Маленький портной и шляпник

Воздух здесь был теплый, застоявшийся, чуть сладковатый. Все, кроме черной мебели, имело цвет слоновой кости, тишина царила такая, что слышалось тиканье часов - их было четыре или пять, а некоторые находились, похоже, неблизко.

Он не осмеливался сесть. Он не знал, как себя вести. Ждать ему пришлось долго, и он вздрогнул от неожиданности, увидев перед собой неслышно появившуюся старую монахиню.

"Сколько ей лет?" - мысленно спросил он себя; угадать возраст монахини в чепце трудно.

- Вы хотели поговорить со мной?

Еще из дома он позвонил господину Кюжа, мужу второй жертвы, тому, который служил в мэрии. Господин Кюжа был у себя в "бюро находок".

- Кто говорит? - раздраженно кричал он в трубку. Кашудас долго медлил, прежде чем рискнул произнести:

- Один из инспекторов комиссара Мику... Вот по какому вопросу: не знаете ли вы, господин Кюжа, где воспитывалась ваша жена...

В пансионе при монастыре Непорочного зачатия, черт побери! Само собой разумеется, раз речь идет о прекрасном воспитании.

- Прошу прощения, мать-настоятельница...

Он путался в словах. Еще никогда он не чувствовал себя до такой степени неловко.

- Я хотел бы знать имена тех, кто воспитывался здесь и кому сейчас шестьдесят три года... Или шестьдесят четыре... Или...

- Мне - шестьдесят пять...

У нее было словно из розового воска лицо, светло-голубые глаза. Не переставая наблюдать за ним, она перебирала тяжелые четки, висящие у нее на поясе.

- Вы могли умереть, мать-настоятельница...

Не с того он начал. Его охватило волнение. Его охватило волнение главным образом оттого, что постепенно возникала уверенность: он получит двадцать тысяч франков.

- Мадемуазель Моллар воспитывалась здесь, не так ли?

- Это была одна из лучших воспитанниц...

- А мадам Кюжа...

- Ее девичья фамилия - Дежарден...

- Скажите... Если все они учились в одном классе...

- Мы все из одного класса... Вот почему в последние дни...

Но у него не было времени слушать.

- Если бы я мог получить список воспитанниц, которые в ту пору...

- Вы из полиции?

- Нет, мадам... То есть, мать-настоятельница... Но это все равно... Представьте себе, я знаю!

- Вы знаете - что?

- То есть я думаю, что скоро узнаю... Случается ли вам выходить?

- Каждый понедельник я хожу в епископство...

- В котором часу?

- В четыре...

- Не согласились бы вы составить для меня список.

Кто знает? Возможно, она принимает его за убийцу? Но нет! Она сохраняла спокойствие и даже безмятежность.

- Осталось не так уж много воспитанниц того выпуска... Кто-то, увы, умер... Некоторые совсем недавно...

- Я знаю, мать-настоятельница...

- Кроме Армандины и меня...

- Кто это - Армандина, мать-настоятельница?

- Армандина д'Отбуа... Вы, должно быть, слышали о ней... Некоторые уехали из нашего города, и мы потеряли их из вида... Погодите-ка!.. Минуточку...

Может быть, в конце концов, и монахиням хочется иногда отвлечься.

Очень скоро она вернулась с пожелтевшей фотографией в руках, на которой были запечатлены стоящие в два ряда юные девушки в одинаковых платьях, с медалями на одинаковых лентах.

Здесь были толстые и худые, хорошенькие и дурнушки, была одна огромная, похожая на грубую куклу. Настоятельница застенчиво произнесла:

- Вот эта - это я...

Затем указала пальцем на тщедушную девушку

- А это мадам Лаббе, жена шляпника.. Та, которая слегка косит, это...

Шляпник был прав. Из пока еще живых, из тех, кто по-прежнему жил в городе, оставалось, не считая его собственной жены, всего двое: настоятельница Урсула и мадам д'Отбуа.

- Мадам Лаббе очень больна... Надо будет навестить ее в субботу, как и каждый год, потому что в будущую субботу день ее рождения, и мы, мои подруги по пансиону, по традиции...

- Благодарю вас, мать-настоятельница...

Он нашел разгадку! Он заработал свои двадцать тысяч франков! Во всяком случае, он их получит! Все жертвы шляпника были запечатлены на фотографии. А две, оставшиеся пока в живых, не считая мадам Лаббе, - это, очевидно, те, чей скорый конец предсказывал убийца.

- Благодарю вас, мать-настоятельница . Я должен немедленно идти... Меня ждут...

Впрочем, это была правда. Скоро комиссар должен прийти на примерку. Возможно, маленький портной вел себя не так, как полагалось. Он не привык к монастырям.

Тем хуже, если его посчитают сумасшедшим или дурно воспитанным.

Он благодарил, отпускал поклоны, пятился к двери, в ту минуту, когда он выходил на улицу, его охватил страх при мысли о возможно притаившемся в темноте шляпнике. Ведь теперь, если иметь в виду, что он вышел, откуда вышел, его песенка спета.

- Я могу вам сказать, господин комиссар, кто следующая жертва... Ею станет, во всяком случае, одна из двух женщин, которых я вам назову. Но вначале я хотел бы, чтобы вы дали мне некоторые гарантии относительно двадцати тысяч франков...

Вот что он заявит. Напрямик, как человек, который не желает оставаться в дураках. Кто все раскрыл, он или не он?

И не просто волей случая, уж он сумеет обратить на это внимание журналистов. Бумажный клочок в манжете брюк, да, конечно! Ну а остальное? А монастырь? Кто подумал о монастыре? Кашудас, и никто другой! Так что настоятельница Святая Урсула обязана ему жизнью. И мадам д'Отбуа, которая живет в загородном замке и очень богата, тоже...

Он шагал быстро. Бежал. Время от времени оглядывался назад. Уже видна была его мастерская. Он стремительно вошел в дом Ему хотелось крикнуть:

- Я выиграл двадцать тысяч франков!

Он взобрался на антресоли. Зажег свет. Бросился к окну, чтобы задернуть занавески.

Да так и застыл на месте, не в силах сдержать дрожь в коленях. Занавески на окнах напротив были до конца раздвинуты, чего раньше никогда не случалось. В комнате горел свет. Видна была большая кровать из орехового дерева, белое покрывало, красная перина. Еще виднелся зеркальный шкаф, туалетный столик, два кресла, покрытые ковриками, и увеличенные фотографии на стене.

На перине лежала деревянная болванка.

А посреди комнаты стояли двое мужчин и мирно разговаривали: комиссар Мику и Альфред, молодой рыжий приказчик из шляпного магазина.

Наверное, в комнате был затхлый воздух, потому что они не только отдернули занавески, но и раскрыли окна.

- Господин комиссар... - позвал Кашудас через улицу, распахнув свое окно.

- Минутку, приятель...

- Идите. Я все знаю...

- Я тоже.

Неправда. Это невозможно. Хотя, да. Внимательно всмотревшись в одну из фотографий, висящую чуть правее кровати, Кашудас узнал группу девушек из монастыря.

Взглянув вниз, он увидел у двери полицейского. Сбежав с лестницы, Кашудас пересек улицу.

- Куда ты? - крикнула ему жена.

Отстаивать свои двадцать тысяч франков!

- Что вам угодно?

- Меня ждет комиссар...

Он прошел в мастерскую шляпника, поднялся по винтовой лестнице. Он слышал голоса. Голос комиссара:

- И когда же у вас создалось впечатление, что мадам Лаббе нет в живых?

Пронзительный женский голос:

- Я давно уже догадывалась... Я догадывалась, но не подозревала... Главное, из- за рыбы...

То была служанка, которую Кашудас не мог видеть из окна, так как ее скрывала стена.

- Из-за какой рыбы?

- Да из-за всякой - селедки, мерлана, трески...

- Объясните...

- Она не могла есть рыбу...

- Почему?

- Она ее не переносила... Бывают такие люди... У меня вот крапивница от клубники и помидоров... Я их ем, потому что люблю, особенно клубнику, но потом всю ночь чешусь...

- Ну, и что дальше?

- Вы обещаете, что я получу свои двадцать тысяч франков?

Кашудаса, стоящего у порога, охватило тоскливое чувство.

- Учитывая, что вы первая нас известили...

- Знаете, я была в нерешительности, ведь всегда боишься ошибиться... Не говоря уже о том, что и я женщина старая... Понимаете? Конечно, мне понадобилось мужество, чтобы по-прежнему приходить сюда... И хоть я говорила себе, что мне он вряд ли посмеет причинить зло, все-таки больше пятнадцати лет у них проработала...