Душитель

Маргарет приглушенным шепотом продолжала взывать к универсальному доктору — Иисусу, который либо не слышал ее мольб, либо не хотел отвечать. В конце концов, он не помог ни Эми, ни Джо-старшему. Как же Маргарет может сохранять детскую веру в старые католические сказки и трюки? Чем миф об Иисусе достовернее тысяч других, если люди по всему миру распевают песни во славу Христову? Что отделяет Христа, например, от легиона заброшенных христов на острове Пасхи? Лишь тем, что Иисусу посчастливилось попасть к европейцам? Нет смысла расспрашивать мать. Вера Маргарет сама по себе является ответом. Майкл воспринимал ее религиозность как еще один знак непритязательности. Жизнь, проведенная в вакууме домашнего быта, заставила Маргарет отупеть.

Он с силой вжал голову в подушку. Иногда удавалось облегчить муки, вдавив кулак в глазницу, нажав на сонную артерию или стиснув виски руками, но это облегчение доставалось дорогой ценой: как только ослабевало давление, поток освободившейся жидкости причинял немыслимую боль. Экспериментальным путем Майкл нашел компромисс: он лежал на правом боку и несильно вдавливал голову в подушку — такую позу можно было сохранять долго. И теперь, по привычке, он занял знакомое положение. Ему показалось, что приступ проходит, — кульминация минула почти незаметно. Боль обрела иной оттенок — она стала тупой, подавленной, туманной, как застоявшаяся вода. Майкл начал рисовать себе, как он вновь обретает контроль над собственным телом. Эти мысли уже сами по себе были признаком выздоровления — боль лишает способности мыслить, а теперь он мыслил, приходил в себя. Скоро он оживет. Еще час-другой…

В голове Майкла как будто шел фильм: его отец, Джо-старший, совсем как в жизни — пятидесяти восьми лет, худой и жилистый, как Рики, с очками в кармане рубашки, в неизменной черной рабочей куртке. Он бежал. Быстро. Он находился в удивительно хорошей форме для своего возраста. Так трудно позабыть о том, что Джо-старший не всегда был стар. Братья считали своего отца стариком, одряхлевшим от выпивки и тяжелой работы. Но когда он бежал, наступало откровение — это и был настоящий Джо-старший, юный душой. Он бежал по дороге — не по шоссе, а по тропке вдоль реки, слева — краснокирпичные стены домов, справа — бетонная дамба. Впереди улепетывал какой-то мальчишка. Возможно, повинуясь рефлексу: увидел полицейского — беги. В доках Восточного Бостона ошивались целые стаи таких пацанов. Портовые крысы.

(В «Бриджуотере», делая свое заявление, Альберт де Сальво признался, что в детстве частенько околачивался в доках Восточного Бостона. По его словам, только там ему удавалось укрыться от свирепого отца. Доки его ожесточили. Именно там де Сальво понял, что должен сам позаботиться о себе. Что у него крепкие кулаки. Он вовсе не ненавидел полицейских и все время это подчеркивал, втираясь в доверие. Но другие крысята их ненавидели. Один из местных копов принуждал живших в доках мальчишек к оральному сексу. Все они ненавидели этого типа, но де Сальво ни к кому не испытывал ненависти. Просто помнил об этом — и все.)

Майкл соединял воспоминания. Когда Джо-старший бежал по проулку в 1962 году, никто еще не слышал ни об Альберте де Сальво, ни о Душителе, ни о Ли Харви Освальде. Все это ждало впереди. Майкл снова вдавил голову в подушку, пытаясь думать о другом. Ему пришлось замедлить течение мыслей, чтобы кино продолжалось.

Мальчишка нырнул за угол и исчез. Он был там — и его не было. Черные кроссовки, синие джинсы, белая футболка, синяя куртка — Джо-старший перечислял это на бегу, мысленно он уже составлял отчет. Его подошвы слегка щелкали по твердой земле. Позади слышались тяжелые шаги напарника, Брэндана Конроя, он громко пыхтел, стараясь не отставать.

— Это он! — заорал Брэндан. — Это он!

Конрой и Дэйли расследовали убийство. Они хотели поговорить с мальчишкой. Когда тот исчез за углом, Джо-старший принялся набирать скорость, что-то в нем открылось, и он бросился вперед еще быстрее — он спешил, летел. (Майкл теперь как будто смотрел глазами отца, глазами своего старика, слышал собственными ушами его дыхание. Он вслед за ним крикнул: «Стоять! Полиция!») Джо-старший устремился за угол, в проулок между двумя домами. Ему пришлось сбавить скорость, чтобы вписаться в поворот. Хороший полицейский не кидается за угол очертя голову. Никогда. Но ведь это же мальчик тринадцати-четырнадцати лет, не подозреваемый, а всего лишь свидетель, с которым они хотят поговорить. Джо-старший обогнул угол и свернул налево, в то время как инерция тянула в другую сторону, словно невидимая нить, — верхней частью тела он подался направо, ухватился левой рукой за кирпичную стену, чтобы удержать равновесие…

Мальчик.

Секундное замешательство…

Нет…

Мальчик с крупнокалиберным пистолетом, который дрожит в детской руке…

В последний момент Джо испытал соблазн взглянуть на пистолет, но вместо этого посмотрел на мальчишку, в глаза ему…

Джо-старший хотел крикнуть: «Нет», — он уже коснулся языком нёба, выговаривая первый звук…

Мать, по-прежнему возле кровати, все шептала и шептала молитвы, умоляя Иисуса Христа, и святого Антония, и Господа собственной персоной снизойти с небес и убрать некий изъян в центральной нервной системе Майкла, «даровать ему покой и облегчение». Она обращалась к Иисусу, который не удосужился прийти на помощь Эми Райан, когда она истекала кровью, или остановить пулю, пронзившую грудь Джо-старшего. К Иисусу, который в первую очередь и был виноват в нынешних страданиях Майкла. Дура. Чертова дура.

— Уйди!

Он проговорил это в подушку и ощутил собственное горячее дыхание.

Маргарет замолчала.

Он неосторожно обернулся, под черепом забурлило, голова закружилась, и Майкл пришел в ярость. Он видел лицо Маргарет — изумленное, с расширенными глазами — и понимал, каким он кажется матери сейчас. Но ему было все равно. Он хрипло повторил:

— Уйди!

28

Шар раскачивался туда-сюда, лениво набирая скорость.

На тротуаре перед заградительным барьером собралась небольшая толпа — шеи вытянуты, лица напряжены. Какая-то женщина проговорила: «Началось…» Хозяин магазина Мо Вассерман стоял в толпе, в переднем ряду, наблюдая, как гибнет его дом. Джо Дэйли — тоже.

Шар с легкостью проломил кирпичную стену, угодив в спальню на втором этаже. Комнаты наполнились пылью, которая поднялась столбом, точно дым. Из спальни вынесли не всю мебель, там остались кровать с матрасом и маленькое бюро. В стенах одна за другой появлялись дыры, открывая взглядам публики внутренность дома. Экскаваторщик, раскачивая шар, зацепил кровать и подтащил ее к краю пролома.

Дом рухнул. Тридцать пять минут. Облако штукатурки долго не рассеивалось, пыль оседала, точно пепел, на стеклах машин.

Потом толпа взглянула поверх кучи мусора на церковь Святого Иосифа, в полумиле от развалин. Церковь, точно крепость, стояла на пустыре, оставшемся от Уэст-Энда. Джо попытался припомнить, как именно выглядел дом Мо Вассермана, но уже было трудно восстановить точную картину. Кажется, на крыше имелись выступы, похожие на ступеньки. Или нет?

Несколько часов спустя — после заката, хотя и трудно было понять: могло быть шесть часов, а могло и десять — Джо отправился в «Помпеи», свою любимую забегаловку вблизи Хэймаркет-сквер. У хозяина были особые отношения с полицейским департаментом, поэтому «Помпеи» не закрывались круглые сутки. Очень удобно. Случались вечера, когда Джо не хотелось идти домой после поздней смены, когда в нем еще бурлила энергия, а дома было темно и тихо, ребенок и жена спали.

Он жил на холме в Брайтоне, в небольшом коттедже на заросшей деревьями улочке, позади церкви Святого Себастьяна. Дом ему не нравился, это был не его район. Пытаясь освоиться в пригороде, он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда он думал о доме, то обычно представлял там только Кэт и Малыша Джо. Иногда, когда приезжали гости, Джо чувствовал себя одним из них. А по ночам… Господи! На улице стояла мгла, и тишину нарушали только пение цикад, шум в зарослях и далекие звуки города.