Грязные игры

Аманда Плейтелл

Грязные игры

Глава 1

Взволнованно, как маленькая девочка, впервые приглашенная на детский костюмированный бал, Шэрон разорвала яркую упаковочную бумагу с фирменным логотипом «Харви Николза». [1] Стоя возле окна своего кабинета в здании Трибюн-Тауэр, она поднесла темно-синий жакет от костюма к красному с синеватым отливом платью, которое, собираясь на службу, надела под шубу из серебристой лисы. Лучи утреннего солнца весело заиграли на золотой отделке.

Ни одна из ее старых вещей не подошла бы для сегодняшнего сверхважного заседания совета директоров, назначенного на девять утра. Темно-синий к ее любимым цветам не относился: Шэрон предпочитала более яркую одежду, однако нынешний день был из ряда вон выходящим. У нее просто не оставалось иного выбора, кроме как облачиться в новый костюм от Ральфа Лорена.

Шэрон хотела выглядеть в нем женщиной не только деловой, но еще и ловкой, искушенной. На подгонку костюма ушла целая неделя – как Шэрон ни старалась, ускорить этот процесс ей не удалось. Более того, у портнихи маленького ателье при универмаге хватило наглости заявить, что она справилась бы с работой в сто раз быстрее, если бы Шэрон не трезвонила ей, а ее секретарша каждую минуту не подгоняла ее.

Между тем Шэрон позвонила в ателье лишь однажды, а Роксанна, секретарша, вообще находилась в отпуске всю последнюю неделю. Портниха считала себя весьма расторопной, а потому обвинения в медлительности восприняла в штыки. Шэрон в ответ пригрозила тиснуть разоблачительную статью про «Харви Николз» в подвластной ей газете. Однако дама, занимающаяся связями универмага с общественностью, тоже в долгу не осталась, высокомерно заявив, что подобная статья им – что комариный укус слону. Не говоря уж о том, что вряд ли среди клиентов их фирмы найдутся люди, читающие «Дейли трибюн».

Как бы то ни было, портниха согласилась открыть салон пораньше, чтобы присланный из «Трибюн» курьер успел забрать костюм Шэрон до начала заседания совета директоров.

Без десяти девять… времени на то, чтобы переодеться, уже в обрез. По счастью, накраситься Шэрон успела еще в машине. Сейчас она лишь слегка поправила макияж: подрумянила щеки с выпестованным в солярии загаром и обвела губы контурным карандашом. Затем она сбросила платье, оставшись в красном лифчике «Анжелика», поясе и черных, в тон туфлям на шпильках, чулках.

Шэрон чем-то походила на Мэрилин Монро, однако ее соблазнительные пропорции портил жуткий целлюлит, из-за которого поверхность ее бедер и живота приобрела некоторое сходство с лунным пейзажем. Натянув пиджак, она с некоторым усилием застегнула пуговицы на груди, туго сдавленной узким, не по размеру, бюстгальтером.

Шэрон любовно оглядела золоченую отделку, с восхищением отметив ее сходство с эполетами, – это был ее фирменный стиль, призванный внушать уважение к ее персоне.

Без пяти девять Шэрон стала натягивать юбку, которую по ее просьбе портниха должна была удлинить на один дюйм. Икры и колени – Шэрон это твердо знала – были у нее красивые, а вот бедра явно подкачали. И вдруг она увидела такое, что кровь в ее жилах застыла, а в следующий миг она испустила вопль, который эхом раскатился едва ли не по всему гигантскому зданию. Юбка была укорочена до предела! Теперь она едва доходила до края чулок и совершенно не скрывала ее позорных бедер. Выглядело это совершенно непристойно.

Перед мысленным взором Шэрон возникла неприятная сцена, произошедшая неделю назад в салоне «Харви Николза», когда она примеряла костюм. В то мгновение, когда, выйдя из примерочной кабинки, она очутилась перед огромным, в полный рост, зеркалом, которого так страшатся многие женщины, из соседней кабинки выскользнула другая женщина в точно таком же костюме – женщина, которая была моложе Шэрон на десять лет и стройнее на четыре размера. Это была Джорджина Харрисон, женщина, которую Шэрон ненавидела лютой ненавистью.

Шестнадцатый размер метнул на размер номер двенадцать испепеляющий взгляд.

Обе дамы давно и открыто враждовали между собой в офисах газет, входящих в группу «Трибюн». Обстановка примерочной была для обеих в новинку, однако на их воинственный дух это не повлияло.

– Послушай, крошка, надеюсь, ты не рассчитываешь, что мы будем щеголять в одинаковых костюмах? – процедила Шэрон. – Тем более что и слепому видно, кому из нас он больше к лицу, – добавила она тоном, не терпящим возражений.

Не дав ошеломленной сопернице и рта раскрыть, она вручила опешившей кассирше свою кредитную карточку…

– Стерва! Сука гребаная! – истошно завопила Шэрон, осознав масштабы постигшей ее катастрофы. Имя виновницы вычислить было несложно – Джорджина! Она успела приобрести костюм еще раньше и тоже отдала его в переделку, вот портниха обе юбки и укоротила.

Более болезненного и чувствительного удара ей никогда прежде не наносили. В куцей до нелепости юбчонке Шэрон выглядела жирной. Чудовищно жирной.

– Вся беда в том, Дуглас, что в моем кресле сидят сразу трое! – кипятилась Джорджина. – Теперь я прекрасно понимаю, каково было бедняжке Диане! На меня давят со всех сторон, но я не собираюсь с этим мириться.

Холлоуэй знал, что Джорджина рассвирепеет, но не ожидал, что до такой степени. Ему оставалось только радоваться, что он догадался выбрать местом встречи «Руф террейс», модный бар в районе Найтсбридж. В этом месте Джорджина не осмелится учинить скандал. С другой стороны, если это вдруг случится, здесь их никто не узнает.

Нельзя сказать, чтобы Дуглас Холлоуэй любил этот бар. Слишком уж досаждали ему местные завсегдатаи – узколобые неандертальцы, которые трясли здесь своими бумажниками. Из-за них «Террейс» приобрел печальную славу, и приличные люди обходили его стороной.

Дуглас Холлоуэй предпочитал обстановку строгой роскоши, отмеченную печатью успеха. Среди таких мест он особо выделял отель «Баркли», [2] находившийся всего в нескольких кварталах от «Террейс», но казалось, их разделяла целая галактика. «Баркли» устраивал Дугласа не только пышностью обстановки, но и исключительно высокими ценами (благодаря им он был недоступен многим), а также близостью к «Харви Николзу». Последнее означало, что во время его вечерних встреч в коктейль-баре, которые происходили едва ли не ежедневно, Бекки могла совершать покупки в многочисленных бутиках и магазинах, открытых до самой ночи.

Дугласу было приятно сознавать, что в эту самую минуту любимая женщина, стараясь угодить ему, выбирала продукты для ужина: придирчиво оценивала качество суши, внимательно рассматривала грибы, доставленную невесть откуда свежую чернику.

За одним столом с ним сидела Джорджина – темный деловой костюм, на губах ярко-алая помада, в руке «Кровавая Мэри», двойная порция, с острыми пряностями. Холлоуэй с первых минут встречи заподозрил, что «Кровавую Мэри» Джорджина заказала исключительно для того, чтобы привлечь его внимание к своим губам. Что ж, губы и впрямь были того достойны. Дуглас и прежде не раз представлял, как целует эту женщину.

Он опаздывал уже на десять минут и привычно обвел оценивающим взглядом посетителей бара. Знакомых он не увидел. Вот и прекрасно. Эту встречу важно было сохранить в тайне.

Многие считали Дугласа Холлоуэя человеком холодным и расчетливым, безразличным и даже жестоким. Будучи генеральным директором компании, он управлял газетами, входящими в группу «Трибюн», железной рукой начальника концлагеря. Полезных людей он всячески поощрял. Слабаков безжалостно изгонял. Дивиденды «Трибюн» росли из года в год, и акционеры на Дугласа молились. Формально он подчинялся совету директоров и его председателю. Фактически же Дуглас был главным боссом, и все это знали.

Его путь наверх был тернист, и прокладывал его Дуглас при помощи бесконечных интриг, ухищрений и манипуляций. Манипулятором же он был гениальным – прекрасно разбирался в людских слабостях и знал, кого и чем припугнуть. Эмоции других людей он умело использовал, причем в последние годы делал это чисто машинально. Одного он не учел – Джорджина отличалась редкостной наблюдательностью. За годы работы в «Трибюн» она хорошо изучила свойственную Дугласу манеру воздействия на подчиненных и теперь сама пользовалась тем же приемом.