Манхэттенский ноктюрн

Ничего не скажешь, техника розыска в полиции явно делает успехи.

– Да, я…

– На углу Шестой авеню и Сорок четвертой улицы?

– Да.

– Не вешай трубку. Мы сейчас пошлем машину.

– Я могу тебе ее принести, если хочешь.

– Нет, – сказал Хэл. – Мы, эй… Портер, не вешай трубку.

Он позвонил по другому телефону.

– Если не возражаешь, подожди там немного. Машина без опознавательных знаков. Минут через пять-шесть.

Я ждал. Небо нахмурилось, казалось, вот-вот пойдет снег. Движение было не слишком оживленным. Дважды успел переключиться светофор, когда в конце Шестой улицы я увидел черный седан, на большой скорости несущийся в мою сторону; за ветровым стеклом вспыхивал красный проблесковый сигнал. Автомобиль проехал немного вперед и остановился. Дверца широко распахнулась. Я нагнулся, заглянул внутрь… и встретился взглядом с темными сердитыми глазами Рудольфа Джулиани, мэра города Нью-Йорка, карающего ангела.

– Господин мэр!

Глаза сверкнули, губы скривились в подобии улыбки. Он протянул руку вперед, я положил в нее кассету. Он кивнул, бросил быстрый взгляд на водителя и скомандовал:

– Пошел.

Машина сорвалась с места и быстро исчезла из виду.

Итак, с пленкой вроде бы покончено, но у меня было еще одно дело к Фицджеральду. Я вошел на тротуар и снова набрал его номер:

– Хэл, мне надо кое о чем с тобой поговорить.

– О чем?

– Я еду в центр. Встретимся на улице.

Я поймал такси с первой же попытки.

– Вы, случаем, не Портер Рен? – спросил меня шофер. – Ну, тот малый, который работает в газете?

– Я самый и есть.

– По-моему, колонка ваша дает слабину, – сказал он мне. – Вам стоило бы сделать ее поострее, я понятно говорю?

– Вполне.

– Я имею в виду историю с тем парнем, который убил свою подружку. Помните, там был дневник этого психа и всякое такое, а еще про свадебное платье, ну и дальше много всего. Так вот это, я вам скажу, прямо, знаете ли, класс.

– В общем, это не лучшее, что я сделал.

– Ну что ж, вынужден согласиться.

– Дайте мне еще один шанс… может, я еще сумею вас удивить.

– О чем речь, конечно!

Потом я стоял на улице у главного полицейского управления, а Хэл без пальто сбегал вниз по гранитным ступеням. Ветер трепал его волосы. У него был взволнованный вид. Он выполнил то, что обещал, разве что с небольшим опозданием, и теперь его акции сильно поднялись в цене.

Он пожал мне руку:

– Мэр очень доволен.

И Хэл тоже явно был доволен. Удовольствие мэра было своего рода валютой, конвертируемой минимум в продвижение по службе и, следовательно, в предельно возможное повышение оклада; Хэл добыл не только видеозапись, но и немного лишних наличных денег, чтобы заплатить за обучение своих детей, несколько раз съездить с женой в Атлантик-Сити, ну, может, еще на пару рубашек с монограммой для себя. Теперь настал момент предъявить мое требование.

– У меня все же есть два-три условия, Хэл.

– Ну, подожди…

– Нет, это ты подожди, черт побери!

Так мы и стояли там – двое мужчин на холоде, – пялясь друг на друга.

– Это ведь именно я получил по яйцам, чтобы добыть эту пленку, это мой дом твои копы перевернули вверх дном, это моего сына ранили, это моя жена уехала из города, Хэл. У меня скверное настроение. Не так уж много у меня условий, Хэл, а ты не желаешь считаться ни с одним из них. Первое: я должен выдать этот материал в печать – завтра же. Второе: мое имя не должно упоминаться, когда тебя будут расспрашивать о том, как у тебя оказалась эта пленка. И не только сейчас, но и вообще никогда. Она пришла по почте без указания отправителя. Третье: ты пошлешь нескольких детективов, чтобы они схватили этого подонка и разобрались с ним на всю катушку. – Я показал ему листок бумаги, на котором было написано имя – Фил Бьянканьелло.

– Первое и второе – без проблем, а вот третье я не понял.

– Этот мерзавец ранил моего маленького сына.

Хэл придерживал галстук на ветру. Мимо шли люди.

– Это мой сын, мой маленький сын, Хэл.

– Мы не можем убрать этого типа – это не наш метод.

– Да просто надо с ним расквитаться. Заставьте его заплатить по счетам.

Мы просто постояли там немного, потом он кивнул, глядя мне прямо в глаза, что мужчины вообще делают крайне редко, и я понял, что об этом позаботятся. Возможно, не сегодня и даже не очень скоро, но рано или поздно – наверняка. В полицейское управление надо верить, что я и делаю.

Я мог бы оставить все, как есть, устраниться от всего на свете. Мог бы послать ключ Кэролайн, взять отпуск, улететь в Калифорнию, подъехать на взятой напрокат машине к дому матери Лайзы, свалившись как снег на голову, и таким образом выйти из игры. Но я ничего этого не сделал. Слишком много вопросов роилось у меня в голове, подобно легкому, но непрерывному снегу, который наконец-то пошел. Я позвонил Кэролайн и сообщил, что у меня есть для нее хорошие новости.

– А почему бы тебе не зайти ко мне? – спросила она весело. – Мы только что вернулись с приема.

– Мы – это ты и Чарли?

– Да, с приема в банке Чарли.

Она явно говорила с расчетом на то, что он слышит ее слова.

– Я могу зайти в другой раз.

– Ни в коем случае, – протестующим тоном воскликнула она. – Я хотела бы вас познакомить.

Это был удобный случай лучше понять Кэролайн; возможно, именно это она и предлагала, а может быть, и нет.

Наполеон был на месте, сидел и читал, но только уже другой детективный роман.

– Ну как, хорошие парни выигрывают или проигрывают?

– Проигрывают.

Я поднялся наверх. Кэролайн открыла блестящую черную дверь. Я вошел и, не зная, что она сказала Чарли о наших запутанных взаимоотношениях, решил вести себя так, как будто и не было проведенных здесь сладостных часов.

Он был там, я сразу его увидел, в костюме, делавшем его похожим на сенатора, сующего полено в камин в гостиной. Он встал, и я сразу представил себе его будущее… сорок лет в роли денежного мешка.

– Привет! Ну надо же, тот самый Портер. – Он широко улыбнулся, крепко пожимая мне руку. – Чарли Форстер.

– Насколько я понимаю, вы только что вернулись с приема, – вежливо сказал я, стараясь запомнить фамилию Чарли.

– Да, мы – наш банк – объявил о новом…

– Я сейчас вернусь, – крикнула из кухни Кэролайн. – Портер, что ты будешь пить?

– О, если можно, приготовь большую порцию джина с тоником.

Я присел на большой белый диван рядом с шелковой сумочкой.

– Постараюсь, – отозвалась она.

– Вы интересуетесь «Никсами»? – спросил я Чарли.

Теперь он мешал кочергой угли в камине.

– Разумеется. Конечно. Как раз на днях ходил с двумя клиентами-японцами. У нас – у банка – довольно приличная ложа.

– А Кэролайн нравятся спортивные игры?

Он наморщил лоб, соображая:

– Скорее всего, нет. Я брал ее с собой на игры раз или два, но, по правде говоря, ее это не заинтересовало.

– Что не заинтересовало? – Она вошла в гостиную с тем же самым серебряным подносом, который я видел раньше, но на этот раз она не была голой, на ней красовалось черное бархатное платье с длинными рукавами с бриллиантовым браслетом и часиками от Картье. Бриллиантовые серьги, туфли лодочки на высоких каблуках, чулки цвета шампанского. Ее волосы были подобраны кверху в нечто, что, по-моему, называют шиньоном. – Чем это я не интересуюсь?

– Всего лишь баскетбольными матчами, игроками и командами, всем этим, – ответил Чарли. – Я рассказывал Портеру, как я на днях ходил на игру.

– Он прав. – Она уселась и повернулась ко мне. – Чарли все обо мне знает.

– Очень хорошая прелюдия к браку. – Я не осмелился взглянуть на нее и просто пригубил свой стакан.

Чарли посмотрел на часы.

– Итак, Портер, ты этого не знаешь, – начала Кэролайн, – но, оказывается, это что-то вроде торжества. Чарли сегодня назначили вице-президентом.