Рукопись из Тибета (СИ)

Теперь, судя по всему, беседовать будут со мной. Чекисты из Поднебесной.

Камера была размером два на три, с зарешеченным окном, узкой деревянной шконкой, бетонной парашей в углу и торчащим из стены медным позеленевшим краном над жестяной раковиной. Из которого с четкостью метронома [228] капала вода. Отсчитывая минуты бытия. А может быть вечности. Кто знает?

Спустя час, позади снова загремел засов, и дверь распахнулась.

— На выход! Руки за спину! — приказал тот же охранник.

За углом коридора нас ждал второй, отворивший решетчатую дверь и сопроводивший задержанного в следственный кабинет, рядом с которым находилась караулка.

Окно в нем тоже было зарешеченным, под ним стоял двух тумбовый стол, за которым восседал средних лет человек с бледным одутловатым лицом, в габардиновом кителе с полковничьими погонами. Перед ним лежала серая папка и стояла пепельница.

— Свободен, — отпустил полковник охранника (тот, козырнув, вышел), после чего указал мне на привинченный в центре кабинета табурет. — Присаживайтесь.

Я сел с бесстрастным лицом, смиренно сложив руки на коленях.

— Так значит вы у нас лама Уваата? — извлек военный из кармана портсигар, оттуда сигарету и щелкнул зажигалкой. По кабинету поплыл дым и запах хорошего табака.

— Да, уважаемый, — чуть наклонил я голову. — Именно.

— Откуда и в каких целях прибыли в нашу страну?

— Из Бутана. Проповедовать великое Учение и прорицать будущее.

— Чем можете это подтвердить?

— Я был на приеме у Святейшего, передав ему рекомендательное письмо от Верховного ламы Бутана.

— Вы знакомы с его содержанием? — прищурился контрразведчик.

— Нет. Оно сугубо конфиденциальное.

— В таком случае ознакомьтесь, — открыл он папку и протянул мне лист пергамента.

Я встал, шагнул к столу, взял его в руки и прочел.

«Не верьте этому человеку. Он исчадие ада» значилось там, а ниже стоял оттиск перстня королевского иерарха.

— Письмо передал мне адресат, — пыхнул полковник дымом. — Как истинный патриот. А мы организовали за вами наблюдение.

— Вот как? — вернув пергамент, вернулся я на свое место. — И каковы его результаты? Если не секрет, конечно.

— Не в вашу пользу. Вы оба европейцы, слуга сосланный контрреволюционер, а в банке Лхасы у вас валютный счет на космическую сумму. Что имеете сказать? — стряхнул собеседник пепел с сигареты.

— Почему лама Бутана такое написал, это на его совести, — пожал я плечами.

— Мы европейцы, но приняли буддизм, что не противоречит религиозным канонам. Сунлинь честный человек, и нас не интересуют его убеждения. А счет в банке, подарок короля Бутана за прорицательства, — развил мысль дальше.

— Кстати, «патриот» сообщил вам об очередном? В отношении Таиланда?

— Это все блеф, — скривил губы полковник. А потом, грохнув кулаком по столу, визгливо заорал, — на какую разведку работаешь, сволочь!

— Попрошу на меня не орать, — бесцветным голосом сказал я. — Допрос нужно вести спокойно.

В следующий момент чекист выскочил из-за стола и хлестнул задержанного по щеке, — ты еще будешь меня учить, падаль?!

Составляющие внутри, возмутились «бей!», я на автомате вскочил и хряснул хама кулаком в ухо. Боец тайного фронта отлетел к стене, визжа как резаный поросенок.

Спустя пару секунд, в распахнувшуюся дверь вломилась целая кодла охранников. Первого я саданул ногой в лоб и сцепился со вторым, но остальные дружно заработали дубинками.

Последнее, что увидел, был тупой носок армейского сапога у лица. Потом в глазах вспыхнуло и погасло…

— Пи-ить, — шевельнул я пересохшими губами.

В них ткнулось что-то прохладное, и гуру довольно зачмокал. Как в далеком младенчестве.

Затем с трудом открыл глаза, кругом была муть, вскоре рассеявшаяся.

— Где я?

— Среди друзей, уважаемый гуру Уваата, — проворковал чей-то голос, и я увидел сидящего рядом на стуле мужика в круглых очках и наброшенном на плечи белом халате. Рядом с ним стояла средних лет женщина-врач. С фонендоскопом на шее и поилкой.

— Я инструктор ЦК Компартии Китая Лю Цин, — оскалил зубы очкастый. — Как вы себя чувствуете?

— Вашими молитвами, — буркнул я, с трудом подняв руку и пощупав голову. Она была забинтована. Пальцы наткнулись на нос, там хрустнуло. Не иначе был сломан.

«Гребаные китайцы» подумал я, а вслух поинтересовался, — сколько я здесь? В этой палате.

— Девятые сутки, — ответила врач, осторожно поставив поилку на прикроватную тумбочку.

— А как в Бангкоке? — взглянул я на партийного инструктора.

— Увы, — там небывалое наводнение и жертвы, — вздохнул тот. — Мы скорбим о наших братьях. Но вы не беспокойтесь, все виновные наказаны, — поправил на мне одеяло.

— В смысле?

— Панчен-Лама лишен сана и отправлен на каторжные работы, а допрашивавший вас начальник госбезопасности Тибета расстрелян. Как проявивший политическую близорукость.

«Круто заворачивают тут марксисты» мелькнула мысль. «Не хуже Иосифа Виссарионыча».

— Вами заинтересовался сам товарищ Дэн Сяопин, — между тем продолжил партийный функционер. — После выздоровления мы отправимся к нему в Пекин, — легонько похлопал меня по плечу ладошкой. — А пока отдыхайте.

Затем, распрощавшись, гость удалился, врач сделала мне укол, и я погрузился в сон. Крепкий и исцеляющий.

В следующие дни пошел на поправку. Персонал в больнице был высший класс и в процедурах не скупился. Мне склеили нос и провели томографию (внутри было все в порядке), а затем пациент пожелал изменить разрез глаз, что несколько удивило эскулапов.

— Так я буду похож на ханьца [229], - разъяснил я. — Что понравится товарищу Дэн Сяопину.

— Вы уверены? — поинтересовался главный врач.

— Более чем.

В результате мне сделали соответствующую подтяжку.

— А что? Очень даже недурно, — сказал я, когда спустя несколько дней после нее, мне поднесли зеркало. Оттуда глядела точная копия Джеки Чана [230]. Только бритого.

Спустя еще сутки, меня в палате навестили Кайман с Сунлинем.

Когда их подвели к кровати, они недоуменно переглянулись.

— Вы кто? — недоуменно вопросил Кайман.

— Лама Уваата, — прищурил я и без того узкие глаза — Не узнал, старого друга?

— Теперь узнал. По голосу, — прыснул вождь. — А так, вылитый китаеза.

Затем посетители определили в тумбочку пакет с фруктами и бутылкой коньяка внутри, сели на стулья, и я спросил, как они меня отыскали.

— Спустя час, после того как ты ушел в город, к нам нагрянули «гэбэшники», — начал Кайман. — И отправили в каталажку.

Там стали прессовать, в результате я забыл китайский язык и стал давать показания на пираху.

Ну а вот он, — кивнул на Сунлиня, — заявил, что как бывший комсомолец желает говорить только с секретарем райкома.

Там наш малыш (потрепал парня по вихрам) рассказал, что мы оракулы из Бутана и были на аудиенции у Панчен — Ламы, где предсказали наводнение в Таиланде. За что обоих незаконно арестовали.

Партийного товарища это сообщение заинтересовало, он все записал. После чего доложил наверх по команде. Ну и началась разборка.

— Откуда ты узнал о предсказании? — взглянул я, на невозмутимо сидевшего китайца.

— Подслушал, когда вы говорили о нем в караван-сарае, — ответил тот. — Это у нас национальная традиция.

— Ты так больше не делай, Сунлинь, — назидательно сказал я. — Нас подслушивать нельзя. Других можно. Извини, Кайман, что прервал. Так что было дальше?

— Потом нас, извинившись, отпустили, сообщив, что ты здесь. И разрешили свидание.

От всего услышанного я расчувствовался (вот что значит настоящие друзья), всхлипнул и попросил коньяка. Ее мы распили на троих. Из стоявшей на тумбочке мензурки.