Поединок. Выпуск 16

А люди шли мимо, шли и шли. Их надо было пересчитать, перед тем как убить, перед тем как прекратить вообще всякий счет их здоровью, состоянию духа, жизням, перед тем как набить их трупами рвы, где их никто и никогда больше не сочтет, — и для удобства в счете, чтоб не сбиться, требовалось ударять по спине: р-раз! два! три! четыре! — отметка сделана, следующий!

— Врагов народа из-под охраны сдал.

— Врагов народа под охрану принял.

Охранники на вышках — зеки, все начальство лагерное — зеки, сам начальник лагеря — зек. На три лагеря один оперуполномоченный — не зек, остальные — все зеки. Сами сидят, сами себя и охраняют.

Знаменитая четверка — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин — вытатуирована во всю грудь. На зоне старый вор спросит: «Ты что, в партию вступил?»

А портреты — дело такое: попал под трибунал, стрелять нельзя. В приговоре объявляется: свой, но оказался под влиянием враждебных элементов, следует срок, а не расстрел.

Расскажет все это вору, как портреты его спасли. А вор ему возразит: «Стреляют-то не в грудь, а в голову, ты бы еще на лбу их вытатуировал».

Стреляют не просто в голову, стреляют в затылок, однако спасли портреты — факт.

Для примера. В шахте килограмм хлеба в день. Забойщику — кило двести. «Поверхностным» рабочим — 750, на лесоповале — 800 граммов. Вальщикам килограмм. В каменоломнях и шпалорезах — 800 граммов. Тюрьма следственная — 450. Пересыльная тюрьма — 550. Закрытая тюрьма — 600. Изолятор — 300 граммов, на четвертые сутки горячая пища. Городской лагерь — 650.

Кроме хлеба — турнепс, жмых, соя, рыба низших категорий. Варили с чешуей, с кишками. Картошка шла нечищеная.

Приварок ограничен. В лагерях от Урала и восточнее в пищу шла китайская крупа — чумыза и гаолян, нередко китовое мясо. Ничего вдоволь. Мечта была нажраться хоть муки с кипятком. Как выйду на волю — ведро сожру. Именно ведро, не меньше, меньше чем о ведре и не думалось даже, неужели на воле ведра не найдется? Найдется. Вот как выйду, так и сожру первым делом муки, ссыпанной в кипящую воду, — затирухи.

Стахановский дополнительный паек представлял собой две запеканки из соевой муки длиной приблизительно десять сантиметров, шириной сантиметров пять и высотой три.

Лежать на масле, а салом укрываться называлось хорошо жить.

Росомаха способна бежать за людьми довольно долго. На снегу она оставляет небольшие следы, напоминающие следы младенца, если бы он ходил босиком. У нее длинные острые когти, которыми она разрывает мясо. Выпив кровь и выжрав внутренности, она оставляет блюдо. Вид людей вызывает у росомахи волчий аппетит. Их много, они идут далеко от нее, близко к ним она боится подойти. Кто-нибудь из них обязательно упадет, обязательно, вот сейчас. Нет, не упал. Показалось. Покачнулся просто. Острыми звериными глазами росомаха вглядывается в узенькую полоску черных палочек, теряя на снег под лапы обильную слюну. Не может быть, чтобы за целый день, вот сколько она бежит, никто не упал. Это случится обязательно. И тогда она разорвет с урчанием темную несъедобную шкуру и вонзит клыки. И будет наконец сыта.

Ты, скажем, не умеешь кирковать землю, вот и не успеваешь. Конвой меняется, а ты остаешься. Это значит, работаешь две смены, возвращаешься в лагерь ночью. В шесть утра подъем. Жрать: мороженая капуста да турнепс. Сможешь ли ты жить?

Однажды режимную бригаду вывели на трассу. В «режимке», кроме постоянных клиентов, или постоянных бригадников, — пятидесяти человек, присутствует довод (отказники, воры). Попался усиленный конвой: семь человек, три собаки.

Работа шла в общем оцеплении, строили дорогу. Встретилась скала, что делать — непонятно. Некто Лиса, из отказников, взял с собой четыре-пять работяг и прикатил на объект бочку мазута килограммов на триста. Мороз стоял приблизительно около сорока. Бочку разлили на камнях и подожгли при помощи сучьев еловых и коры. Поднялся очень сильный огонь. Скала начала трескаться, распадаться огромными кусками. Когда огонь прогорел, под воздействием мороза она еще начала трескаться. Бригаду снимали, уводили на отдых и приводили снова.

Норма выработки на скалу составляла 0,25 м3, «лисин» метод дал от 800 до 1000 процентов выполнения плана. Дорога была объектом чрезвычайной важности для строительства. Бригаду со стройки в лагерь сопровождал духовой оркестр. По прибытии в лагерь ее расформировали. Каждый заслужил право перейти в обычную бригаду.

На небольшие расстояния возили в теплушках, деревянных вагонах. Их не отапливали: боялись — заключенные подожгут вагон. Сами, мол, надышите.

Иногда удавалось вырезать пол у вагона. На этот случай были предусмотрены специальные вилы, смонтированные за вагоном. Как в лючок нырнул, так вилы в бочок и получи.

На станции дверь открывалась, возле нее четыре солдата становились с автоматами в упор. Бочку с парашей из вагона за ручки вытаскивали. В вагон втаскивали бочку с баландой. Черпака нет, как делить, как разливать, охрану не интересовало. Миска-то у каждого, вот мисками и черпали себе.

Солдат одет: тулуп, ватные штаны, валенки. Еще рукавицы меховые на тесемках, как у ребенка. Руки на карабине, с карабина снял руки, в рукавицы сунул, согрел и опять на карабин. Офицеры на ногах носили торбаза. Мех оленьих ножек — фамуса. Из фамусы шили сапоги — торбаза. На подошву шла хребтина, вовнутрь вместо носка на голую ногу надевался чиж, а подошва под ступню выделывалась ягелем — мхом. Можно спать на сопке в шестидесятиградусный мороз, выставив ноги из палатки наружу.

Когда под телагой другая телага, только без рукавов, с рукавами попросту не влезешь туда, считалось, тепло одет.

Руду здесь у подножья добывали касситеритовую. И носили ее в корзинах на гору по тропинке мимо лагеря, расположенного наверху, в так называемую обогатиловку. Можно было провести канатную дорогу, можно было обогатиловку построить у подножья же, но поставлено и организовано было именно так: метров семьсот — восемьсот следовало подниматься с рудой за плечами на гору и еще с полкилометра идти мимо лагеря по плоской вершине, а потом спускаться за новым грузом. Так часов двенадцать, почти ничего не жравши.

Ров под Шайтан-горой вымыло талыми водами: километров пятнадцать по окружности в длину, метров десять — двенадцать в ширину и семь в глубину кто-то когда-то хотя бы на глазок измерял его. Бульдозером такое не вырыть, и зачем? Тогда как же еще, если не талыми водами или как-нибудь по-другому, но естественным путем?

Вероятно, на протяжении многих лет старалась природа, люди завалили трупами лет за десяток.

Конвой применяет оружие без предупреждения. «Побежишь — собаку пущу. Собака не догонит — пулю пущу. Пуля не догонит — сапоги сниму, сам догоню». Конвой шуток не признает. Шаг вправо, шаг влево — побег и очередь. Резких движений лучше вовсе избегать.

Не понравилось начальнику лагеря твое лицо — вывел за зону, прямо в харю плюнул пулей из маузера, с которым гражданскую провоевал.

Рыжий веснушчатый Романов. «Рукавицы принеси, — сказал ему охранник. — Да вон они. Да забыл я их». Рукавицы в двадцати шагах, но считаются за зоной. На снегу валяются у тлеющих головешек. Романов послушался, охранник автомат вскинул, и фонтанчики крови забили из Романова. Все слышали, все видели, но считается — побег и пресечение побега, а значит — для поощрения отпуск в родную деревню, где и водки и баб вдоволь. Рукавички свои оброненные сам поднял, сходил — не поленился.