Чужая осень (сборник)

Да, с моим тестем разговаривать все равно что с одним из клиентов морга, лишнего никогда не скажет. Зато какой прозрачный намек, что на сей раз он не просто меня использует, но вдобавок и подставляет. Так, на всякий случай, по давней привычке. И при этом успокоил, что ничего не грозит.

— На вашем месте я бы просто потерял своего старого друга, — в отместку начинаю выдавать соображения, которые должны хотя бы ухудшить его настроение, — от такого ласкового всего ожидать можно.

Выцветшие глаза Вышегородского быстро начинают леденеть, но при этом он совершенно спокойным тоном заявляет:

— Будешь раздавать деловые советы кому-то другому. А друзей терять нельзя, особенно сейчас. Ты что, не видишь, как эта перестройка нам подгаживает. С одной стороны, вроде бы все очень здорово, с другой — страна начинает приближаться к состоянию анархии, а с третьей… Рвутся привычные связи, на горбуновскую линию с Баку уже трудно рассчитывать, в Ереване вообще непонятно что происходит. А Прибалтика? Ситуация может развиваться совершенно непредсказуемо, так еще ты будешь давать мне придурковатые советы.

— В народе говорят, что все это — работа мафии, — продолжаю гнуть выбранную линию поведения.

— Мафии, — медленно вскипает Вышегородский, — конечно, мафии. Той самой, которая теряет власть. Нам все это ни к чему, цеховики стонут, а эти искусственно подогревают атмосферу. Хорошо, что у нас еще все тихо и спокойно.

— Это точно, хотя расслоение населения уже проходит. Оптимисты изучают английский язык, пессимисты — украинский, а реалисты — автомат Калашникова.

— Ну, тогда тебе можно оставаться совершенно спокойным, английский ты знаешь, украинский, со словарем, — тоже, а насчет автомата я и говорить не хочу, это твое главное призвание.

Самое время пустить парфянскую стрелу, старичок сейчас начнет распространяться обо мне со всеми подробностями и сделает эту речь похожей на свой любимый цветок розу — красивый, но какие колючки.

— Леонард Павлович, я вам кассету привез, — одной фразой переключаю внимание Вышегородского. Свою страсть к видео дед тщательно скрывает, и поэтому я для него главный поставщик, которого можно ставить на свое место в более любезной форме.

— Что на этот раз? — любопытствует Вышегородский, и я еще раз поражаюсь, как незначительная, казалось бы, мелочь может изменять манеру поведения даже такого человека.

Достаю из «дипломата» кассету «Шарп» и поясняю:

— Купил в столице специально для вас, что там — не знаю, но меня уверяли, что все новое.

Я действительно не знаю, что именно записано на кассете, но то, что отечественные мультфильмы — это точно. Пусть старик взбесится, в крайнем случае скажу, что «Шарп» предназначался Гарику.

14

Операцию люди Петра Ивановича провели ювелирно. Ровно двадцать минут понадобилось им, чтобы извлечь необходимую вещь из квартиры известного коллекционера. Придя с работы, он заметил беспорядок в квартире и отсутствие, как ему казалось, в надежном тайнике самого дорогого экспоната. Тут же вызвав милицию, он поведал об исчезновении личного имущества в виде национального достояния. В то время, когда криминалисты только начинали колдовать над местом преступления, человек с товаром приземлился в Южноморске. Подменить сувенирную бутылку следующим утром для гражданина Косых, регулярно поставляющего свои поделки в салон клуб-студии «Солнышко», не составило особого труда из-за большого наплыва посетителей. Расхождений в весе сувениров практически не было, умелец почему-то всегда набивал полые макеты судов металлом. Спустя несколько часов Косых, предъявив билет и паспорт на фамилию Владимирова, вылетел в город Волгоград. Подлинный гражданин Косых еще четыре года назад заявил в милицию города Ашхабада об утере своего самого главного документа.

В тот же день два старинных парусника, картину и несколько предметов декоративно-прикладного искусства приобрел один из многочисленных иностранных туристов, заглянувший в салон вместе с женой и двумя дочерьми.

Я сидел в баре морвокзала и сквозь давно немытое стекло видел, как красавец лайнер покидает рейд гостеприимного залива. Вот и все завершилось, несколько дней можно отдыхать. Но разыскавший меня Рябов мгновенно разбил победоносное настроение — все только начиналось.

Луч фонарика выхватил из темноты прислоненные к стене рамы: склад клуб-студии «Солнышко» располагал музейными по размерам запасниками. Сережа быстро нашел выключатель и врубил дневное освещение. Меня всегда занимали односторонние названия: выключатель занимается и совершенно противоположными функциями, в каждом государстве есть только министр обороны, хотя кто-то начинает первым. Забавно звучит — министр нападения…

— Рябов, таинственная ночная экскурсия наверняка не имеет к нам прямого отношения. С этим заведением меня связывают только воспоминания, а они не вызывают чувства ностальгии.

— Тебе нравится эта картинка? — оставил без внимания нотацию Рябов, разворачивая лицом к стене какой-то дикий сюрр в громадной раме, к которой была приклеена мелованная бумажка с надписью «Утро».

— Обыкновенная дрянь. Ну и что?

— А что бы тебя насторожило?

— Рама чересчур массивная.

— Правильно мыслишь. Потому что в таком толстом дереве легко сделать тайник.

— Что там, Рябов?

— Что-то похожее на крахмал. Мы придали раме первоначальный вид.

— Это уже серьезнее. Как попала сюда бесподобная живопись?

— Нужно узнать у Дубова, — скорее спросил, нежели утвердительно ответил Рябов.

— Человека знает его вышибала, — заметил молчавший до сих пор Рыбкин папа и пояснил: — Он пустил его в салон без билета.

Интересное событие, кто-то пытается использовать мой собственный канал, прикрывая свою аферу произведением сомнительного искусства. Искусства… Версию обязательно нужно проверить.

— Папа, иди домой, — и когда человек Рябова оставил нас наедине, я быстро зашептал:

— Судя по всему, завтра эту дрянь переправлять не собираются, поэтому ночью привезешь сюда Антоновского, так, чтоб никто не видел. Мазня сделана на клеенке с корабликами, раздобыть такую труда не составит. За несколько часов он должен залепить точную копию, учитывая гвозди с подрамника. На следующее утро нашлешь ревизию в салон, чтобы им пока не до подвала было — и время выиграем, и краски высохнут как следует, и рама пылью покроется. Позвонишь Саше, он все сделает.

— Ты бы лучше сам, не люблю я этого пидара, — в который раз несправедливо обзывает Глебова ревнующий его ко мне Сережа.

— Это сделаешь ты, Сережа, и предупреди Антоновского, что он один в курсе дела; Рябов, я не могу подключать никого из наших, ты что не понимаешь, откуда ветер подул?

— А что делать с пакетиком?

— Вместо него пошлешь зубной порошок.

— А наркота?

— Можешь выбросить ее в море.

— Это опасно.

— Сережа, ты же не любишь наркоманов, и если мои предположения подтвердятся, главная опасность для нас совсем с другой стороны.

— Ты думаешь, что…

— Да, Сережа, и если это подтвердится, нас не просто используют, но и подставляют. Полотно немедленно к Студенту. Теперь о кассире-вышибале…

— Я уже сказал Фотографу, чтобы он фиксировал все его контакты.

— Связь с ним постоянная, через инвалида, дело серьезное.

— Ты начал говорить лишнее.

Сережа оттиснул на куске пластилина печать, придав контрольке первоначальное положение, ловко подделал корявое число на клочке бумаги, поставил на него еще одну печать, всунул бумажку в пасть замка и даже прошелся платком по его поверхности. Он, конечно, понимает, что вряд ли кто-то ежедневно снимает здесь отпечатки пальцев, но профессиональные привычки складываются годами.

Сняв малочисленную охрану, мы растворились в темной весенней ночи.

— Сережа, дома я, пожалуй, до завтра не высижу, нервы на пределе, аж дрожь по пальцам пробежала, — откровенно исповедываюсь я, гоня машину по пустынным улицам. — Мне нужно отдохнуть, — прошу Рябова, который укоризненно смотрит в мою сторону. — И задействовать кое-кого, чувствую, игра предстоит серьезная. Так что я буду у Светки.