Соперник Цезаря

Тогда Клодий сел на кровати и выдохнул:

- Ууу!

Парень заорал и кинулся вон из палатки.

Клодий усмехнулся.

Странно: почему он один и никого рядом? Где рабы? Где сопалатники, в конце концов? И, будто откликаясь на его немой вопрос, в палатку вошел молодой легат в доспехах с золочеными накладками на груди. Вошедший сразу направился к ложу и склонился над раненым.

- Публий, ты как? Я только что вернулся и узнал…

Клодий заставил себя вспомнить, что перед ним его старший брат Аппий.

- Клянусь Геркулесом… - только и смог пробормотать еще раз Клодий.

- Тихо! - Аппий зажал ему рот рукой. - Я буду с тобой все время. Боюсь, Лукулл тебя убьет.

Значит, тот кривоногий тип, обряженный в красный плащ с бахромой, и есть Лукулл. Клодий хотел спросить, в чем он так провинился перед командующим, за что тот горит желанием его прикончить, но тут в палатку ввалилось человек десять - в этот раз легионеры, загорелые, покрытые шрамами ветераны многих кампаний.

- Как там наш друг? - спросил седой легионер со шрамом на подбородке. - Живой?

- Живой, - отвечал Аппий.

Легионеры как будто не поверили. Бесцеремонно отстранив Аппия, легионеры окружили раненого.

Клодий попытался улыбнуться. Губы, во всяком случае, дернулись.

- В самом деле, очухался. Вот что, Публий, если что, нас кликни! - сказал седой. - Если что, мы кому надо кровь пустим, не впервой. - Седой ветеран подмигнул.

Другие солдаты радостно загалдели. Один из них конфисковал баклагу с вином, легионеры выпили за здоровье «друга Клодия». После чего, не торопясь, покинули палатку. Аппий перевел дыхание. Кажется, старший брат не на шутку перетрусил. И немудрено: эти загорелые до черноты, изуродованные войной головорезы сражаются на Востоке еще со времен Суллы. Они начали свою службу бунтом и убийством командующего и точно так же грозили ее закончить. Клодий обращался с ними, как со старыми друзьями, и они сразу признали в нем своего. Теперь он вспомнил, как с этими ветеранами отразил внезапную атаку катафрактариев. Никто не знал, что делать с закованными в броню конниками; дротики отскакивали от металла, короткие римские мечи были совершенно бесполезны. Клодий первым поднырнул под лошадь и вспорол кинжалом брюхо. Ему на руки хлынула горячая кровь и выпали жгуты вонючих внутренностей. Он успел отскочить до того, как лошадь и всадник рухнули. Закованный в металл человек беспомощно дергался, не в силах подняться. Подоспевший легионер сдернул с катафрактария островерхий шлем и ударил мечом. А потом рядом зашатался и стал падать еще один всадник, потом еще один… По всему полю валялись изуродованные груды металла вперемежку с окровавленной плотью. А Клодий, облитый кровью с головы до ног, носился среди убитых и хохотал.

Вечером после боя Клодий с ветеранами вылакал все вино из запасов командующего. Может, за этот «подвиг» и возненавидел его Лукулл?

- Если б не наша сестрица, ты бы был уже мертвец. - Аппий глотнул из баклаги и протянул ее раненому.

«Ну да, Лукулл - мой родственник, - вспомнил вдруг Клодий, - муж моей младшей сестры».

После взятия Тигранокерта старика (для юного Клодия пятидесятилетний Лукулл был стариком) охватила какая-то сладострастная жажда золота. Огромная добыча казалась Лукуллу малой, его легионерам - тоже.

Но не из-за добычи вышла ссора. Лукуллу не нравилась дружба шурина с легионерами и странный титул «друг солдат», которым ветераны наградили мальчишку. Лукулл постарался унизить молодого амбициозного родственника, отнял у него отряд и поручил охранять продовольствие. Клодий взорвался. На военном совете он обозвал Лукулла скрягой, заявил, что тот обманывает ветеранов, которым давным-давно вышел срок службы. Лукулл позеленел и обозвал Клодия смазливым сосунком, чьи бешеные выходки ему надоели. Клодий расхохотался в ответ:

- А мне надоело выслушивать насмешки солдат и пересчитывать твоих мулов и верблюдов, груженных золотом. Лучше бы командующим назначили Помпея - жаль, что Великий слишком долго возился в Испании с Серторием.

Один из адъютантов Лукулла выхватил кинжал. Клодий - тоже…

Поутру в палатку Клодия вошли ликторы с фасками на плечах, следом явился Лукулл - в ярко начищенных золоченых доспехах, в шлеме с гребнем и опять же в красном своем палудаментуме. За ним, вместо невзрачного медика, следовали легат и два центуриона.

Аппий Клавдий по-прежнему дежурил подле брата. Лукулл говорил довольно долго, но смысл сказанного сводился к одному: наказывать родственника за попытку взбунтовать войска командующий так и быть не станет и приказывает Клодию вернуться в Рим.

Но Клодий подозревал, что Лукулл с удовольствием вернул бы его в Рим в виде урны с прахом, но что-то его удерживало от столь решительного шага. Возможно, присутствие Аппия. Вечером в лагере появился Зосим, взъерошенный, грязный; привез бурдюк с каким-то местным напитком, который, несмотря на протесты, заставил хозяина выпить, отчего у Клодия начался жесточайший понос.

Неведомо, помогло ли лекарство Зосима, или сила молодого организма взяла свое, но через пару дней Клодию стало гораздо лучше, и он покинул зимний лагерь Лукулла в Гордиене. Так кончилась его военная карьера и началась гражданская.

Поправляться после ранения Клодий поехал к младшей сестре Терции в Киликию. Его сопровождал Зосим, который ходил за хозяином, как за ребенком, угадывал желания и даже учил заново говорить, по слогам произнося каждое слово, и рассказывал о последних событиях. Клодий потихоньку вспоминал не слишком удачный лично для него, Клодия, поход Лукулла.

До Тарса раненого везли в повозке.

Терция, супруга наместника Киликии, только-только прибывшего в провинцию, встретила брата с распростертыми объятиями в своем дворце. Терции не исполнилось еще и двадцати, а ее супругу, Марцию Рексу, было под пятьдесят. Он принадлежал к знатному роду, одному из самых знатных, недаром прозвище в их роду было Рекс, то есть «царь». Патриции Марции утверждали, что ведут свой род от римского царя Анка Марция, хотя многие сомневались в этом родстве.

Прибытию брата Терция обрадовалась необыкновенно. Чего нельзя сказать о ее муже. Поначалу проконсул даже не хотел, чтобы Клодий жил у них в доме, и все норовил выставить раненого шурина за дверь. Но Терция настояла, чтобы Клодию не просто нашли какое-нибудь жилище, а чтобы в его распоряжение отдали небольшую постройку, примыкавшую одной стеной к дворцу проконсула, и где до той поры квартировались трое писцов, юрисконсульт и пять или шесть прихлебателей наместника из его преторской когорты. Поскольку Клодий никуда не выходил, ему и обед носили со стола наместника, и служанку, молоденькую, но весьма искусную в Венериных удовольствиях, Терция приставила к брату, имея снисхождение к его возрасту. Сама она каждое утро являлась к раненому, непременно с цветами, и даже кормила его, вкладывая кусочки мяса и хлеба в рот. В такие моменты ему приходилось сгибать ноги в коленях, чтобы подозрительная неровность одеяла не привлекла внимание сестры. Но она заметила. Она все замечала. Терция гладила его по волосам и целовала в губы. Слишком нежно целовала.

И вдруг однажды утром принялась ласкать совершенно уж беззастенчиво.

- Что?! - только и выдохнул Клодий, вложив в этот возглас все оттенки недоумения.

Терция на миг растерялась, потом вновь кинулась его целовать. Он попробовал ее отстранить, но не очень настойчиво.

- Публий, ведь ты спишь со старшей… так ведь? - Он не стал отрицать, хотя в то время еще не был любовником Волоокой. - Так почему не можешь со мной предаться Венериным удовольствиям?

Клодий кивнул в сторону двери.

- Ну и что! Ну да, я замужем, а какой от этого толк? Какой?! Рекс ничего не может. Он даже мочится с помощью раба. А я - женщина. Молодая женщина…