенные выступления. Организатором взрывов был Кинкейд, в то время молодой вьетнамский ветеран. Он подорвался во Вьетнаме на мине-ловушке и потерял три пальца на правой ступне. Война породила в нем радикальные настроения, а за войной последовал дурной уход за ранеными в госпитале Администрации по делам ветеранов, знакомство с такими же, как он, выписанными из этого госпиталя людьми. Сейчас ему поставили бы диагноз ПСР. Тогда же тех, кто страдал этой болезнью, просто считали слюнтяями. Неудивительно, что они радикализировались. В армии Кинкейда обучили взрывному делу. В Висконсине он использовал грубо сработанную — из химического удобрения и нефти, — хоть и достаточно мощную бомбу, размещенную в автомобиле. А вот вторая бомба, массачусетская, была намного более сложной. Пластиковая взрывчатка и электронный детонатор с дистанционным управлением.