Стены молчания

Макинтайру было нужно мое молчание и, скорее всего, молчание Кэрол тоже.

За это хорошо заплатят? Покроют долги «Близнецов»? Может быть, может быть.

А что с Чарльзом Мэндипом? Разве омерта [13] фигурировала где-нибудь в глубинах кода «Близнецов»? Он что, должен стать козлом отпущения? У него хватит здоровья? Сможет ли он вообще дышать с такой нагрузкой?

Молодой коп подбежал к Манелли и прошептал ему что-то на ухо.

Манелли повернулся ко мне:

— Ты сказал, что мы найдем девочку на пляже, но ее там нет.

Где была Приити? Исчезающая тень вдоль побережья. Она могла быстро бегать. Я помню, как она порхала по спальне отца. Но это было давно.

К нам подошел еще один полицейский. У него был баллон с кислородом с трубкой, которая шла к пластиковой маске, обернутой вокруг рта Мэндипа. Мэндип тяжело облокачивался на него. Он привел Мэндипа к порожку кареты «скорой помощи», где сидел я, и посадил его рядом со мной, опустив баллон с кислородом ему на колени.

— Приехали только две «скорые», — сказал полицейский. — Одна забрала женщину. Я заказал еще одну машину, но они не знают, когда она прибудет.

— Боже, — простонал Манелли. — Кто-нибудь подумает, что я разбирался здесь с низкосортным хулиганством.

Я посмотрел на Мэндипа. Каждый вздох для него был отвоеванным сражением, а его глаза вращались в глазницах, но никогда не останавливались на мне. Мне стало интересно, что станет с его астмой, если бы я расскажу ему, что придумали для него его братья из «Близнецов».

К нам подошел человек в костюме:

— В чем дело?

Манелли был удивлен:

— Сай, что ты тут делаешь? Это не твоя территория.

Я видел этого человека из окна своей квартиры, он стоял под проливным дождем, облокотившись на машину, и пристально смотрел на меня. Должно быть, он был коп.

Он нахмурился:

— М-да. Я знаю. Предполагается, что я буду сидеть за столом и играть в компьютер. Вы думаете, что мы только на это и способны.

Манелли был в смущении.

— Сай, ты не на своем месте.

— Конечно, Манелли. — Мужчина стал пристально смотреть на меня. Его глаза горели от чего-то, чего-то большего, чем трепет ученого полицейского, которому разрешили взглянуть на место происшествия. — Фин Бордер, — прошептал он. У него был образованный голос. Хороший костюм.

— Да, это Бордер, — ответил Манелли.

— Вы собираетесь кинуть его за решетку?

— Тебе лучше уйти, Сай. — Манелли двинулся к нему. — Твой босс будет в ярости, когда узнает об этом.

— Пусть трахнет себя сам, — закричал мужчина. — У него не было дочери в тот день на шоссе Рузвельта. Бордер не убил одного из его детей. — Он опустил руку в карман пиджака. — Тебе нравится перестановка, которую я сделал в твоей квартире, Бордер, чертов урод? Твои шлюшки поняли послания, которые я оставил им? — Он вытащил пистолет. — Но тебе, Бордер, подойдет лишь пуля.

Полицейские, которые находились поблизости, стали шевелиться, затем они поняли всю ситуацию и начали двигаться.

Я начал пятиться в «скорую помощь», тщательно загораживая мое тело ящиками. Я был словно животное, загнанное в угол.

Боже мой, дочка.

Я вытянул перед собой руки в тщетной мольбе. Мое желание жить переполняло меня. Это было всем. Теперь мне надо было еще покончить с одним делом.

Я посмотрел в лицо мужчины. Его тоже переполняли эмоции — от необходимости убить меня. Я был для него всем.

— Это был не я, — молил его я. — Простите за…

Звук выстрела наполнил пространство. То, что осталось от моих барабанных перепонок после взрыва, казалось, теперь разрушилось в голове.

Но как? Я был мертв.

Я чувствовал, что на моей груди что-то лежало.

Я посмотрел вниз и встретился взглядом с пустыми зрачками Мэндипа. Его рот был открыт, и цистерна наполнялась и затем выливала кровь в кислородную маску, которая съехала набок. Кровь, наполнив маску, начала выливаться на меня. Я чувствовал ее тепло, ее запах.

Эпилог

Весна 2002-го

Мы с Кэрол спасаем детей. Во всяком случае, стараемся. Мы работаем в той области спасения, о которой не любят часто говорить, потому что дети, спасенные нами, истощены морально и физически. Эти ребятишки взрослее своих лет, и они уже испорчены такими способами, которые не может принять та часть общества, которая до сих пор смотрит документальные фильмы. Дети приезжают из таких стран, как Непал, Бангладеш и, конечно, Индия. Но сейчас Камбоджа, Филиппины и Таиланд тоже появились на нашей с Кэрол карте. Путешествовать нелегко, и поэтому наши экспедиции длятся недолго. Терри Вордман разбирается с наиболее сложными моментами в процедуре получения визы, отправляет нас в такие места, где нас не ждет радушный прием. А если узнают, чем мы на самом деле занимаемся, то мы можем попасть в большую беду. Возможно, они уже знают. Но Терри сможет найти способ, чтобы вернуть нас из любой страны, если дела пойдут слишком скверно.

Макинтайр и Аскари не могут понять нас. «Зачем мешать?» — говорят они. Если мы хотим завоевать славу, то можно воспользоваться другими способами. Они говорят, что никто не даст ни гроша, что это слишком маргинально, что есть много других вещей, о которых нужно беспокоиться. Они говорят, что в любом случае поток рабов высохнет. Но он не высыхает. Деньги слишком заманчивы, и рынок сексуальных рабынь процветает. Разумеется, меняются люди, игроки, но рынок остается. И это злит и меня, и Кэрол. Мы нашли нишу, в которой трудится ярость, в которой у нее есть сила и направленность; и это не столько повод, сколько движущая сила. Но Макинтайр и Аскари нужны нам. У нас есть общее дело: они помогают устанавливать связи, находить потаенные ходы, поддерживают расходный баланс. А мы в свою очередь делаем… ну, скорее следует сказать, чего мы не делаем. Мы не рассказываем сказки: ни властям, ни владельцам фей. Мы не пишем электронных писем. Мы не трогаем дьяволов, которые занимают главенствующие позиции, здравствуют и процветают.

История Шамиры типична. Она из Непала, белокожая, теперь ей тринадцать лет. Мачеха продала ее какому-то мужчине в Катманду, чтобы она на него «работала». Тот перепродал ее на судно в Бомбей, где ее побили, а потом отдали в бордель на Фолкланд Роуд, в котором она по двадцать пять раз на дню обслуживала фермеров и мельников. Сотня рупий за то, чтобы принять участие в процессе разложения детского сознания. В этом болливудском фильме есть и дополнительные расходы. Шамира — возможно, одна из семи тысяч таких же девочек, ежегодно находящих свой путь из Непала в Индию. По жуткому трубопроводу.

История Шамиры типична, но она сама индивидуальна. Они все индивидуальны. У них есть общие черты: все они жертвы с разрушенной психикой. Да, они хорошо знают городскую жизнь, но во всех них сохранился кусочек детства, невинности: они любят детские фильмы, кукол, любят свернуться клубочком и заснуть. Несчастные дети. Феи. У каждой своя ужасная история, похожая на ряд других. Каждая по-своему надрывает сердце, оставляет желание измениться — если ВИЧ позволит ей уехать куда-нибудь далеко.

Шамира никогда не сможет попасть в Штаты. Испорченный товар остается для внутреннего рынка, но не для экспорта. Но ее можно одеть в униформу, а на грудь гордо повесить бейдж Ганеша. Школа сейчас работает хорошо. Программа обучения соответствует возрасту ребенка. Но она все еще мечтает об Америке.

И в этом ирония. Некоторым, кого вывозят за границу, везет больше. Философия Карлштайна дала сбой. Они не попадают на конвейер проституции на субконтиненте, их оставляют для разных заграничных клиентов. Но, в конце концов, в сравнении двух преисподен — это всего лишь разные ступени одной и той же лестницы, где все — и боги, и дьяволы — с одинаковой силой борются за души.

Однажды Аскари мимоходом познакомил нас с древними ритуалами религии Девадаси, в которой девочек десяти лет посвящают Еламме, Матери Всего. Посвящение — это всего лишь эвфемизм для продажи на рынок проституции. Больше тысячи девочек находят свой путь в эту модную индустрию.