Бледный преступник

- Господи, вы ведь не оставите меня здесь?! - взмолился он, вцепившись в мою руку.

- Тогда колись. Расскажи о Вайсторе, Ране и Киндермане. Подпишешь заявление - и получишь прекрасную камеру на одного.

- Я не могу, не могу. Вы не знаете, что они со мной сделают.

- Нет, но я знаю, что сделают с тобой эти, - сказал я и кивнул на людей за решеткой.

Дежурный сержант открыл огромную тяжелую решетчатую дверь и отступил на шаг, Беккер втолкнул Ланге внутрь.

Когда я вернулся в Штеглиц, его крики все еще звенели у меня в ушах.

* * *

Хильдегард спала на диване, ее волосы разметались по подушке, как спинной плавник экзотической золотой рыбы. Я присел рядом, провел рукой по гладким шелковистым волосам, поцеловал в лоб и уловил запах алкоголя. Ее веки дрогнули, она открыла глаза, печальные и заплаканные. Потом протянула руку, коснулась моей щеки и, обняв меня за шею, привлекла к себе, чтобы поцеловать.

- Мне надо поговорить с тобой, - сказал я, отстраняясь.

Она прижала свой палец к моим губам.

- Я знаю, что она мертва. Я уже выплакалась. В колодце больше нет воды.

Она печально улыбнулась, и я нежно поцеловал ее веки, погладил ладонью душистые волосы и, уткнувшись носом в ухо, припал губами к ее шее. Ее руки все крепче и крепче сжимали меня.

- У тебя ведь тоже был ужасный вечер, - тихо проговорила она, - не так ли, дорогой?

- Ужасный, - подтвердил я.

- Я боялась за тебя, когда ты вернулся в тот страшный дом.

- Не будем об этом.

- Отнеси меня на кровать, Берни.

Она обняла меня за шею, я поднял ее на руки и, как беспомощного ребенка, отнес в спальню. Посадив на край кровати, начал расстегивать блузку. Когда я снял блузку, Хильдегард вздохнула и откинулась на покрывало. Она немного пьяна, подумал я, расстегивая молнию на юбке. Я осторожно стащил юбку через ноги, на которых были надеты чулки. Затем снял с нее комбинацию и стал целовать ее маленькие груди, живот и бедра. Но ее трусики никак не поддавались: то ли слишком узки, то ли врезались между ягодицами. Я попросил ее приподняться.

- Сорви их, - сказал она.

- Что?

- Сорви их с меня. Сделай мне больно, Берни! Пользуйся мной. - Она говорила, задыхаясь, ее бедра смыкались и размыкались, как челюсти огромного жука-богомола.

- Хильдегард...

Она сильно ударила меня рукой по лицу.

- Послушай, черт тебя дери! Делай мне больно, когда я говорю.

Я схватил ее за руку, когда она попыталась ударить меня еще раз.

- На сегодня с меня хватит. - Я схватил ее за другую руку. - Прекрати.

- Пожалуйста, ты должен...

Я замотал головой, но она обхватила мою талию ногами и с такой силой сжала их, что у меня заболели почки.

- Прекрати, пожалуйста.

- Ударь меня, ты, глупый уродливый ублюдок! Разве я не говорила тебе, что ты еще и глупец? Типичный твердолобый полицейский. Если бы ты был настоящим мужчиной, ты бы изнасиловал меня. Да куда тебе!

- Если тебе хочется страданий, мы можем поехать в морг. - Я развел ее бедра, затем оттолкнул от себя. - Но только не в постели. Здесь нужна любовь.

Она перестала извиваться и на минуту, как мне показалось, осознала, что я прав. Потом, улыбнувшись, приподнялась и плюнула мне в лицо.

После этого мне ничего не оставалось, как уйти.

* * *

Я ощущал внутри холодную и безысходную тоску. Такой же холодной и одинокой была и моя холостяцкая квартира на Фазаненштрассе. Вернувшись туда, я тут же выпил целую бутылку бренди, чтобы избавиться от тоски. Кто-то однажды сказал, что счастье отрицает весь предыдущий опыт, это отказ от желаний и устранение боли. Бренди немного помогло мне заглушить боль. Но, прежде чем я заснул прямо в кресле, не снимая пальто, я понял, как много мне нужно было бы забыть и отринуть.

Глава 22

Воскресенье, 6 ноября

Способность выжить, особенно в наши тяжелые времена, можно считать большим достижением. И дается это нелегко. Жизнь в нацистской Германии требует от человека напряжения всех его сил. Но, сумев выжить, начинаешь понимать, что нужно найти хоть какой-то смысл в своем существовании. В самом деле, зачем тебе здоровье и безопасность, если жизнь твоя лишена смысла?

Нельзя сказать, чтобы я очень жалел себя. Как и большинство людей, я искренне верил, что всегда есть кто-то, кому еще хуже. Однако сейчас я знал наверняка, кому еще хуже. Евреям. Их уже и так преследовали, но если Вайстору удастся добиться своего, их страдания неизмеримо возрастут. Что можно будет тогда сказать о них и обо всех нас? И когда Германия избавится от этой напасти?

В конце концов, говорил я себе, это не моя забота, евреи сами навлекли на себя гнев людей. Но, даже если это и так, какая нам радость от их боли? Стало ли нам лучше от того, что им хуже? Стал ли я чувствовать себя свободнее от того, что их преследуют?

Чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что необходимо не только прекратить убийства, но и помешать Вайстору, иначе на головы евреев обрушится ад. Я все острее чувствовал, что если не сделаю этого, то пострадает мое человеческое достоинство.

Я не рыцарь в сверкающих доспехах. Я всего лишь потрепанный невзгодами человек в мятом пальто, стоящий на углу улицы с очень смутным представлением о том, что обычно называют моралью. Конечно, я не очень разборчив в средствах, когда дело касается моего кармана, к тому же переделывать молодых головорезов в праведников я умею не лучше, чем петь в церковном хоре. Но в одном я уверен: я больше не буду смотреть в другую сторону, пока воры грабят магазин.

Я бросил на стол перед собой пачку писем.

- Мы нашли это, когда обыскали ваш дом, - сказал я. Усталый и растрепанный Рейнхард Ланге взглянул на них без особого интереса. - Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, как они попали к вам?

- Они мои. - Он пожал плечами. - Я не отрицаю этого. - Вздохнул и опустил голову на руки. - Послушайте, я уже подписал заявление. Что вы еще от меня хотите? Я ведь помог вам, не так ли?

- Мы почти закончили, Рейнхард. Осталось пара мелочей, которые я хотел бы выяснить. Кто убил Клауса Херинга?

- Я не знаю, о чем вы говорите.

- У вас короткая память. Он шантажировал вашу мать письмами, похищенными у вашего любовника, который оказался его начальником. Я полагаю, он считал, что деньги лучше требовать с нее. Короче говоря, ваша мать наняла частного сыщика, чтобы выяснить, кто вымогал у нее деньги. Этим сыщиком был я. Это произошло еще до того, как я вернулся в Алекс. Она очень умная женщина, ваша мать. Жаль, что вы не унаследовали хотя бы часть ее ума. Как бы там ни было, а она допускала мысль, что вы и тот, кто шантажировал ее, могли состоять в интимных отношениях. Поэтому, когда я узнал имя шантажиста, она захотела, чтобы вы уже сами наняли частного сыщика - этого мерзкого типа Рольфа Фогельмана, точнее, нанял его Отто Ран на ваши деньги. По случайному совпадению, когда Ран занимался поисками сыщика, он даже написал мне. Я не имел удовольствия обсудить с ним это предложение, поэтому очень долго не мог вспомнить его имя. Однако дело обстоит именно так.