Бой - баба

И вообще, все вокруг отвращение вызывало. И девки, и Вадим с его вечной ухмылочкой. Сам себе тошен стал. О жене и детях базара нет. Век бы их не видеть.

Второй раз по кайфу ударило. В мозгах ясность необычайная. Все до точки знал, все понимал. Людей насквозь видел. И бабу сразу же захотел. Тигром на блондиночку прыгнул. Трусы дуре порвал. Сама виновата. Поворачиваться надо было быстрее.

Молотил ее, как никогда прежде. Гигантом половым себя ощутил. Титаном и Геркулесом. Была б возможность, всю округу бы чохом поимел. А после атас полный наступил. Даже жить расхотелось. Такая вдруг тоска черная навалилась, хоть в петлю лезь.

Хорошо, белобрысая не растерялась. Еще дозу подогнала. Дорожку белую на снятом со стены зеркале быстренько соорудила.

Как ее звали-то? Не то Анюта… не то Катюха… Маруха, короче.

Снова Антона слегка приморозило. Форма боевая вернулась. Теперь на чернявую потянуло. Та поумней оказалась. Махом трусики сдернула.

Подмял под себя смугляночку фирмач. Пошел махать, та лишь ойкает. В восторг от мощи небывалой сначала впал, потом неладное почуял. Финиша-то победного нет! Тю-тю. Елозил-елозил, тужился-пыжился, а все никак. Выдохся уже. Изнемог. Достоинство дыбом, сам как кисель. Пот едучий ручьями, ноги-руки дрожат, дыхание сперло. Будто вагон кирпичей один раскидал. Сдался наконец. Сполз с марухи обессиленно. И тут ломка по новой достала. Скрутило коммерсанта. В башке мрак кромешный. Ни лучика. Горечь во рту. И такая муть внутри, что выть хочется. Дал бы кто пистолет, застрелился бы.

Поднял затосковавшие глаза Антон, к Вадиму обратился:

— Дай…

— Загнешься, дурень, — отсоветовал веселый уркач. — Нельзя сразу много.

Мигнул голым девкам, чтоб убирались, закурить кенту предложил. Подсел с таинственным видом:

— Хочешь кайф постоянно иметь? Не за бабки?..

Промолчал Антон. Он в этот момент мысль тягучую обсасывал. Тоска запредельная достала. Вены, что ли, порезать?.. И Вадим больно ласковый. Никогда таким не был… Дразнится, сволочь. Чтой-то вымутить хочет…

— Ты, Антоха, мэру нашему вроде шуряка приходишься, — журчит вкрадчиво над ухом. — Льготы разные имеешь. Менты позорные к тебе не суются. Помог бы браткам, а? Я тебе дури хоть мешок насыплю и телок обеих отдам. Дери их днем и ночью — во че захочешь. Слова против не скажут. Еще и рады будут…

Хочется Антону крикнуть: «Так сейчас дай! Не тяни, а то точно повешусь!»

Вместо этого разлепил ссохшиеся губы, выдавил с трудом:

— Че надо?

— Пустячок, Антоха. Товар на склад принять. Не бойся, не наркота. Так, бумаг кой-каких не хватает. Зато пахан спасибо скажет.

Стукнуло в башку коммерсанту. Камыш, сука! Бабки халявные из кармана увел! Но тут договор с крученой контролершей в памяти всплыл.

Поднял чугунную голову фирмач. Прохрипел со свистом:

— Пусть Камыш сам скажет. Тогда согласен.

Рассмеялся натянуто Вадим. По плечу дельца хлопнул:

— Заметано. Рявкнул во всю глотку: — Валька! Чеши сюда, кореша лепшего обслужи! По полной программе.

Мурат позвонил уже на следующий день. Поздним вечером. Заявил без обиняков, с ходу беря быка за рога:

— Вы мне нравитесь. Хочу встретиться.

Рассмеялась воркующе красавица:

— А Камыша не боитесь? Он же вроде у вас главный?

— Я сам себе главный! — мгновенно вспыхнул горячий джигит. — Никому не подчиняюсь.

Остереглась пока Александра. Не стала давить на больную мозоль. Успеется еще подразнить. Злобу в мужичке разбудить.

Понизила голос до волнующего шепота:

— Знаете, на самом деле я ужасно азартная женщина. Раз вы приглашаете, поедемте в казино. Только чур, рассчитываться будете вы.

— Обижаешь, красавица! Разве может настоящий мужчина позволить женщине тратить деньги? Конечно, плачу я! Когда едем?

— Да хоть сейчас! Они, кажется, до утра работают?

— Еду! — коротко бросил в трубку еще не верящий в привалившую удачу кавказец, отключаясь от связи.

— А где же ваша очаровательная спутница? — со скрытой иронией поинтересовалась Александра, грациозно усаживаясь на вкусно пахнущее новой кожей скрипучее сиденье.

Сраженный наповал горец молча пучил и без того большие горящие глаза. Столь потрясающий эффект был достигнут легко и просто.

Главное в извечной женской битве за внимание — не переставать изумлять до невозможности простодушных мужчин. Поражать все время воображение, не давая приходить в себя. На этот раз на Александре было надето обманчиво скромное «маленькое черное платье» от знаменитого парижского кутюрье. Подарок покойного Володи, настоящего знатока и ценителя истинной красоты…

Заметила Александра, как сама собой потянулась к ней волосатая смуглая лапа. Скорчила презрительную гримаску:

— Надеюсь, вы не собираетесь меня изнасиловать?

Отдернул руки, будто обжегшись, кавказец. Слюну громко проглотил. Засмеялся принужденно: — Потрогать хотел. Даже не верится… Вы… вы совсем другая! Давайте на «ты» перейдем. Зовите меня Муратом. И вот…

На подставленной лодочкой мужской ладони непостижимым образом оказалась уже раскрытая небольшая коробочка. Из обитой бархатом глубины блеснул сверкающий острый лучик.

— Я знаю, ты любишь украшения. Не обижай, прими в подарок.

Подивилась про себя Александра. Ну, господа воры! Сплетничаете вы не хуже базарных кумушек. Уже про Камышовы подношения растрепались.

Сыграла становящуюся привычной роль хапуги, выхватила с показной жадностью тончайшей работы алмазные сережки. Бросила нарочито грубо, не отрывая изучающего взгляда от переливающегося гранями драгоценного подарка:

— Если это не приглашение в постель, тогда — беру!

— Зачем обижаешь? Джигит любовь не покупает!

А у самого кадык ходуном ходит. Руки дрожат, глаза лопнуть готовы. Дай такому волю, тут же и завалит. Водителя даже не постесняется. Урод!

Глава 9

Тяжелая ладонь с размаху приложилась к бледной и дряблой щеке матери. Казалось, такая оплеуха способна вывернуть шею, но мать покорно молчала, с непонятной апатией подставляя другую щеку для следующего удара. Отец бил неистово, сильно и методично. Он только распалялся при виде беспомощно мотающейся головы жены и, сатанея, выплевывал в распухающее немолодое лицо самые отборные и грязные ругательства.

Но это не был рядовой мат не помнящего себя после очередного стакана закоренелого алкоголика. Истязание было осмысленным и шло из темной глубины уязвленного мужского самолюбия. Со сладострастным садизмом отец выспрашивал все новые и новые живописные подробности очередной вымышленной связи своей якобы неверной супруги.

Он не просто допрашивал, а с наслаждением смаковал каждую только что родившуюся в пьяном угаре особо изощренную деталь. Досконально обсасывал собственный бред, красочно расписывая самые похабные, самые непристойные позы и способы плотской любви. И отпускал несчастную женщину только после полного, чистосердечного признания. Всего лишь за тем, чтобы загнать ее на ночь в ванную.

Следом летел Он. Под яростный матерный рык: «Щенка своего с собой забери! Он не мой!»

А потом они с тихо плачущей матерью всю ночь сидели, обнявшись, в темной клетушке, с затаенным ужасом ожидая очередного вторжения разошедшегося папашки. Тот мог ворваться в любую минуту. И начать все сначала.

Скрипнула на ветру распахнутая форточка. Щемящий звук до странности походил на тоскливо безнадежный плач в очередной раз избитой матери.

Вздрогнув, Он широко распахнул глаза. Прищурился, привыкая к окружающей темноте. Даже сейчас, спустя много лет, мучительные воспоминания вызвали знобкую дрожь в позвоночнике. Возможно, в чем-то папашка был прав. Согрешила маманька по молодости. Не так, быть может, как старый алконавт расписывал. Но что-то наверняка было. Иначе откуда такая покорность?..