Бледный преступник

Филип Керр

"Берни Гюнтер"

Бледный преступник

перевод Е. Ламановой

Посвящается Джейн

Многое в ваших хороших людях вызывает

во мне отвращение, и совсем не зло их. Но

хотелось бы мне, чтобы безумие охватило их

и погибли они, как этот бледный преступник!

Хотел бы я, чтобы безумие их

называлось истиной, или верностью, или

справедливостью, но у них есть

"добродетель", чтобы жить долго, пребывая в

жалком самодовольстве*.

______________

* Перевод В. Рынкевича.

Фридрих Ницше

Часть первая

Клубничный торт на витрине кафе "Кранцлер" попадается тебе на глаза именно тогда, когда диета запрещает есть сладкое.

Так вот, в последнее время я начал чувствовать то же самое в отношении женщин. Только я не сижу на диете, а просто обнаружил: меня перестала замечать официантка. И множество других женщин тоже, хорошеньких, я имею в виду. Впрочем, с официанткой я мог бы переспать не хуже, чем с любой другой красоткой. Пару лет назад у меня была одна женщина. Я любил ее, только она исчезла. Что ж, это случается со многими в этом городе. С тех пор у меня только случайные связи. И теперь, глядя, как я верчу головой по сторонам на Унтер-ден-Линден, можно, наверное, подумать, что я слежу за маятником гипнотизера. Вероятно, виною тому жара. В это лето в Берлине жуткое пекло. А возможно, все дело в том, что мне стукнуло сорок и я начинаю таять при виде детишек. Впрочем, не важно, по какой причине, но в моем стремлении обзавестись потомством нет и намека на чувственность, и женщины, конечно, читают это по моим глазам и тут же оставляют меня в одиночестве.

Как бы то ни было, в это долгое жаркое лето 1938 года мы наблюдали самый настоящий разгул низменных инстинктов, вырвавшихся на свободу именно в эпоху арийского возрождения.

Глава 1

Пятница, 26 августа

- Совсем как чертов кукушонок.

- О ком это ты?

Бруно Штальэкер оторвался от газеты.

- О Гитлере, о ком же еще?

У меня все внутри сжалось, когда я почувствовал, что мой партнер собирается опять пройтись по поводу нацистов.

- Да, конечно, - сказал я твердо, надеясь, что этот знак полного понимания отвлечет его от более подробных объяснений. Но не тут-то было.

- Только-только выкинул австрийского птенчика из европейского гнезда, а сам уже зарится на Чехословакию. - Он хлопнул по газете рукой. - Ты видел это, Берни? Передвижения германских войск на границе с Судетской областью.

- Да, я понимаю, о чем ты говоришь.

Я взял утреннюю почту и стал ее рассортировывать. Пришло несколько чеков, которые помогли немного снять раздражение, вызванное Бруно. Трудно поверить, но совершенно ясно - он уже успел выпить. Обычно он бывает скуп на слова, что меня вполне устраивает, так как я тоже молчалив, но, выпив, он становится болтливее итальянского официанта.

- Странно, что родители ничего не замечают. Кукушонок выбрасывает других птенцов из гнезда, а приемные родители продолжают его выкармливать.

- Может, они надеются, что он, наевшись, заткнется наконец и уйдет, намекнул я, но у Бруно слишком толстая кожа, чтобы понять намек.

Я пробежал глазами одно из писем, затем прочитал его еще раз, уже медленно.

- Они просто не хотят этого замечать. Что там в почте?

- В почте? Гм... несколько чеков.

- Благословен тот день, когда приходит чек. А еще что?

- Письмо. Анонимное. Какой-то тип хочет встретиться со мной в Рейхстаге в полночь.

- Он объясняет зачем?

- Говорит, у него есть сведения по одному из моих старых дел. О пропавших без вести, которые до сих пор не найдены.

- Ну еще бы! Очень необычное дело. Ты пойдешь?

Я пожал плечами.

- Мне в последнее время не спится, так почему бы и не пойти?

- Ты хоть понимаешь, что это обгоревшие руины и туда еще небезопасно заходить? Ну и, кроме того, это может оказаться ловушкой. А вдруг кто-то хочет убить тебя?

- Тогда, наверное, это ты прислал письмо.

Он неловко засмеялся.

- Возможно, мне стоит пойти с тобой. Я бы спрятался где-нибудь поблизости, чтобы услышать каждое слово.

- Или выстрел? - Я покачал головой. - Если хочешь убить человека, незачем приглашать его в такое место, где он, естественно, будет настороже.

Я выдвинул ящик стола.

На первый взгляд большой разницы между маузером и "вальтером" нет, но я выбрал маузер. Форма рукоятки и то, как пистолет ложится в руку, придает ему больше солидности, чем немного меньшему по размеру "вальтеру". Уж им-то можно остановить кого угодно. Как и чек на крупную сумму, оружие вселяет в меня чувство спокойной уверенности, когда оно у меня в кармане. Я помахал пистолетом в сторону Бруно.

- Кто бы ни послал мне это приглашение на вечеринку, пусть знает: у меня с собой есть "зажигалка".

- А если он будет не один?

- Перестань, Бруно, не надо сгущать краски. Я знаю, чем рискую, но дело есть дело. Газетчики получают сводки, солдаты - донесения, а сыщики анонимные письма. Если в я хотел получать почту с сургучными печатями, то пошел бы в адвокаты.

Бруно кивнул, подергал повязку на глазу и переключил свое внимание на трубку - камень преткновения нашего сотрудничества. Я ненавижу все эти священные атрибуты курильщиков трубок: кисет, всякие там ершики для чистки, складной ножик и специальную зажигалку. Любители трубок - великие мастера вечно что-то вертеть в руках и такая же напасть для человечества, как, скажем, миссионер, высадившийся на Таити с ящиком лифчиков. Виноват, конечно, не Бруно, ведь, несмотря на его пристрастие к выпивке и всякие мелочи, выводящие из себя, он все-таки оставался тем же хорошим детективом, которого я вытащил из захолустья в Шпреевальде, где он служил в криминальной полиции. Нет, во всем был виноват я: оказывается, по своему темпераменту я так же не способен к какому-либо сотрудничеству, как и к тому, чтобы быть президентом "Дойче банка".

И, глядя на него, я почувствовал себя виноватым.

- Помнишь, как мы, бывало, говорили на войне? Если на конверте есть твое имя или адрес, можешь быть уверен - письмо будет доставлено.

- Помню, - сказал он, зажигая трубку и возвращаясь к своей "Фелькишер беобахтер". Я с некоторой озабоченностью смотрел, как он читает газету.