Манхэттенский ноктюрн

– Да, ужасное здание. Фрэнк… я хочу сказать, Ирвинг никогда бы не купил его.

Ее оговорка выглядела весьма странно.

– Он находится там, где умер Саймон.

– Да.

– Тут есть связь?

– Ну, у Саймона были ключи от наших домов, и он иногда заглядывал туда по моей просьбе.

– Зачем? Не понимаю.

Она изучающе смотрела мне прямо в лицо, по-видимому решая, что мне можно рассказать. Я, видимо, был слишком настойчив.

– Простите, – сказал я. – Вернемся к прежней теме.

– Да, я, кажется, забегаю вперед. Видите ли, после смерти Майкла Саймон проводил здесь много времени. У меня больше не было детей. Знаете, когда случаются такие вещи, от них потом невозможно отделаться. Да и возраст у меня уже был не тот, так что хорошего мало. Но, как я уже говорила, Майкл… то есть Саймон… часто заходил к нам и проводил со мной много времени. Я ему читала, показывала сказки и всякое такое. У меня на кухне стоял небольшой мольберт, а он любил рисовать, ну и рисовал там разные картины. Очень способный мальчик. У нас было одно правило: никакого телевидения в доме. Да, такой одаренный малыш, если хотите знать, самый одаренный из всех живших в округе. Но, понимаете, из-за маленького роста он начал… у него было странное отношение к самому себе, он был похож на свою мать… дети, знаете ли, любят иногда дразнить таких, как он, и он приходил сюда, а я вроде его утешала. Мы рисовали, разглядывали картинки в книжках и даже готовили вместе что-нибудь вкусненькое. Я думаю, Фрэнк был… меня эта мысль доводит до безумия… Фрэнк и понятия не имел, каким способным был Саймон. Никакого понятия. У него был сын, который… ладно, уж лучше я промолчу. Так или иначе то были лучшие годы моей жизни. У меня был Саймон, и меня не слишком беспокоило, что дела у Ирвинга шли не слишком хорошо. Иногда он брал Саймона с собой и водил по всем этим домам, и тот встречался с разными людьми или, по крайней мере, видел много всяких людей. Он был очень тихим и спокойным ребенком. Где-то там, на выездах, Ирвинг купил мне любительскую кинокамеру, потому что мы еще не совсем отказались от мысли уехать во Флориду. Я показала ее Саймону, и он загорелся желанием испробовать ее. А потом он буквально не выпускал ее из рук, а тогда ему, кажется, едва исполнилось десять. Это было еще того, как появились разные новомодные штуки… не могу вспомнить их название. Я сейчас и не помню, брала ли я вообще эту камеру в руки, но у нас было кое-что… – Она остановилась. – Я знаю, я все болтаю и болтаю, но поймите, мне не с кем поговорить о таких вещах. Никого ведь не интересует, что помнит какая-то там старушенция, но вот что я хочу сказать: у меня есть один из старых фильмов Саймона, которые он снимал нашей камерой, где-то наверху…

– Это вас не слишком затруднит?

– О нет, нет, я сейчас!

И это действительно заняло не больше минуты, ибо она, очевидно, знала, где искать. Она вернулась со стареньким проектором «Кодак» и большой коробкой с футлярами от восьмимиллиметровых пленок выцветшего желтого цвета.

– Мои пальцы… – начала она, и я все сделал вместо нее: осторожно зарядил пленку и направил белый прямоугольник света на стену ее кухни.

– Отлично, – сообщил я.

Миссис Сигал выключила в кухне свет, и после непременных дрожащих кадров появился дом Сигалов, окруженный подрезанными кустами. Камера снимала панорамный план, судорожно дергаясь вверх и вниз. Потом последовало быстрое переключение на собаку, игравшую в небольшом дворике у дома.

– Это была его собака. Никак не могу вспомнить, как ее звали.

Дальше шли кадры с мистером Краули, сидевшим за верстаком.

– Это в их подвале.

Мистер Краули поднял глаза и посмотрел в камеру, потом дотронулся до своей шляпы. У него были такие же сверкающие черные глаза, как у Саймона. На следующих кадрах было какое-то помещение и Саймон, стоявший перед камерой. Он мал ростом, с пухлыми щеками, у него цветущий вид. Поднимает палец вверх. Ждет. Затем стремглав уносится из кадра.

– Должно быть, это снимал Ирвинг или я, – заметила миссис Сигал.

Саймон на минуту покинул кадр, и я решил, что эту сцену снимали в гостиной Сигалов. Дальше Саймон снова влетает в кадр. На нем форма нью-йоркских «Янки»: шапочка, рукавица, в руке бейсбольная бита. Он расхаживает с важным видом, затем фильм заканчивается.

– Это единственная пленка, на которой он заснят, – сказала она.

– Миссис Сигал, мне нужно задать вам один вопрос. Вы рассказали мне о ваших отношениях с Саймоном, когда он был ребенком. А когда он стал взрослым мужчиной? Есть ряд фактов, которые я не в состоянии объяснить. Когда-то вам принадлежал дом в Манхэттене, и Саймон заходил в ваши здания и имел доступ к ключам, так, кажется, вы сказали. И умер он в доме, некогда принадлежавшем вам. – Я перевел дух. – Вы навещаете его отца дважды в неделю и уже довольно давно. Вы получаете регулярное вознаграждение за эту услугу от доверительного фонда Саймона и более крупные нерегулярные платежи оттуда же. Я не могу взять в толк, что все это значит, миссис Сигал. У меня не сходятся концы с концами. А у вас?

Момент раскрытия. Миссис Сигал испуганно уставилась на меня, и я напомнил себе, что понятия не имею, каково быть женщиной шестидесяти восьми лет с дряхлым, выжившим из ума мужем, не имеющей детей, которые позаботились бы о ней. Миссис Сигал вертела в руках стоявшие на столе фарфоровые солонку и перечницу в виде маленьких голландских мальчиков, которые кто-то, вероятно, теперь коллекционирует.

– Мистер Рен, я… о, понимаете, я просто старая женщина, у которой есть глупые секреты. Знаете, я любила Фрэнка Краули, – воскликнула она. – Я любила его – как жена, вероятно, вы назвали бы это так. Он был, он был добр ко мне. Мы… много лет… если вы понимаете. – Ее глаза расширились от важности признания. – Мой муж – после того как Майкл утонул – больше не хотел иметь детей, не хотел или не мог, а Саймон много времени проводил здесь, это трудно объяснить. Мой муж, конечно, знал, но ему было все равно, да, все равно. – Она печально покачала головой, словно ей хотелось вызвать его ревность. – Фрэнк был… он был прекрасным человеком, очень сдержанным, очень деликатным. После того, как умерла его жена, он был очень нежен. – Миссис Сигал отвела взгляд. – О, конечно, все это глупо и никого не интересует.

– Меня интересует.

Она подняла глаза:

– Вас?

– Да, – мягко сказал я.

– Ну что ж, я только не знаю, на какой вопрос мне отвечать сначала. Я могу рассказать вам, что, начав зарабатывать какие-то деньги, Саймон спросил, может ли он позаботиться о нас; я тогда ответила, что это его деньги, он их заработал. Но он настаивал. Его адвокатская фирма начала посылать мне деньги, тысячу в месяц. По правде говоря, из-за этого я чувствовала себя ужасно и решила показать им, что я что-то делаю, а не просто получаю их деньги, пусть даже это были деньги Саймона. Я навещала Фрэнка дважды в неделю и поэтому просто начала посылать отчеты о визитах с благодарственной запиской. Они позвонили мне и сказали: «Будьте добры, оформите свой счет на бланке фирмы», – и я так и сделала. У нас тут есть несколько старых бланков юридической конторы, так что я ими и воспользовалась. Саймон узнал об этом, и ему было очень приятно. Ему не нравились эти адвокаты, квалифицированные бухгалтеры и служащие. Понимаете, это была наша маленькая шутка.

– А крупные платежи?

– Это было нечто другое. Саймон знал о наших денежных затруднениях. Ирвинг сбил машиной корейца, и у этого человека был очень сложный перелом бедра. Он больше не мог ходить. Тогда он предъявил нам иск. Поэтому-то у нас и возникли кое-какие денежные проблемы. По правде говоря, я не рассказывала Саймону, насколько серьезными они были, но он предложил купить нам новый дом, любой. Но я отказалась, я была счастлива там, где жила. Я имею в виду, что здесь для меня все свои – мясник, служащие в супермаркете. В конце концов Саймон заявил, что хочет, чтобы мы кое-что сделали для него, и мы могли бы выписать счет фирме. Я должна была посылать кое-что третьей стороне, а потом выписывать счет фирме на старом бланке…