Черное воскресенье (др. перевод)

Далия сидела на краю кровати, держа на коленях небольшой магнитофон. Наджир приказал ей наговорить пленку, которую «Радио Бейрут» запустит в эфир после нанесения удара. Женщина была обнажена, и Наджир, внимательно наблюдавший за ней с кушетки, на которой он удобно расположился, видел: ее явно возбуждает то, что она произносит в микрофон.

— Граждане Америки, — говорила она, — сегодня борцы за освобождение Палестины нанесли сокрушительный удар в самое сердце вашей страны. Этот ужас навлекли на вас торговцы смертью, те самые, что обитают на вашей земле, те, кто снабжает орудиями смерти израильских палачей. Ваши правители оказались глухи к рыданиям бездомных. Ваши правители спокойно взирали на преступления израильтян в Палестине и сами совершали преступления в Юго-Восточной Азии. Оружие, боевые самолеты и сотни миллионов долларов потоком текут из вашей страны в руки поджигателей войны, а миллионы бедняков на вашей земле мрут от голода. Народ не должен молчать.

Граждане Америки, прислушайтесь к нашим словам. Мы хотим стать вашими друзьями и братьями. Вы сами должны сбросить иго грязных подонков, правящих вами. Отныне за каждого араба, павшего от руки израильтянина, от руки араба падет американец. За каждую мусульманскую святыню, за каждую христианскую святыню, разрушенную иудейскими бандитами, в знак отмщения в Америке прогремит взрыв. — Лицо Далии заливал румянец, соски напряглись. Она продолжала: — Мы надеемся, что нам не придется больше прибегать к столь жестоким мерам. Выбор — за вами. Мы верим — нам не нужно будет начинать каждый новый год с кровопролития, неся людям страдания и беды. Салам алейкум!

Наджир стоял теперь прямо перед ней, и она всем телом потянулась к нему, когда он сбросил на пол халат.

Километрах в трех от комнаты, где Далия и Наджир сплетались в объятиях, сминая простыни, маленький ракетный катер израильских ВМС бесшумно скользил по глади Средиземного моря, направляясь к берегу. Он встал на якорь примерно в тысяче метров от Голубиного грота. На воду была спущена надувная лодка с низкими бортами. В нее уселись двенадцать вооруженных мужчин. Все они были в костюмах и при галстуках; только у одних костюмы были сшиты русскими портными, у других — арабскими, а то и французскими. У всех ботинки на упругой резиновой подошве — и никаких документов. Лица их суровы и жестки. В Ливане эти люди не впервые.

В свете молодого месяца вода залива казалась дымчато-серой. С берега дул теплый ветерок, поднимая легкую зыбь. Восемь мужчин взялись за весла: они гребли, откидываясь далеко назад, стараясь как можно быстрее преодолеть четыреста метров до песчаной косы близ улицы Верден. Было раннее утро: четыре часа одиннадцать минут. До рассвета оставалось двадцать три минуты и семнадцать — до того момента, когда над городом раскинется яркая голубизна дневного неба. Молча и совершенно бесшумно они вытащили лодку на песок и укрыли песочного цвета брезентом. Так же молча и очень быстро они зашагали через пляж к улице Рамлет-эль-Бэйда, где их ждали еще четверо мужчин и четыре машины, темными силуэтами вырисовывавшиеся на фоне ярких огней туристического центра чуть дальше к северу от берега.

До машин оставалось всего несколько метров, когда перед ними так резко, что взвизгнули тормоза, остановился коричнево-белый «лендровер». Яркий свет фар выхватил из тьмы маленький отряд. Двое в светло-коричневых мундирах выскочили из машины с оружием на изготовку.

— Ни с места! Предъявить документы!

И тут словно лопнули зернышки воздушной кукурузы, а из мундиров ливанских полицейских поднялись крохотные облачка пыли. Оба полицейских упали на дорогу, изрешеченные пулями из «парабеллумов», снабженных глушителями. Третий, тот, что за рулем, нажал было на газ, но пуля, пробив ветровое стекло, впилась ему в лоб. Машина врезалась в ствол придорожной пальмы, а полицейский упал грудью на клаксон. Двое боевиков тут же бросились к машине и оттащили мертвое тело в сторону, но в прибрежных домах уже зажигались огни.

Где-то поблизости отворилось окно, и кто-то сердито прокричал по-арабски:

— Что за шум вы тут устроили, черт бы вас всех побрал? Эй, полицию позовите!

Командир группы, стоявший у самого «лендровера», откликнулся тоже по-арабски, хрипло и пьяно:

— А Фатима где? Пусть идет скорей, а то уедем.

— Ах ты, пьянь худая! А ну, катись отсюда, да поживей, не то сам полицию позову!

— Алейкум салам, сосед, я уже ухожу, — откликнулся с улицы пьяный, окно затворилось, свет погас.

Не прошло и двух минут, как воды моря скрыли и «лендровер», и мертвые тела трех полицейских.

Две из ожидавших машин направились на юг по улице Рамлет, а другие две свернули на Корниш-Ра-Бейрут и, проехав два квартала, снова повернули на север, на улицу Верден…

Дом номер 18 по улице Верден охранялся круглые сутки. Один пост находился в вестибюле, другой часовой с пулеметом дежурил на крыше дома на противоположной стороне улицы. Сейчас этот часовой лежал за своим пулеметом в странной позе; в лунном свете казалось — перерезанное горло кровавой улыбкой улыбается небесам. Часовой с поста в вестибюле лежал у входа на улице: он вышел посмотреть, что за пьяница распевает там во весь голос колыбельную.

Наджир уже спал, когда Далия тихонько высвободилась из его объятий и прошла в ванную. Она долго стояла под душем, наслаждаясь: сильные, обжигающе-горячие струи покалывали кожу. Наджир оказался не таким уж потрясающим любовником. Она усмехнулась, намыливая тело. Погруженная в воспоминания об американце, она не услышала шагов в коридоре.

Наджир приподнялся с кровати, когда дверь комнаты распахнулась и луч фонаря ударил ему в глаза.

— Товарищ Наджир! — прозвучал требовательный оклик.

— Я!

Он успел еще увидеть вспышки: автоматная очередь прошила его насквозь, отбросив к стене; фонтаном брызнула кровь. Убийца сбросил в мешок все, что лежало на письменном столе Наджира, когда комнату сотряс взрыв, раздавшийся где-то в другой части дома.

Обнаженная женщина в дверях ванной, казалось, от ужаса обратилась в ледяную статую. Убийца направил автомат прямо ей в грудь. Он уже готов был нажать на спусковой крючок, но грудь была так хороша… Автомат дрогнул в его руках.

— Ну ты, шлюха арабская, прикройся чем-нибудь. — И, пятясь, он вышел из комнаты.

Двумя этажами ниже взрывом вырвало кусок стены в квартире Али. Али и его жена погибли тут же, на месте. Боевики, откашливая пыль, уже отходили к лестнице, когда им навстречу, из квартиры в конце коридора, вышел худенький человечек в пижаме, пытавшийся взвести курок автомата. Он все еще пытался это сделать, когда его насквозь прошила автоматная очередь, дырявя пижаму, вырывая куски тела, пятная кровью коридор.

Боевики выбрались на улицу и машины их уже с ревом мчались на юг, к морю, когда в отдалении взвыли полицейские сирены.

Далия в халате Наджира, прижимая к груди сумочку, в считанные секунды оказалась на улице, смешавшись с толпой возбужденных и испуганных жителей окрестных домов. Она пыталась сосредоточиться, привести в порядок мысли, когда жесткие пальцы сжали ее руку повыше локтя. Это был Мухаммад Фазиль. Пулей ему поранило щеку — по щеке тянулась кровавая полоса. Он обмотал галстуком ладонь и теперь пытался зажать рану.

— Наджир? — спросил он.

— Убит.

— Я думаю, Али тоже. В его квартире вышибло окно, как раз когда я выезжал из-за угла. Я пытался стрелять из окна машины, но… Теперь слушай внимательно. Это приказ Наджира. Твое задание должно быть выполнено во что бы то ни стало. Взрывчатка в порядке, судно придет точно, как запланировано. Автоматическое оружие тоже: твой «шмайсер» и «АК-4» упакованы отдельно, в ящиках с запасными частями для велосипедов.

Далия взглянула на него. Глаза ее покраснели от дыма.

— Они нам за все заплатят, — сказала она. — Они заплатят десятками тысяч жизней за каждого из нас.

Фазиль отвез ее в безопасное место, в тихий дом в районе Сабра, чтобы она могла спокойно дождаться вечера. Когда стемнело, он на своем дряхлом ситроене поехал с ней в аэропорт. Платье, которое ей одолжили, было размера на два больше, чем нужно, но Далия так устала, что ей было все равно.