Ищите женщину

"…Оказывается, отец был близко знаком с Александром Галичем. Это меня несколько повергло, если говорить честно. Это ведь другой мир, в котором благополучные, в общем, люди почему-то неожиданно выступали против собственного благополучия. Так ведь получается! А те, которые не выступали, значит, так и жили с удобной подлянкой в душе? Конечно, не все так примитивно, но… близко, очень близко…

Следуя настоятельному совету Евгения Всеволодовича, я отставил все другие дела, не стал никуда звонить и ни с кем встречаться, а вместо этого плотно залег у Заславского в его кабинете, сунул под голову подушку с истинно русским названием «думочка» – это чтоб мысли приходили умные, так, наверное… и взял в руки отцовское сочинение.

Милейший Савелий Прохорович лишь издалека изволил проявить интерес к тому, что меня так увлекает. Я честно сказал об этом дорогом для меня подарке Кристича. Странно, что Заславский не удивился, не выразил восторга или, напротив, неприятия, словно бы уже давно и хорошо знал, о чем, собственно, речь. У меня даже появилось подозрение, что они тут все досконально знают, но молчат. Не хотят обострять отношений? Или соблюдают определенную дистанцию, которая помогает им жить и независимо, и достойно – с их, эмигрантской, точки зрения.

Заславский поощрительно улыбнулся и заметил, что я, вероятно, обнаружу для себя немало интересного. Я, в свою очередь, попросил его об одолжении: если мною станут интересоваться, отвечать, что я немного простудился и температурю. Но это быстро пройдет. Через два дня буду на ногах. За это время я намерен полностью осилить отцовский труд.

Я никогда не видел, как писал отец. Письма его и прочие записи не сохранились. Мать сказала, что буквально все, под метлу, выгребли при его аресте. Но, открыв переплетенный – чуть не написал «любовно» – томик, едва не обалдел. Почерк безумно знакомый, правда мелкий и торопливый. Я знаю, это бывает, когда ты торопишься записать, жалея при этом, что мысль убегает вперед, а перо за ней не поспевает, и поэтому ты теряешь какие-то драгоценные находки. Так вот – мой это был почерк. Но меня – более старшего. Как интересно!

…Я никогда не был нелояльным к своему государству. Это для меня аксиома, не требующая никаких доказательств. Но когда я прочитал тридцать – сорок страниц его чистых воспоминаний, мне стало… стыдно. Другого слова я не нашел. Стыдно за то, что творилось в этом моем государстве, стыдно, что я ни о чем даже и близко не подозревал.

А чего стоит, к примеру, такое наблюдение…

«Конвойному нельзя смотреть в глаза. Как только он видит твой взгляд – немедленно бьет. Это уже не из мира гуманоидов. А мы и так в другом мире…»

Этакое не придумаешь, а я ничего и не слышал. Ну и правильно, ведь нынешний ГУИН – система исполнения наказаний, но вовсе не исправлений. Зачем же демагогия?…

А рассказ отца об обмене с нашим разведчиком я как-то все прикидывал на кадры из «Мертвого сезона» и – ничего не получается.

…Вот она наконец, Косенкова! А ведь я вспомнил, правда с отцовской помощью. Мне же Лизка про нее талдычила, даже и не знаю, по какой причине: то ли соседка ее, то ли подруга. А как тесен, оказывается, мир! Правильно, ленинградка, молодая, естественно, если у Лизки в подругах обреталась. И ну надо же такое, чтоб папаша с сыном, сами того не ведая, почти в одно и то же время, но в разных концах света, охмуряли двух сердечных подружек! Во – роман!

…Нет, такой факт конечно же необходимо отметить! Вот уж будет изумлена Лизка, когда узнает от меня, что ее подружка стала любовницей старичка! А с каким неподдельным пафосом мой папашка живописует свои страдания, это ж надо! Обязательно перескажу пикантную ситуацию Лизке… А мне и самому пора с ней что-то делать. Затянулся наш роман. И какой-то он бесполый. Никуда не годится.

…Нашел наконец конкретное подтверждение того, что мне, приседая от страха и оглядываясь, рассказывала милейшая чета Крокусов. Отец, оказывается, был в том бунгало, недалеко от которого нашли растерзанное тело Николая Ивановича Бруткова. Но именно он и нашел вещественное доказательство того, что не было никаких зверей, а было самое элементарное убийство. И орудие убийства им найдено. И даже обозначена его принадлежность.

Ну и что, и чем кончилось?

Я удивляюсь поразительной наивности отца. Несомненно, мне сегодня известно гораздо больше, чем ему тогда, но ведь нельзя же быть до такой степени близоруким!…

…Странное дело, чем больше читаю, тем больше наша система напоминает мне американскую. Та же подковерная драчка, те же тайные службы, вранье, подлость, убийства… Видимо, не в общественной системе все-таки дело, а в самом характере человеческого общества. Люди – дерьмо, а не система. Хорошие люди при любой системе могут жить так же, как и плохие. Но последних всегда больше.

Да, в социологи мне лучше не соваться…

Но когда я все-таки встречусь с этим мистером Бреннером из ФБР, который уже интересовался мной и ждет моего звонка, я обязательно спрошу его об Майкле Эллиоте, тоже фэбээровце, с которым в последние часы жизни имел дело мой отец.

Он собрался к нему с кучей доказательств того, что Брутков пал жертвой заинтересованных в его уничтожении людей, а вовсе не диких зверей.

Отец не записал подробно все свои доказательства, полагаю, он был убежден в том, что сумеет быть красноречивым. На этот счет он даже произнес целый монолог. То есть записал его. Я знаю, это лучший способ запомнить. Но видимо, он торопился и поэтому фиксировал свои аргументы в самой общей форме. Частности должны были, как я понимаю, прозвучать в диалоге с мистером Эллиотом. И разумеется, на суде, где разбиралось бы дело убийц…

Наивные люди!…

…Я сделал для себя неожиданный и неприятный вывод: мне не нравятся американцы. Нет, я, конечно, помню свой восторг – первоначальный и основанный лишь на мимолетных первых впечатлениях. Да, они улыбаются. Но я подумал о другом: если он не будет улыбаться, молча проклиная меня и всех моих предков, когда я стану бесцеремонно копаться в товарах на прилавке, то его немедленно уволят и больше никуда не возьмут. И так абсолютно везде! Так на кой, извините, хрен, мне все эти их улыбки? Первый их вопрос: как дела? Но еще ни один не выслушал моего ответа.