Грязные игры

- Молчи, Цицерон, - сказал Седлецкий. -Тебе такую пенсию устроят - небо с овчинку покажется. Подполковника дали? Дали! Вот и служи.

- Кстати, Коля, - повернулся Акопов к Толмачеву. - Не худо бы озвучить приказ по Управлению.

А то слухами питаемся, как последние обыватели.

- Приказ еще не подписан, - сказал Толмачев. - Вот вернется из госпиталя начальник...

- А он вернется? - спросил Мирзоев. - Мне кто-то сказал дипломатическая болезнь у Виктора Константиновича. Не хочет ввязываться в свару.

- Все-то мы знаем, - отмахнулся Толмачев, разглядывая кончик тлеющей сигареты. - Ладно, озвучу приказ. А то ведь выпить спокойно не дадите, репьи... Значит, так. За личное мужество. Довольны? То-то. А с вами, Алексей Дмитриевич, разговор особый. Открывается вакансия на новый отдел. Кавказский. Поскольку вы теперь полковник... И учитывая ваш опыт в Шаоне, откровенно говоря...

- Мне бы не хотелось бросать институт, - вздохнул Седлецкий.

- Начальство что-нибудь придумает, - пожал плечами Толмачев. - У матросов есть вопросы?

- Есть, - сказал Акопов. - Ты только без звездочки остался?

- Только без звездочки, - успокоил его Толмачев.

- Мужички! - заглянула на балкон Людмила, румяная от плиты. - Все готово. Прошу к столу.

От "Белого дома" донесся сухой треск автоматных очередей. Акопов вошел в комнату последним и плотно закрыл дверь, отсекая этот треск.

Удалось новоселье. Борщ, вареники, рыбные пироги, мясо, тушенное со сладким перцем и чесноком, сырники в сметане... Много секретов казачьей кухни вспомнила Людмила. Елизавета Григорьевна, откушав всего понемножку, шепнула Седлецкому:

- Голодной смерти твой Акопов может не бояться.

Подали плов - личный вклад Мирзоева в застолье. Седлецкий встал с рюмкой.

- Я хотел бы предложить тост...

И тут в дверь позвонили - долго и настойчиво.

- Может, генерал все-таки пришел? - пробормотал Акопов, поднимаясь.

Вскоре он выглянул из прихожей и поманил Людмилу. У двери переминался высокий худой парень.

Лицо его было залито кровью, и рукавом светлой куртки он безуспешно пытался ее стереть.

- Говорит, за ним гонятся, - объяснил Акопов.

- Гонятся! - подтвердил парень. - Там, у Баррикадной, такое... Можно умыться? А то в метро не пустят. Кровь, черт!..

- А почему же гонятся? - удивилась Людмила. - Что вы натворили?

- Ну... начали нас дубинками бить. А я взял кирпич!

- Булыжник - оружие пролетариата, - заметил Седлецкий, входя в прихожую. - Вы его сначала перевяжите, а потом допрашивайте.

За ним появилась Полина. Всплеснула руками и принесла тряпку - затирать кровавые подтеки на светло-желтом медовом паркете. Потом оглянулась на дверь в гостиную и сказала:

- Давно хотела спросить, Алексей Дмитриевич... Вы ведь у Толмачева как старший брат. Скажите честно, чем занимается Николай? Он же мне предложение сделал. Понимаете? И я должна знать...

Седлецкий пожал плечами и хотел сначала отделаться шуткой. Но потом вспомнил колючие вопросы Елизаветы Григорьевны - примерно такие же вопросы.

- Твой Николай работает референтом. И это все, что пока нужно знать. Если любишь - верь ему.

Когда-нибудь, может, узнаешь больше.

Акоповы вывели парня из ванной. На голове у него белела повязка. Парень с тревогой смотрел на входную дверь и прислушивался к неясным шумам на улице.

- Не бойся, - постарался приободрить парня Седлецкий. - Ворвутся сюда выкинем. Вон нас сколько, мужиков!

- Там тоже было много... мужиков, - вздохнул парень. - А побежали. Дубинок испугались. Я тут во все двери стучал. И никто не открыл! Спасибо вам.

Он ушел. Гости вернулись к столу.

- Господи, что же это делается? - спросила Полина.

- Переворот делается, - сказал Толмачев и залпом выпил из своей рюмки.

Долго молчали. Потом Акопов включил телевизор, который стоял просто на полу - не успели купить тумбу. Как раз началась программа новостей.

- Экстремистски настроенные элементы... - Диктор не поднимал глаз от шпаргалки. - Силы правопорядка были вынуждены, учитывая сложившуюся ситуацию...

- Выключи к черту! - сказал Седлецкий Акопову. - Тошно...

Они долго сидели в каком-то странном оцепенении. А за окном сгущалась промозглая беззвездная ночь.

- И все же у меня есть тост! - наконец упрямо сказал Седлецкий.