Язык небес

— Это подлинники?

Мужчина утвердительно кивнул:

— Они висят здесь уже очень давно. Когда-то наш монастырь был великолепен, но сейчас этого уже нет, и, видимо, никакие реставрационные работы не вернут былого величия.

— Что случилось?

— Война, равнодушие, погода. Вот что превратило его в камни.

Перед тем как выйти из-за стола, Малоун услышал, как Изабель приказала Хенну убрать тела из церкви. Сейчас тот, уже облаченный в пальто, незаметно выскользнул за дверь. Малоун поймал дуновение холодного воздуха, когда хозяин вернул ему ключ от номера. Он поднялся к себе по деревянной лестнице. Коттон не взял с собой никакой одежды, а та, что была на нем, нуждалась в стирке и чистке, особенно рубашка. В комнате он бросил куртку и перчатки на кровать, снял рубашку и прошел в крошечную ванную. Там он, воспользовавшись гостиничным мылом, постирал рубашку и повесил ее сушиться на батарею.

Малоун стоял в майке и изучал свое отражение в зеркале. Он носил майку с шести лет — укоренившаяся привычка. «Плохо ходить с голой грудью, — сказал бы его отец. — Ты же не хочешь, чтобы от твоей одежды пахло потом?» Коттон никогда не задавал отцу вопросов, просто следовал его примеру и всегда носил майку с глубоким вырезом, так чтобы она не торчала из рубашки. Интересно, как легко всплывали в памяти детские воспоминания. Они так мало времени провели вместе… Малоун помнил только три года, с семи до десяти лет. Он все еще хранил флаг, на который положили награды отца во время его похорон. Его мать еще тогда отказалась от этой памятной вещи, заявив, что в ее жизни и так было слишком много войны. Но когда восемь лет спустя Коттон сказал ей, что поступил на службу, она не возражала. «Что еще мог сделать мальчик Форреста Малоуна?» — просто сказала мать.

И Малоун был с ней согласен. Что же еще?

Он услышал негромкий стук и вышел из ванной, чтобы открыть дверь. За порогом стояла Кристл.

— Могу я войти?

Он сделал приглашающий жест и быстро закрыл за ней дверь.

— Я хочу, чтобы ты знал: мне не понравилось то, что сегодня случилось. Вот почему я пошла за тобой. Я пыталась сказать матери, что обманывать тебя абсолютно бессмысленно.

— Разумеется, ведь ты у нас такая честная.

— Давай посмотрим правде в глаза, хорошо? Если бы я сказала тебе, что уже нашла связь между завещанием и надписью, ты бы поехал в Ахен?

Скорее всего, нет. Но Малоун продолжал хранить молчание.

— Я так не думаю, — быстро сказала она, прочитав ответ у него на лице.

— Ты слишком много рискуешь по глупости.

— На кон поставлено слишком многое. Мама хотела, чтобы я сказала тебе кое-что наедине; она не хотела, чтобы об этом знали Доротея и Вернер.

А он-то гадал, когда же Изабель исполнит свое обещание и выдаст ему «чертовски хорошую информацию».

— Хорошо, кто пытается меня убить?

— Человек по имени Лэнгфорд Рэмси. Вообще-то мама уже с ним говорила. Именно он послал людей, чтобы убить тебя в Гармише, Рейхсхоффене и Ахене. И сегодня тоже были его люди. Он очень хочет твоей смерти. Он глава вашей военно-морской разведки. Мама убедила его в мысли, что она его союзник.

— Ого, это что-то новенькое. Подвергать мою жизнь опасности, чтобы сохранить ее…

— Она пытается тебе помочь.

— Рассказав Рэмси, где я буду сегодня?

Кристл кивнула.

— Мы разработали весь сценарий этого нападения, так чтобы они оба были убиты. Мы не знали, что придут еще двое. Предполагалось, что они будут ждать нас снаружи. Ульрих думает, что их привлекли выстрелы… — Она замолчала, а потом закончила скороговоркой: — Коттон, я рада, что ты здесь. И в безопасности. Я хотела бы, чтобы ты это знал.

Малоун почувствовал себя человеком, идущим на виселицу после того, как сам накинул себе петлю на шею.

— Где твоя рубашка? — спросила вдруг Кристл.

— Когда живешь один, вынужден стирать себе сам.

Кристл добавила с дружелюбной улыбкой, которая немного разрядила напряженную атмосферу в комнате:

— Я жила одна с тех пор, как достигла совершеннолетия.

— Однако одно время ты была замужем…

— Фактически мы никогда не жили вместе. Одна из тех небольших ошибок, что формируют нашу жизнь. Она была быстро исправлена. Мы провели несколько замечательных уик-эндов, и только. А как долго ты был женат?

— Почти двадцать лет.

— Дети?

— Сын.

— А у него есть имя?

— Его зовут Гари.

В комнате воцарилось молчание.

Малоун внимательно смотрел на Кристл. На ней были синие джинсы, серая рубашка и кардиган военного покроя. Он мог все это увидеть, еще когда она была привязана к колонне. Конечно, в том, что женщины лгали ему, не было ничего нового. Его бывшая жена годами не говорила имени настоящего отца Гари. Если возникала необходимость, Стефани тоже врала ему время от времени. Даже его мать, колодец эмоций, женщина, которая редко когда показывала какие-либо чувства, лгала ему о его отце. По ее мнению, он все прекрасно понимал сам. Но Коттон знал, что это не так. Он отчаянно желал узнать все, что можно, о своем отце. Не миф, не легенду или память. Просто самого человека.

— Время ложиться спать. — Малоун почувствовал, что нужно закончить этот безумно длинный день.

Кристл обошла лампу, стоявшую рядом с кроватью, и дернула выключатель. В комнате воцарилась полная темнота.

— Я согласна, — прошептала она.

Глава 64

Доротея наблюдала через замочную скважину, как ее сестра вошла в номер Коттона Малоуна. Она видела, как ее мать разговаривала с Кристл, и гадала, что же та ей сообщила. Доротея видела, как ушел Ульрих, и знала, какое задание ему было поручено. Но до сих пор не знала самого главного: какая роль отведена ей самой. Единственное, что ей пришло в голову, это то, что она обязана помириться с мужем. В их номере была лишь одна кровать, причем чертовски узкая. Когда она попросила владельца поставить хотя бы раскладушку, то он, радостно улыбаясь, сообщил, что в отеле нет ничего подобного.

— Все не так уж плохо, — сказал ей Вернер, войдя в номер.

— Это зависит от того, что каждый понимает под словом «плохо», — парировала Доротея.

На самом деле она находила эту ситуацию довольно забавной. Они оба вели себя как подростки на первом свидании. С одной стороны, их положение выглядело комичным, с другой — все было достаточно печально. Ограниченное пространство не позволяло ей устраниться от знакомого запаха его лосьона после бритья, запаха табака из его трубки и от гвоздичного аромата его любимой жвачки. И эти запахи постоянно напоминали ей, что он не был одним из тех бесчисленных мужчин, близость с которыми она познала в последнее время.

— Слишком много всего произошло, Вернер. И слишком быстро.

— Я не думаю, что у тебя есть хоть какой-нибудь выбор.

Он стоял возле окна, обхватив плечи руками. Доротея внимательно смотрела на него и вспоминала, как он действовал в церкви. Это было так на него не похоже.

— Неужели ты думаешь, что тот человек мог действительно меня застрелить?

— Все изменилось, когда я застрелил его товарища. Он был зол и мог сделать что угодно.

— Ты так легко убил того человека…

Вернер покачал головой:

— Не легко, но это надо было сделать. Вся эта ситуация была вполне сравнима с охотой на оленей.

— Я никогда не знала, что ты способен на такое, — сказала Доротея и сделала шаг навстречу.

— За последние дни я узнал о себе много нового.

— Эти люди в церкви были дураками, думающими только о том, как получить деньги.

«Совсем как те наемники на Цугшпице. У них не было никаких причин доверять нам, но именно это они и сделали», — подумала Доротея.

Вернер повернулся к ней и оказался рядом.

— Зачем ты избегаешь меня? — спросил он, прямо глядя в ее глаза.

— Я не думаю, что сейчас подходящее время или место, чтобы обсуждать нашу личную жизнь. — Доротея на мгновение оробела.

Брови Вернера поднялись вверх.