Страсти по Веласкесу

– Ты не можешь избавиться от нее обычным путем, так?

– Так.

– Тогда отдай ее мне! Запрем в моем сейфе и посмотрим, что будет.

С этими словами Дарья подхватила со стола футляр с картиной, быстро сунула в сейф и с силой захлопнула дверцу.

– Все!

– Дарья, не нужно было этого делать. Не поможет, только хуже будет, – всполошилась я.

– Ты со мной не согласна?

– Нет.

– Другими словами, ты против.

– Да.

– Отлично! Ты была против, но я силой отобрала у тебя картину. Знаешь, как такое действие называется? Грабеж! И это значительно хуже вульгарного воровства.

– Неужели ты не боишься?

– Нет, потому что не верю во все эти старушечьи бредни. Вот что, дорогая, мне пора уходить. Я бы с удовольствием с тобой еще поболтала, но не могу. У меня частная консультация, и за нее должны неплохо заплатить. Если можешь, подвези до метро.

– Я тебя до места могу довести.

– Нет нужды. У меня прямая ветка.

Высадив Дашу у входа в метро, я покатила домой с твердым намерением ни о чем неприятном больше не думать и остаток дня посвятить отдыху. В мои планы входило сначала долгое отмокание в ванне с регенерирующей маской на лице, потом неторопливое попивание кофе на кухне и, наконец, в завершение вечера, чтение книги в постели. Ничему этому сбыться было не суждено. Я стояла в очередной пробке, когда вдруг зазвонил мой мобильник.

– Ань, ты где? – И я услышала потерянный голос Дарьи в трубке и испугалась.

– На Ленинском в пробке стою.

– Можешь приехать за мной? Я в Склифе.

Тут мне совсем стало плохо, и, не помня себя, я заорала:

– Что случилось?! Как ты там оказалась?!

– «Скорая» привезла. У меня сломаны ключица и лодыжка правой ноги.

– Ты шутишь?!

– Если бы… Я упала на эскалаторе.

– Бежала вниз и поскользнулась?

– Стояла. Меня кто-то в спину толкнул.

На следующий день я злорадно отчитывала Дашу:

– Вот видишь! Ты мне не поверила, а ведь я говорила правду! Не успела ты взять картину, как случилось несчастье.

Бедная невыспавшаяся Дарья, всю ночь промучившаяся от боли в сломанных костях, достойного отпора дать не могла. Она только беспокойно ерзала на кровати да страдальчески морщилась в ответ. Ободренная ее беспомощным состоянием, я совсем распоясалась. Приблизившись вплотную к болящей, я решительно сказала:

– Если от нее немедленно не избавиться, будет еще хуже, – и добавила уже не так храбро:

– Как бы нам совсем не помереть.

Это уж было чересчур. Развернувшись ко мне всем своим грузным телом, подруга собралась выдать в мой адрес что-то крайне неприятное, но вовремя вспомнила о вчерашнем падении с лестницы и опомнилась.

– Что ты предлагаешь? – проскрежетала она, одаривая меня полным ярости взглядом.

Ободренная, я поделилась с ней своими соображениями.

– У меня есть план. Я всю ночь думала, и вдруг под утро мне в голову пришла совершенно гениальная мысль.

– У тебя они все гениальные, – зловредно хмыкнула Дарья, но я на нее ни капельки не обиделась, понимая, что подруга морально травмирована и не в состоянии адекватно реагировать на окружающий мир.

Миролюбиво похлопав Дашу по могучему плечу, обтянутому ночной рубашкой в трогательных ромашках, я с азартным блеском в глазах начала излагать:

– Родители Антонины Юрьевны отняли картину у матери Софьи Августовны. Та обиделась и прокляла их. Так?

Дарья нехотя кивнула.

– С этого все началось! Значит, чтобы все закончилось, нужно восстановить справедливость, и тогда проклятие потеряет силу. Понимаешь?

Перехватив непонимающий взгляд Дарьи, я с досадой выпалила:

– Нужно вернуть полотно законной владелице, балда!

– Они давно уже в могиле, – мрачно заметила Даша.

– Но жива ее дочь! Софья Августовна! И она законная наследница. Вот ей и вернем. Раньше мне это как-то в голову не приходило, а тут я вдруг пораскинуть мозгами…

– Видишь, как полезно думать, хотя бы изредка, – с нескрываемым ехидством заметила Дарья.

– Не завидуй! Ты, конечно, не такая умная, но тоже не без способностей, – отмахнулась я.

Услышав это, Дарья только закатила глаза.

Отсмеявшись, я уже вполне серьезно спросила:

– Как думаешь, стоящая мысль?

– Разумная, но…

– Ну, говори!

– Ты деньги потеряешь. Она же тебе ничего не заплатит. А если объявится заказчик, так еще и аванс придется вернуть.

– Нашла о чем печалиться! Наше с тобой счастье дороже всех денег! Значит, одобряешь?

– Тебе решать, но, если ты от нее избавилась, я бы вздохнула спокойно, – сказала Дарья, смущенно пряча глаза.

Глава 25

Софью Августовну, я конечно же застала дома, причем не одну, а в компании с Розой. Роза занималась уборкой, а Софья Августовна сидела в своем любимом кресле, следила за ней и изводила бесчисленными указаниями. Мое появление было встречено обеими женщинами с радостью. У Розы появился шанс хоть на короткое время избавиться от нудных поучений, а у Софьи Августовны образовался свежий собеседник.

– Давненько не заглядывала, – заметила Роза, с трудом поднимаясь с колен.

– Всего-то пару дней, – ответила я, усаживаясь на стул.

– Чем занимались? – светским тоном поинтересовалась Софья Августовна.

– В командировку ездила.

– Все картину ищешь? – подала голос из-за спины хозяйки Розы.

– Работа у меня такая.

– Не надоела? Хлопот-то сколько!

– Мне нравится, – ответила я и обратилась к Софье Августовне:

– Все спросить хотела… Как картина «Христос в терновом венце» попала в вашу семью?

Брови Софьи Августовны изумленно взлетели вверх, а улыбка медленно ушла с лица. Глядя мне в глаза, она холодно произнесла:

– Я уже отвечала на этот вопрос. Картина принадлежала моему отцу.

– Не хочу обижать недоверием, но это не совсем так. Изначально ею владел князь Батурин… – мягко сказала я.

– Совершенно верно! – нимало не смутившись, подтвердила Софья Августовна. – Картина действительно принадлежала ему. А после моего рождения он подарил ее моей матери. В знак любви.

– Князь Батурин?

– Конечно.

– Выходит, вы не дочь Мансдорфа? – бестактно уточнила я.

– Я ношу его имя, но я ему не дочь. Я дитя страстной, но грешной любви, – с пафосом проговорила Софья Августовна, потом грустно усмехнулась и уже серьезно пояснила:

– Барон, желая избежать скандала и просто по доброте своей, дал мне свое имя, но я ему не родная.

– Значит, он знал, что князь Николай и его жена, баронесса Мансдорф…

– Баронесса здесь ни при чем! – резко оборвала меня Софья Августовна.

– Как ни при чем? Она же ваша мать!

– Моей матерью была Екатерина Щербацкая.

– Я баронесса Мансдорф?

– Она приходилась моей матери кузиной. В молодости мать поссорилась с родителями и в гневе убежала из дома. Должна заметить, она была наделена страстным нравом, который не раз давал себя знать. Думаю, если бы не характер, ее жизнь сложилась бы иначе… спокойнее и без череды трагических событий. Ну, матери давно нет в живых, и не мне об этом судить… Собственных средств мать не имела, да и не могла незамужняя девица жить одна. В те времена это было просто неприлично, ее бы не поняли и не приняли в обществе, поэтому она поселилась в доме своей кузины.

– В качестве кого?

– Как близкая родственница, подруга, компаньонка. Помогала баронессе вести дом, следить за слугами. Днем составляла компанию на прогулках, вечером вместе с хозяевами принимала гостей.

– Она познакомилась с вашим отцом уже в Павловке?

– Да. Он часто бывал у Мансдорфов.

– Барон знал об их романе?

– Думаю, нет. Эти отношения тщательно скрывались. Вот баронесса была в курсе происходящего, но она любила мою мать и входила в ее положение. Желая помочь влюбленным и оградить их от пересудов, она часто отправлялась на прогулку в обществе матери, а тут в укромном уголке уже поджидал мой отец. Нужно сказать, что это было практически единственной возможностью для них побыть наедине. Но когда мать забеременела, баронессе пришлось все рассказать мужу.