Кристаль

Открытое простодушное личико улыбалось ей, обрамленное эмалевым ободком с разноцветными узорами. Глядя в зеркало, Соня причесывалась: руки словно сами по себе совершали привычный ежевечерний ритуал, разделяя волосы на пряди, придерживая их, расчесывая и заплетая в две тугие, словно плети, косы платинового цвета. Наконец, когда ее соседка по комнате уже посапывала, Соня завершила сооружение своей любимой прически: высокий плотный шиньон, образованный из уложенных на затылке кос, напоминающий огромный экзотический фрукт.

Ее жезл лежал поперек кровати, словно ждал хозяйку.

Соня надела парадный костюм, который до нее носила ее мать на военных парадах, — из темно-зеленой ткани, расшитой золотом и серебром. Белая оторочка на рукавах и по подолу юбки немного смягчала впечатление официальности, возникавшее при виде золоченых эполет и высокой каскетки с государственным гербом.

Осмотрев себя в последний раз и решив, что теперь она полностью готова, Соня слегка поправила витые золоченые шнуры на груди, чтобы лучше подчеркнуть ее очертания, проверила, хорошо ли натянуты гольфы и симметричны ли помпоны на них, — и наконец, подхватив жезл, вышла из комнаты навстречу своему триумфу.

Взявшись за дверную ручку, Грациэлла обратила внимание, что узкая полоска света под дверью исчезла. Девушка облегченно вздохнула: так значит, во всем коридоре не было света. А она так перепугалась! Но тут же возразила сама себе: значит, перед этим кто-то его включил. Итак, сейчас ей придется выйти в абсолютно темный коридор.

Грациэлла была единственной дочерью в семье. Но, несмотря на воспитание — с детства ее готовили к роли будущей жены, и важной составляющей этой роли была кулинария, — у нее сложился характер мальчика, которым, как ей казалось, она должна была родиться. «Эти прекрасные глаза никогда не взглянут равнодушно!» — говорили фанфароны. Она обожала третьеразрядный сериал «Реванш амазонок», который постоянно смотрела по вечерам по своему персональному мини-телевизору, закрывшись у себя в комнате. Эти низкопробные фальшивые амазонки были такими мускулистыми, что с ними не мог сравниться ни один мужчина во всем ее городке. Они жили в пещерах из папье-маше, скакали верхом в кожаных штанах и могли отделать любого самца, ставшего им поперек дороги, так чтобы тот запомнил урок на всю жизнь.

Грациэлла потянула дверную ручку вниз. Дверь со слабым щелчком приоткрылась. Чувствуя, что все мускулы в теле напряжены, Грациэлла осторожно открыла дверь полностью, так что та коснулась стены. Коридор был темным, лишь вдалеке мерцал зеленый огонек над запасным выходом. Даже противоположной стены не было видно. Помня, что кнопка, включающая свет (который через несколько минут выключался сам), где-то рядом, Грациэлла переступила порог и, держась одной рукой за дверной косяк, другой провела по стене. Рука нащупала настенный гобелен; в следующий момент Грациэлла слегка покачнулась, пытаясь удержать равновесие, и вдруг ее бедро уперлось во что-то мягкое и неподвижное.

Она едва не вскрикнула от ужаса, но сила воли, приучившая ее не сдаваться перед любыми испытаниями, и врожденное любопытство приказали ей довершить начатое. Нужно было просто ненадолго вернуться в комнату, чтобы обрести немного уверенности. Грациэлла отступила назад еще до того, как успела додумать эту мысль до конца. Свет из комнаты упал на тележку с грязным бельем, видимо оставленную горничной. Это было кубической формы сооружение из алюминиевых трубок, с подставкой на колесиках. К нему сверху крепился большой полотняный мешок с грязным бельем, сейчас наполовину пустой. Грациэлла, даже немного разочарованная, не могла устоять перед искушением заглянуть в мешок. Она слегка нагнулась, машинально подумав: «Вот как только я наклонюсь пониже, меня толкнут в спину…»

Однако случилось иначе. На голову ей натянули нечто вроде плотного капюшона. Потом ударили по затылку с такой силой, что по телу ее как будто прошел электрический разряд. А потом ее действительно затолкали в мешок с грязным бельем.

Цинь не позволяла себе чересчур отвлекаться на свое отражение в зеркале, хотя сейчас, собираясь на некий тайный смотр посреди ночи, она была красива, как никогда. Зайдя в ванную, она бесшумно оделась, совершая ловкие и точные движения, всегда ей свойственные. Она словно натягивала вторую кожу, лелея про себя самую заветную фантазию. Это было очень давнее воспоминание. Потрепанная книга, которую ее дед купил у букиниста в Киото и часто пролистывал, чтобы убить скуку. Приятели деда, старые господа со сморщенными, словно печеное яблоко, лицами, насмешливо фыркали, когда она показывала им свою любимую картинку на центральном развороте: прекрасный воин в сверкающей золотом одежде сражается с черным рогатым чудовищем, и кончики рогов почти касаются красного плаща. Цинь была уверена, что этот воин — самурай, настолько грозным и одновременно изящным, словно танцор, он выглядел. Дед объяснил ей, что некоторым мужчинам нравится сражаться с быками без всяких на то причин. Подарить ей книгу он отказался. Из этого давнего неудовлетворенного желания, возможно, выросла страсть Цинь к расшитым золотом одеждам. Идя во время парада впереди кортежа, она пылала гордостью, и вся энергия, пробуждавшаяся в ней, трансформировалась в идеальную, каллиграфическую точность движений.

Словно в забытьи, Цинь вышла из комнаты. Не зажигая свет, она шла по коридору, ориентируясь по золотым отблескам, падавшим на стены от ее костюма: словно блуждающие огоньки, они увлекали ее за собой в глубины отеля.

«Никто меня никогда не полюбит» — эта мысль промелькнула в охваченном паникой сознании Грациэллы.

Ее руки были связаны за спиной. Капюшон, который надели ей на голову, на самом деле оказался небольшой выпотрошенной подушкой, замотанной на шее стальной проволокой, больно врезавшейся в горло. Перья кололи лицо, попадали в уши, в нос. Каждый раз, когда Грациэлла приоткрывала рот, чтобы вздохнуть, туда набивался пух, залепляя язык и нёбо.

Она очнулась довольно быстро, но мысли у нее путались. Она висела в мешке вниз головой, ноги запутались в ворохе грязного белья, связанные руки онемели. Кажется, она — точнее, тележка — была неподвижна. Большой полотняный мешок лишь вяло покачивался. Затем до ее ушей донесся какой-то механический рокот. Кричать или даже стонать бесполезно — пух и перья еще сильнее набьются в горло…

Потом ее слегка встряхнуло, и почти сразу раздался металлический лязг: открылись двери лифта. Тележка быстро покатилась по не слишком ровной поверхности, по пути один раз обо что-то ударилась. Наконец послышалось несколько металлических щелчков, мешок сняли с креплений и перевернули. Грациэлла почувствовала, что проваливается в пустоту, но почти сразу же ударилась об пол и заскользила по нему.

Ее тащили волоком, как тюк грязного белья, среди мерного гула и шорохов, наполнявших служебные подвальные помещения.

Итак, вслед за Адрианой она поддалась искушению Золотой бабочки. И теперь это дьявольское существо накажет ее за гордыню, бросив в пламя печи. Что-то подобное она несколько раз видела в фильмах с обилием крови, которые обычно не слишком рекламируют.

Грациэлла напрасно извивалась и пыталась выплюнуть перья, которые уже начали проникать ей в горло: чувство беспомощности было абсолютным. Однако она не ощущала поблизости ничего похожего на тепло раскаленной печи. Вдруг она почувствовала, как ее поднимают и заталкивают вверх ногами в какое-то металлическое изогнутое пространство с множеством маленьких круглых отверстий. После этого тишина стала абсолютно непроницаемой.

Здесь, внутри, пахло мокрой псиной. Грациэлла попыталась повернуться к слабому свету, одновременно ощупывая пальцами связанных рук маленькие круглые отверстия в стальном цилиндре, которым, судя по всему, было место ее заключения; но, стараясь распрямить ноги, она ничего не добилась, а ее согнутые ступни оказались прямо у нее над головой. Внезапно она почувствовала, что ягодицы у нее мокрые. «Здесь вода! И она поднимается!.. Porca miseria, я в стиральной машине!»