Бледный преступник

- Глупости, Понтер. Вы несете чепуху.

- Ну да? Тогда почитайте то, что там, в папке. И все узнаете.

- Пациент не должен видеть свою историю болезни. Даже открывать эту папку неэтично по отношению к доктору.

- Мне кажется, вы повидали гораздо больше, чем записки вашего доктора, Рейнхард. А Киндерман свою этику перенял у святой инквизиции.

Я повернулся к шкафу и продолжал молча листать бумаги, пока не натолкнулся еще на одно знакомое имя. На имя той женщины, которую я безуспешно искал два месяца. Женщины, которая когда-то была мне дорога. Наверное, я даже был влюблен в нее. Да, и такое иногда случается в моей работе. Человек исчезает без следа. Мир продолжает жить своей жизнью, а ты вдруг узнаешь нечто, что в свое время помогло бы раскрыть тайну. Кроме обычного раздражения, которое появляется, когда узнаешь, как далеко от цели ты был, приходится еще учиться жить с этим. Моя работа не очень-то подходит для тех, кто предпочитает оставаться чистеньким. У частного детектива в руках больше оборванных нитей, чем у ткача. И все-таки, как и любой другой человек, я испытываю удовлетворение, если мне удается связать оборванные концы. Однако то, что я встретил имя женщины, о которой говорил мне Артур Небе однажды ночью несколько недель назад среди руин Рейхстага, означало для меня нечто большее, чем просто удовлетворение от того, что решение этой загадки все-таки нашлось, хотя и слишком поздно. Иногда находка бывает подобна откровению.

- Сволочь, - сказал Ланге, перелистывая страницы своей истории болезни.

- Я как раз подумал то же самое.

- "Невротическое женоподобие", - процитировал он. - У меня. Да как он мог подумать такое обо мне?

Я выдвинул другой ящик, вполуха слушая, о чем он говорит.

- А вы сказали, что он ваш друг.

- Как он мог утверждать такие вещи? Я этому не верю.

- Ну-ну, Рейнхард. Вы же знаете, если плаваешь с акулами, нужно быть готовым к тому, что когда-нибудь они возьмут да и откусят тебе яйца.

- Я убью его! - возмутился он и швырнул папку через весь кабинет.

- Только после меня. - Я нашел наконец папку с историей болезни Вайстора и с грохотом задвинул ящик на место. - Так. Вот она. Теперь можно отсюда убираться.

Я протянул было руку к дверной ручке, но тут из-за двери показался пистолет, а вслед за ним - Ланц Киндерман.

- Не скажете ли вы мне, что здесь, черт возьми, происходит?

Я отступил в комнату.

- Ба, какой приятный сюрприз! - произнес я. - А мы как раз беседовали о вас. Думали, что вы уехали на ваши уроки Библии в Вевельсбург. Кстати, на вашем месте я бы обращался с этим оружием поосторожнее. Мои сотрудники держат это место под наблюдением. И они, знаете ли, очень преданные люди. У нас в полиции сейчас так принято. И мне не хочется думать о том, как они поступят, когда узнают, что со мной что-то случилось.

Киндерман взглянул на застывшего Ланге, затем на папки у меня под мышкой.

- Не знаю, какую игру вы затеяли, господин Штайнингер, если это, конечно, ваше настоящее имя, но думаю, вам лучше положить папки на стол и поднять руки вверх.

Я положил папки на письменный стол и едва успел заикнуться насчет ордера, как Рейнхард уже перехватил инициативу, если можно так назвать безрассудство, с которым человек бросается на пистолет 45-го калибра, направленный прямо на него. Его ругательства тотчас же утонули в грохоте выстрела, превратившего его шею в кровавое месиво. Издавая жуткие булькающие звуки, Ланге завертелся на месте, словно танцующий дервиш, и, судорожно хватаясь за шею руками, скованными наручниками, и оставляя на обоях кровавые брызги, свалился на пол.

Кисти Киндермана явно были больше приспособлены держать скрипку, чем пистолет 45-го калибра, а чтобы снова взвести его тяжелый курок, нужно иметь пальцы плотника. Поэтому у меня оказалось достаточно времени, чтобы схватить с письменного стола бюст Данте и разбить его вдребезги о голову Киндермана.

Киндерман рухнул без сознания, а я поискал глазами Ланге. Он прожил минуту или две и умер, не сказал больше ни слова, зажимая окровавленной рукой то, что осталось от его шеи.

Я снял с него наручники и надел их на стонавшего Киндермана, И тут, видимо услышав звук выстрела, в кабинет вбежали две медсестры и в ужасе уставились на картину, открывшуюся их взору. Я вытер руки о галстук Киндермана и подошел к письменному столу.

- Отвечаю заранее: ваш шеф только что застрелил своего друга-гомика. Я поднял телефонную трубку. - Оператор, дайте мне штаб полиции, Александрплац, пожалуйста.

Ожидая связи, я видел, как одна из медсестер пощупала пульс у Ланге, а другая помогла Киндерману добраться до кушетки.

- Он мертв, - сообщила первая медсестра. Затем обе они с подозрением уставились на меня.

- Говорит комиссар Гюнтер, - сказал я телефонисту в Алексе. - Соедините меня с криминальассистентом Коршем, или Беккером из комиссии по расследованию убийств, и как можно быстрее, пожалуйста.

Через какое-то время в трубке послышался голос Беккера.

- Я в клинике Киндермана, - объяснил я. - Мы зашли за историей болезни Вайстора, и Ланге ухитрился нарваться на пулю. Он потерял самообладание, а вместе с ним и кусок собственной шеи. У Киндермана оказалась с собой пушка.

- Хотите, чтобы я выслал труповозку?

- В общем, да. Только меня здесь уже не будет. Я буду придерживаться первоначального плана, только теперь вместо Ланге беру с собой Киндермана.

- Хорошо, комиссар. Я займусь остальным. Да, комиссар, звонила фрау Штайнингер.

- Просила что-нибудь передать?

- Нет.

- Совсем ничего?

- Нет, комиссар. Но, если позволите, я понял, что ей нужно.

- Ну давай, говори.

- Я полагаю, она хочет...

- Ладно, не трудись.

- Ну, вы и сами знаете таких, комиссар.

- Не совсем, Беккер, не совсем. Но по дороге непременно подумаю об этом. Можешь быть уверен.

* * *

Я выехал из Берлина и, следуя желтым полосам дорожной разметки, направился на запад, к Потсдаму, и далее - в Ганновер.

У Лехнина от берлинской кольцевой дороги отходит автострада, оставляя на севере древний город Бранденбург, а за Цизаром, старинной резиденцией епископов Бранденбургских, дорога идет строго на запад.