Сесквоч

Майк и Элен вместе создали атмосферу очарования, флирта, товарищеской помощи, дружбы и романтики. Уже три месяца, как Элен была репортером могущественной «Багл» и подружкой Майка Фенберга.

Девяносто дней назад, во время своего первого увольнения, Элен строила совершенно нереальные планы, что она упакует вещи, нагрузит машину, отправит почту родителям и завершит все остальные дела в один день. Она клялась себе, что на следующее утро, очень рано, она будет в пути, до того как у нее появиться шанс совершить очередную глупость с очередным мужчиной (например, с Фенбергом). Фенберг, который иногда по хитрости равнялся Макиавелли, оказывается, завладел ключами Митикицкой и сделал дубликаты. Он появился в спальне Митикицкой посреди ночи. Все еще в полусне, оперевшись на локоть, Элен смотрела на раздетого и спящего под одеялом рядом с ней Фенберга. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, закрыв глаза и притворяясь, что храпит, в то время как Элен уставилась на него с вполне понятным вопросом. Фенберг открыл глаза.

— Огонь, — сказал Фенберг. — Ранчо полностью сгорело. Кругом зола, обугленное дерево, изогнутый металл, братья превратились в угольки. Это было ужасно.

Элен протерла глаза и понимающе кивнула. Она откинулась на кровать, потом опять поднялась на локоть.

— Вам это может показаться старомодным, — сказала Митикицкая, — но если я обнаружу, что вы спите с кем-то еще, я убью вас.

— Согласен, — сказал Фенберг.

— Я говорю серьезно.

— Я вам верю.

— Я хочу сказать, что я именно это имею в виду.

— Я думаю, что понял вас.

"Черт", — подумала Митикицкая.

— Обними меня.

Все пошло своим путем, как и должно было случиться с двумя совершенно раздетыми взрослыми людьми, оказавшимися в одной постели. Потом Митикицкая сказала:

— Тайм-аут. Я больше не могу.

Фенберг глубоко вздохнул, стукнул себя несколько раз по лбу и отодвинулся.

— О'кей.

Он спросил почему. Элен завела длинную историю о неординарных мужчинах. Рассказала, как легко она влюблялась, и о своей аллергии.

— От секса я чихаю, — сказала она.

Фенберг предложил попытаться.

— Не могу, — извинилась Элен, когда Фенберг обнимал ее. — Если мы начнем заниматься любовью, я начну чихать. Последний раз я чихала три дня и в этом не было ничего приятного. И, что еще хуже, я думаю, что полюблю вас, и если опять ничего не получится, я умру. Вот и все.

Фенберг согласился, что в мертвой подруге и сотруднице проку было не много. "Вы считаете меня своей подругой?" — спросила Митикицкая. Черт. Разумеется. Митикицкая подумала, что это очень мило. Фенберг поцеловал ее в щеку и пообещал, что касается его, то он будет всегда любить ее, даже если они никогда не будут заниматься любовью. Элен подумала, что это тоже было очень мило и уснула в его объятиях. А Фенберг, прищурившись, зловеще размышлял в темноте. Он строил планы на следующий вечер напоить Митикицкую.

В этот следующий вечер Митикицкая была слегка пьяна и стояла, опершись о кухонную стойку на ранчо Фенберга. Мальчиков сослали к Малулу, которая получила приказ убить их, если они попытаются бежать. Фенберг начал с любимого приема. Он стал гладить плечи Элен, уставшие после тяжелого рабочего дня, потом перешел к более сильным ласкам, поцелуям и прочим нежностям, доказывая, что фильмы шестого класса были довольно жизненными. Майкл опытной рукой раздел ее и разделся сам и тихо повел обнаженную Митикицкую в спальню, нежно лаская ее грудь и целуя ее. Потом он внес ее в комнату на руках. Играла музыка Вивальди. Комната была освещена несколькими, заранее расставленными свечами, и во всех углах кровати и на всех поверхностях были коробки с розовыми салфетками «Клинекс», любимый цвет Элен.

Все шло хорошо.

Но в определенный момент он должен был шепнуть деликатный вопрос джентльмена:

— Теперь, когда мы готовимся сделать самого очаровательного и умного ребенка в мире, скажи, дорогая, как ты предохраняешься — таблетками или соблюдаешь график?

Митикицкая ответила, что она не нуждается в графике, она и так все помнит. Но потом она разрыдалась и Майк ласково спросил ее, в чем дело. Элен выпалила, что она стерильна, как фруктовая муха в атомном реакторе, и не может иметь детей. Никогда. Фенберг обнял ее и сказал "ну-ну, милая" и все такое прочее и вспомнил, что в роддоме каждую неделю прибывали новорожденные. При свете свечей он сказал Митикицкой, что любит своего редактора, будут у нее дети или нет. Она плакала, пока не уснула. Опять.

На следующий день у Фенберга кружилась голова. После того, как они были две ночи подряд так близки, после трех часов сна за многие дни, Фенберг чувствовал симптомы умственного и физического измождения. Когда Элен обняла его за плечи и поцеловала в щеку, он попросил ее перестать.

— Если ты меня снова возбудишь, я не выдержу.

Она поцеловала его и оставила записку:

Митикицкая действительно любила Фенберга, и так сильно, что она только что не рисовала в своем блокноте имя Фенберга, окруженное сердцами и стрелами. Им было хорошо вместе, когда они танцевали медленные танцы, спорили о фильмах, сплетничали. Элен сильно смягчила боль и резкость братьев Фенберга, и они льнули к ней, когда она была рядом. Митикицкой не хватало женского общества и Камали Молли, но она начинала привыкать к темпу жизни маленького Бэсин Вэли и его величию. Здесь она чувствовала себя умиротворенной, выполняя во дворе трудную, но честную работу, когда время и пространство, казалось, исчезали. Здесь все постигалось опытом, и Митикицкая не могла найти слова, чтобы объяснить Молли спокойствие, которое она нашла, когда чистила лошадь или чинила забор под дождем, или рубила дрова для камина. Нельзя было сказать, чтобы Митикицкая превратилась в деревенщину. В Бэсин Вэли существовал коммунальный театр, где местные любители потрясали публику, прижав тыльную часть руки на лбу, как приклеенную клеем «Велкро», и выкрикивая "Стела! Стела!", и, кроме того, имелся театр в Кугаре (Злючка Джо, который был учеником восьмого класса, играл главную роль в школьной постановке "Прощай, птичка"). Раз в две недели Фенберг настаивал на том, чтобы они красиво одевались и ужинали в парадной обстановке, даже если это был ужин при свечах на ранчо. Она с удивлением обнаружила, что у Фенберга был смокинг. У них была уйма общего, начиная с розыгрышей друг друга при установке полей на пишущей машинке и кончая тем, что оба могли всю ночь обниматься и просто смотреть друг другу в глаза.

Все было просто идеально.

И поэтому что-то должно было быть не так.

В глубине мозга Элен звучала тревога. Одно и то же. В течение трех месяцев, пока они любили друг друга, в этом присутствовало что-то немного странное, возможно, это ей только кажется, рассуждала она. Но… что-то происходило с Майклом. Он менялся. Удалялся. Чувство клаустрофобии.

Шторм лишь слегка окропил своим краем Бэсин Вэли. Основная его часть минует близлежащие горы, и он сбросит свой груз в миллионы галлонов дождевой воды на ничего не подозревающую пустыню на востоке.

Элен Митикицкая приготовилась уютно провести вечер дома. У нее было все необходимое для такого вечера: чай, подушки, печенье. Для полного счастья не хватало только толстого ленивого кота. Она устала. Действительно, Элен в последнее время плыла на валу эмоций, женских гормонов и всего такого прочего. Временами она чувствовала головокружение, иногда была в угнетенном состоянии. Она, в среднем, спала по двенадцать часов в сутки и просыпалась голодной.

В комнате играла легкая музыка, и капли дождя выстукивали усыпляющий ритм по металлической решетке.

Элен сидела на полу, оперевшись спиной о диван. Она читала дрянной роман с бесконечными полетами на самолетах, мрачным главным героем, направлявшимся на месть, несколькими нацистами и множеством респектабельных персонажей, напивавшихся сверх всякой меры в европейских ресторанах. Чтобы попасть в этот роман, женщина должна была по крайней мере обладать несколькими D-кубками. Там было много знойных "Я- люблю-тебя. — Ты-мне-нужен. — Неожиданно-они-отдавались. — Так,-так-и-так, — о-боже. Потом-они-курили. — Где-ты-спрятал-списки-западных-агентов-в-советской-России?" и сексуальных сцен.