Поединок. Выпуск 16

— Садись, Олег, — указал на стул тот, кто открывал дверь. Сам он устроился в кресле.

Олег присел на край тахты и, разглядев говорившего, начал беседу:

— Мне говорили, что ты, Альберт, в бомбардиры подался, а ты, оказывается, вертухаем шестеришь.

— Не цепляй меня, Олег, а? — попросил Альберт.

— Руки мне освободи, вертухай.

— В наручниках посидишь.

— Чего боишься-то? Ты же боксер, чемпион, меня одним ударом уложить можешь.

— Что я, тебя не знаю? Мало ли чего сотворишь: ты же припадочный.

— Зачем я здесь?

— Не знаю, Олег. Мне сказали, чтобы я тебя сюда доставил, и я доставил. — Альберт посмотрел на свои наручные часы и приказал второму: Иди встречать.

Второй — помоложе Альберта, лет сорока — послушно удалился.

— Этот-то откуда? Я его вроде не знаю, — спросил, Олег.

— Тебе не все равно? — справедливо заметил Альберт.

— Интересно, — признался Олег.

— А мне интересно другое, — сказал Альберт. — Зачем ты в эти дела лезешь, Олег?

— В какие дела?

— В коммерческие. Тебе там делать нечего. Ты же лох натуральный.

— А ты?

— И я — лох. Только я понимаю, что я — лох, а ты — нет. Вот тебе рога и ломают.

— Кто мне рога собирается ломать?

— Сейчас узнаешь.

И точно: почти сразу же в помещении появились элегантный Гоша и прекрасная Зоя. Альберт почтительно встал и доложил:

— Доставили, Георгий Станиславович!

— Ишь ты! — встрял Олег. — Он же у тебя лет тридцать назад на Гошку откликался!

— Времена меняются, — за Альберта ответил Гоша. — Здравствуй, Алик.

— Не желаю я с тобой здороваться, — признался Олег.

— Дело твое, — миролюбиво заметил Гоша, прошел за дверь, затащил в комнату громадную сумку и, заметив, что Зоя стоит, предложил ей: — Садись, Зоенька, в ногах правды нет.

Зоя села, а Гоша, раскрыв сумку, стал извлекать из нее и расставлять на столе многочисленные бутылки и закусь, упакованную в картонные коробочки. Занимаясь делом, он приговаривал:

— Посидим, выпьем, поговорим по-человечески, — и к Альберту: — Ты посуду расставь.

Альберт кинулся к серванту.

— Как поживаешь, Олег? — светски заполняя паузу, осведомилась Зоя.

— Дешевка, подстилка, дрянь, — спокойно обозвал ее Олег.

— Я обижусь, Олег, — предупредила его Зоя.

— Она обидится, Алик, — подтвердил Гоша, — и мы обидимся за нее.

— Обидитесь — это, значит, бить будете? — поинтересовался Олег.

Ему не ответили, не стали связываться с дураком. Суетились, накрывали на стол. Накрыли на четыре персоны. Гоша полюбовался содеянным, спросил:

— Ну, как у нас, Зоенька?

— Лучше, чем тогда в ресторане, правда, Олег?

— Дешевка, подстилка, дрянь, — скучно, как заученный урок, повторил Олег.

— Нет, ты невыносим, Алик! — отозвался на грубость Гоша. — Я тебе хотел приятное сделать, а теперь уж и не знаю… Впрочем, я сегодня терпим и великодушен. На, держи!

Гоша, достав из внутреннего кармана пиджака банковскую упаковку пятидесятирублевок, кинул ее на тахту.

— Плата, надо полагать, за то, что Гришкину контору повалил и помог тебе куш сорвать? — понял Олег.

— Ты — догадливый, — согласился Гоша. — Только не плата, а доля: ты в деле, Алик.

— А не пожадничал ли ты, бывший мой приятель?

— Все по справедливости, симпатичный мой друг. Капиталом ты не входил, так что пять процентов — доля серьезная. К тому же я должок твой зачел. Восемь тысяч ты заработал, Алик. Неплохо, а? Как раз гонорар за две книжки. Ты же над ними года два корпел.

— Ты, я вижу, все подсчитал. А Гришкину смерть во сколько оценил?

— Гриша сам себя погубил. Он был наивным злодеем, Алик. Мне говорили, что он каждый вечер смотрел по видео «Крестного отца». И стал выдумывать для себя нечто подобное. Черный лимузин, телохранители в шляпах и пиджаках в талию, виллы, таинственные сборища, пистолеты… Дурацкий, выдуманный в стиле ориенталь мир… А в общем, жаль его. — Гоша налил две рюмки коньяку, взял их в руки, подошел к Олегу и протянул ему одну рюмку, будто не замечая, что руки у него связаны за спиной. — Давай, Алик, за упокой раба божьего Григория.

Падая на спину, Алик ногой ударил по протянутой рюмке и крикнул:

— Мразь!

Гоша рукавом утерся — малость коньяку попало ему на лицо — и сказал:

— Не хочешь, значит. Как в армии-то говорится? Не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Научим его, ребятки? А потом заставим.

Альберт с напарником в момент связали Олега. Связали ноги до паха, придавили к тахте и накрепко к ней прикрутили — хорошая веревка была припасена заранее. Олег лежал на тахте как усмиренный клиент дурдома из буйных.

Гоша стоял у стола, задумчиво глядя на бутылки:

— Так что же ему выпить? Виски, водка, коньяк для начала жестковаты, пожалуй. — Он выбрал бутылку португальского портвейна, сорвал свинцовую фольгу, вытащил пробку и спросил у Зои: — Ты мне поможешь, радость моя?

— С удовольствием, — откликнулась Зоя и взяла протянутую ей бутылку портвейна.

Втроем они склонились над Олегом. Гоша зажал ему нос и сдавил челюстные мышцы, чтобы ротик открылся. Ротик открылся, в него, как в воронку, Зоенька налила портвейну. Но, видимо, воронка оказалась засоренной: портвейн внутрь не уходил.

— Пей, дурачок, а то захлебнешься, — посоветовал Гоша.

Олег сначала не внял его совету — держал марку, — но скоро понял: терпеть не было мочи, дернул кадыком, и портвейн, понижаясь в уровне, потек внутрь. Проглотив портвейн, Олег закашлялся.

Зоя, отпрянув, пожаловалась:

— Он мне платье брызгами испортит!

— Ничего, Зоенька, — успокоил ее Гоша, — давай новую порцию.

Зоя лила портвейн, а Гоша уговаривал Олега, как капризное дитятко:

— Пей, Алик, пей, родной, пей, борец за справедливость, пей, завязанный алкоголик.

Вылили бутылку. Зоя поставила посуду на пол и спросила:

— Все, Гоша?

— Да, пожалуй, нет. Тренированный, в отличной спортивной форме. И пил ведь раньше, как лошадь, ведрами. Давай для страховки еще. Чтоб в переводе на водяру пол-литра.

Он открыл вторую бутылку. Когда вылили половину, Гоша решил:

— Думаю, достаточно. Теперь пусть дозревает.

— Устала, — призналась Зоя.

— Сейчас отдохнем. — Гоша прошел к столу, отодвинул стул, но не сел, вспомнив важное, и сказал напарнику Альберта: — Извини, Юра, но у меня к тебе просьба. Мы тут расслабимся с устатку, а мало ли что… Будь добр, погуляй снаружи, посматривай, что и как. Договорились?

— Договорились, Георгий Станиславович. — Юра, как пионер, был всегда готов.

Гоша налил стакан коньяку, помазал бутерброд икоркой и протянул все это Юре. Юра споро опрокинул стакан и, на ходу закусывая, отправился на пост.

— Ну, а теперь посидим в семейном кругу, — решил Гоша и сел за стол.

Уселись и Зоя с Альбертом.

— С чего начнем? — деловито спросил у Гоши Альберт.

— С водочки, пожалуй, — выбрал Гоша и, взяв бутылку «Золотого кольца», вежливо обратился к даме: — А тебе чего налить, Зоенька?

— Я тоже водки выпью. Немного.

Гоша разлил по рюмкам, поднял свою и провозгласил:

— Со свиданьицем, дорогие мои.

Выпили и закусили. Жуя, сердобольный Альберт поинтересовался состоянием Олега:

— Ну, как ты там?

— Поневоле ловлю забытый кайф, — расслабленно сообщил Олег.

— Развяжем, Георгий Станиславович? — предложил Альберт.

— Куда спешить? К тому же человек кайф ловит. Зачем ему мешать?

— Руки затекли, — подал голос Олег. — Сними наручники, Альберт.

— Он что, еще в наручниках?! — удивился Гоша. — Варварство какое! Сними сейчас же, Альберт!

Альберт встал из-за стола, подошел к Олегу, посмотрел на него, запеленутого, и понял:

— Его все равно развязывать надо. Иначе наручники не снимешь.

— Что ж делать, развязывай тогда, — согласился Гоша.

Альберт развязал узел, смотал веревку, которой Олег был привязан к тахте, приподнял его и расстегнул наручники. Олег, охая, растирал свои кисти.