Эфирное время

А она возвращать не желает. Нехорошо. Стыдно. Вы бы поговорили с ней по-отцовски.

– Соня, в чем дело? – удивился Константин Васильевич. – Объясни, что происходит?

– Я не знаю, папа. Господин купец требует у меня какое-то ювелирное украшение, какую-то брошь. Пусть он сам объяснит, что происходит.

– Моя дочь никогда к дорогим побрякушкам пристрастия не имела, – быстро проговорил доктор.

– Так то не побрякушка. Вещь весьма ценная. В последний раз говорю, отдайте по-хорошему. Я знаю, она у вас. Больше ей негде быть. Ведь это грех – брать чужое. Вам должно быть совестно.

– Ладно, хватит, – поморщился доктор, – о грехе и совести я с вами рассуждать не намерен . дать не намерен. Вы лучше об этом побеседуйте со своей дочерью.

– Ну, глядите, – тяжело вздохнул купец, – я хотел с вами по-хорошему, по-соседски, но, видно, не получится. Не такие вы люди.

Купец ушел, не оглядываясь.

– Он наймет бандитов, они перероют весь дом, – задумчиво произнес, глядя ему вслед, доктор, – эта брошь действительно стоит страшно дорого.

– Папа, ты же ее не видел.

– Она к твоей белой блузке приколота. А блузка валяется на стуле в твоей комнате. На портрете эта брошь получилась у Миши значительно лучше, чем твое лицо. Портрет надо убрать подальше, унести куда-нибудь из дома. А брошь необходимо спрятать. За ней придут и перероют весь дом. Возможно, нас с тобой тоже станут обыскивать. Купец за этот камень кому хочешь глотку перегрызет. Миша рассказывал мне историю камня. Он говорил, что это единственная его ценная вещь.

– Он перед смертью просил не отдавать им брошь. Меня не волнует, сколько она может стоить. Мы ведь не станем ее продавать, – медленно произнесла Соня.

Ночью доктор проснулся от страшного шума. В доме ломали дверь. Через минуту послышался сдавленный крик. Кричал фельдшер Семен. Доктор выхватил из-под подушки заряженный револьвер, кинулся наверх, в Сонину комнату.

Соня в ночной рубашке сидела, привязанная к стулу. В комнате находились купец Болякин и его верный шофер-телохранитель Андрюха. Они ожесточенно рылись в Сониных вещах. Шофер коротким финским ножом вспарывал подушки. Купец, сидя на полу, перетряхивал нижнее белье. По комнате летели перья. Доктор направил револьвер на купца. Во всем доме слышались крики, топот.

– Бросьте, Константин Васильевич, – покачал головой купец, – моих людей здесь слишком много. А помощи вам ждать неоткуда. Власти никакой теперь нет. Я предупреждал, чтобы вы отдали по-хорошему.

Доктор опустил револьвер. У него перед глазами белело Сонино лицо. К ее горлу был приставлен короткий финский нож. Шофер Андрюха молча глядел на доктора. В левой руке он сжимал пистолет.

– Может, все-таки скажете? – спросил купец, не вставая с пола и продолжая перетряхивать белье. – А то ведь придется Софье Константиновне больно сделать. Я говорю, людишек моих здесь много. Мы – не уйдем, пока не отыщем брошь. В последний раз предупреждаю, отдайте по-хорошему, а то ведь поздно будет.

– Тихон Тихонович, дымом пахнет, –