Убить чужой рукой

— Вы хотели быть снайпером? Привыкли обращаться с оружием?

— Из винтовки до тех пор стрелять не приходилось.

Он окончательно сбил ее с толку.

— Вы не умели стрелять из винтовки? До того, как попали в отряд специального назначения?

— Да. Мой отец коллекционировал оружие, делал кое-что на заказ, в основном пистолеты. Если честно, отец вообще мало интересовался стрельбой, ему просто нравилось мастерить оружие. Его привлекала техника, красота самой вещи.

— Так как же вы стали снайпером?

— У меня хорошо получалось.

— Хорошо получалось?

Бобби вздохнул.

— Когда я проходил отбор, то сдавал экзамен на степень владения оружием по своему выбору. Я взял винтовку и неплохо справился. Немного практики — и я достиг уровня профи, в общем, лейтенант предложил мне стать снайпером.

— Значит, на ты с оружием?

— Наверное. — При этой мысли Бобби стало неловко, и он тотчас добавил: — Но быть снайпером — это не только стрелять. Официальная должность — снайпер-наблюдатель.

— Объясните.

Бобби чуть подался вперед.

— Слушайте. Раз в месяц я отправляюсь в тир, чтобы не утратить навык. Но в реальной боевой ситуации шанс, что мне придется стрелять, один к тысяче — может, один на миллион! Ты тренируешься, чтобы быть готовым ко всему. Изо дня в день я занимаюсь наблюдением. Снайперы — это разведка. Мы используем оптические прицелы и бинокли, разглядывая то, что больше никто не может увидеть. Мы определяем, сколько людей находится на месте событий, как они одеты, чем заняты. Снайперы — это глаза спецгруппы.

— Это вы тоже отрабатываете?

— Постоянно. Играю в «Кима» ^[2]и все такое.

— В «Кима»?

— Ну да. Не помню, откуда это взялось, так называется какая-то книга или что-то в этом роде. Эдакое упражнение на тренировку внимания. Ты занимаешь позицию, и инструктор дает тебе минуту на то, чтобы обнаружить десять объектов и описать их. Берешь бинокль — и вперед. — Он указал на банку из-под колы. — Я вижу объект, предположительно покореженную банку из-под газировки, вероятно, колы, новую, красно-белого цвета, — Бобби слегка повернул ее, — судя по всему, пустую. Вижу объект, предположительно кусок провода, примерно восемнадцать дюймов длиной, в зеленой обмотке. С одного конца срезан, внутри медная проволока. И так далее.

Доктор Лейн взглянула на него с изумлением.

— Значит, вы натасканы на то, чтобы все замечать? А это не мешает вам в повседневной жизни? Куда бы вы ни пришли, вы повсюду видите всякие мелочи.

Бобби поморщился и снова пожал плечами.

— Сьюзен сказала бы вам, что я ни черта не замечаю. Когда она в последний раз сделала стрижку, до меня дошло только через два дня.

— Кто такая Сьюзен?

— Моя девушка… — Он запнулся. — Бывшая девушка.

— Вы упоминали о ней в пятницу. Я думала, у вас все в порядке.

— Я соврал.

— Почему?

— Я пришел к вам в первый раз и чувствовал себя неуютно. Черт возьми, думайте что угодно. Я мужчина. Иногда мужчины врут.

Доктора Лейн, видимо, не удивило это заявление.

— Так что случилось со Сьюзен?

— Не знаю.

— Она просто ушла?

— Не то чтобы… — Он вздохнул. — Это я ушел.

— Вы ушли? Подождите, я хочу понять. Вы вообще не общались со своей девушкой после той перестрелки?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю.

— Хреново.

Она сказала именно так, и он от неожиданности моргнул.

— Вы ведь разумный человек, Бобби Додж. Куда разумнее, чем представляетесь. Если вы что-то делаете — значит, на то есть причины. Так почему же вы не поговорили со Сьюзен? Неужели вам просто плевать?

— Не знаю. — Бобби осекся.

Элизабет была права: он знал.

— Я подумал, она испугается. В представлении Сьюзен полицейские — это такие славные ребята, которые поддерживают порядок. Она считает, копы не вышибают людям мозги, да еще на глазах у их собственных детей.

— А вдруг ваша девушка все поймет?

— Я уверен, что нет.

— Какая неимоверная забота с вашей стороны.

— Вы спросили — я ответил.

— Именно так. Вы не правы, и вы об этом знаете.

Он выпрямился:

— Какого черта, откуда вам все известно?

— Бобби, я хочу спросить у вас кое-что, и можете не отвечать прямо сейчас. Хорошенько подумайте над этим, прежде чем произнесете хотя бы слово. В мире Сьюзен полицейские — славные ребята… или в мире Бобби? Это Сьюзен считает, будто полицейские не вышибают людям мозги, или вы сами? Вы как-то сказали, это сводит вас с ума. Бобби, разве вы не испугались?

Он молчал. Его взгляд был прикован к ковру.

— Вы несколько раз повторили, что убили Джимми Гэньона на глазах у его сына. Судя по всему, вас действительно это беспокоит. С кем из действующих лиц вы себя соотносите? Что вас тревожит больше — когда отец, такой сильный, умирает на глазах у ребенка или когда беспомощный ребенок наблюдает за смертью любимого человека?

Бобби не поднимал глаз.

— Бобби? — требовательно спросила она.

Он наконец взглянул на нее и сказал:

— Я не хочу больше об этом говорить.

Он уже надел пальто и принялся заматывать шарф, а потом поинтересовался:

— Вы думаете, судья Гэньон прав?

Элизабет, сидя на краешке стола, наблюдала за тем, как ее пациент одевается, и чувствовала себя обманутой.

— Понятия не имею.

— Такое нелегко представить: женщина причиняет вред своему ребенку лишь затем, чтобы привлечь к себе внимание.

— Синдром Мюнхгаузена не так уж распространен, но я читала, в среднем наблюдается тысяча двести новых случаев в год.

— И каковы признаки?

— Ребенок с длительной, но непонятной болезнью, когда симптомы противоречат друг другу. Он прекрасно чувствует себя целую неделю, потом внезапно заболевает и так далее. Семья, в которой часто и загадочно умирают новорожденные дети.

— Сегодня я разговаривал с лечащим врачом Натана Гэньона, — кратко сказал Бобби. — У него нет никакого определенного диагноза.

Элизабет сделала паузу.

— Вы думаете, это была хорошая идея?

Бобби взглянул на нее:

— Хорошая идея или нет — теперь уже не важно.

— Что вы делаете, Бобби?

— Надеваю шарф.

— Вы поняли, о чем я.

— Гэньоны возбудили против меня уголовное дело. Вам никто об этом не говорил? Они предпринимают какие-то хитрые маневры, пытаясь обвинить меня в убийстве их сына. Если честно, док, то слово «хороший», по-моему, едва ли применимо к моей нынешней жизни.

— Да, быть обвиненным в убийстве — это нелегко.

— Вы так думаете?

Доктор Лейн с трудом преодолела желание ответить на его сарказм.

— Бобби, вечером в четверг случилась ужасная трагедия. Для вас. Для Гэньонов. Для маленького Натана. Неужели вы и вправду думаете, будто какая-то информация поможет вам забыть о том, что вы убили человека?

Бобби пристально посмотрел на нее. Во взгляде его темно-серых глаз сквозило нечто новое, чего она прежде не видела. От этого у нее слегка перехватило дыхание. По коже побежали мурашки.

— Я хочу во всем разобраться, док, — тихо сказал он. — Если она вредит сыну и если она использовала меня, чтобы избавиться от своего мужа… Кэтрин Гэньон, наверное, думает, будто умеет обращаться с мужчинами. Но такой, как я, ей еще не попадался.

Он завязал шарф.

Элизабет тяжело вздохнула и покачала головой. Она многое хотела ему сказать, но знала: добра из этого не выйдет. Он не готов ее слушать. Может, Бобби еще не понял, но она уже поняла, с кем именно из участников трагедии он себя соотносит, и это был не Джимми Гэньон.

— Вы не несете никакой ответственности за Натана Гэньона, — негромко произнесла Элизабет, но Бобби уже вышел.

Глава 14

Кэтрин приехала в больницу. Натан еще спал, аппарат отсчитывал удары сердца, морфин медленно поступал в кровь. Ночной сиделке, в общем, не о чем было докладывать. Натану по-прежнему вводят внутривенные, температура спала, боль его не мучает. Вероятно, завтра мальчика можно забрать домой, Кэтрин следует поговорить с врачом.