Стелла искушает судьбу

— Слушай, пташка моя шизокрылая, я так и не поняла, за что меня Феликсом-то окрестили? — поинтересовалась она у поглощенного сдиранием чешуи Алика.

— Чистые руки, холодная голова и горячее сердце!

— Одна-а-ко… — протянула Ира. — Не припоминаю за собой столь выдающихся достоинств. Да я и руки-то через день мою…

— Никому гадостей не делаешь, никого не закладываешь, в критической ситуации быстро принимаешь правильные решения, на тебя всегда положиться можно, да и рыбой только притворяешься… — Он взглянул на ободранного леща, хмыкнул и уточнил: — Свежемороженой. Ты добрая — вон как из-за подружки своей переживала, когда Огульников ее «огулял»…

— А вот это уже никого не касается! — грозно сдвинула брови Ира.

— А я что? Я так. Я молчу. В общем, я тебе совет хочу дать — ты с Чекалиной поосторожнее…

Ира ухмыльнулась:

— Не уподобляйся бабам-сплетницам. Да и я, кажется, не без глаз?

— Ну-ну…

За болтовней время пролетело быстро, и в двенадцать часов Ирина, решительно встав, направилась к проходной. Несмотря на увещевания Алика — и отсюда все видно… — изжаришься там… все равно опоздают… — она заняла свой пост и теперь умирала от жары и зависти.

— Феликс, он памятник, ему не жарко, — рассуждал Алик, открывая очередную бутылку пива, — а ты, дуреха упрямая, озвереешь скоро.

Ирина чувствовала, что еще немного, и она свалится в обморок, но старалась держаться. Наконец на заасфальтированной площадке перед киностудией, от которой волнами поднималось колеблющееся марево, возник… некто.

Мужчина лет сорока пяти, почти лысый, невысокого роста, с округлым пузцом и многообещающе красным носом-картофелиной. Он потоптался на солнцепеке и скользнул в тень того же дерева, под которым укрывалась от солнечных лучей Ира.

Не чуя беды, женщина окинула его равнодушным взглядом и отвернулась — в конце концов, ей не для Леонова дублер нужен?

На площадке появился похожий на облезлого птенца юнец. Покрутив головой на тощей шее с крупным кадыком, торчавшей над хилыми сутулыми плечами, парень присоединился к первому. Они, вяло переговариваясь, закурили.

«Тоже мне тент нашли…» — раздраженно подумала Ира и увидела третьего. Совершенно ханыжного вида тип: небритый, остроносый, с угольно-черными патлами и сросшимися на переносице бровями несколько неуверенной походкой, путаясь в длинных по-аистиному ногах, вывернул из-за угла. Оглядевшись, он узрел двух первых и, заметно оживившись, направился прямиком к ним.

— Эй! Степанны что, еще нету? — крикнул он издалека, и в сердце Ирины закралось недоброе предчувствие. Однако она отмела свои подозрения как донельзя нелепые.

— Не-а! — разноголосо отозвались ее соседи.

— Тогда пошли дернем. У меня с собой! — предложил бровастый, извлекая из кармана мятых, неопределенного фасона и цвета штанов бутылку темно-красной бормотухи тошнотворного вида; и вся троица, проявляя восторг перед предстоящим удовольствием, с громким сопением и радостными возгласами скрылась в кустах.

Ирина ринулась за ними — вовсе не для того, чтобы читать им мораль: ее страшно беспокоило, как бы Алик не составил ханыгам компанию. Однако те проследовали дальше и расположились на соседних скамьях, которые стояли друг против друга. Успокоившись насчет морально неустойчивого Житкова, Ира вернулась на место и занервничала.

«Неужели это они?! Да не может быть. Эта Валерия Степановна что, Огульникова не знает? Нет! Нет! Я просто спятила… А потом… На что они похожи?! Нет. О Боже! Не-е-ет! Только не это!»

Погрузившись в мрачные раздумья, она не заметила, как на площадку выплыла ярко накрашенная, с плохо различимыми следами былой красоты женщина лет пятидесяти с лишним. Ее расползшуюся фигуру плотно обтягивало древнее, но хорошо сохранившееся платье из темно-синего кримплена с ядреными розами, причем под мышками дамы виднелись темные пятна пота… Ирину слегка затошнило.

Дама, заметив ее, величественно качнула пирамидальной прической, раздвинула оттененные усиками губы в подобии улыбки и ринулась к Ире, которая с удивлением отметила, что женщина никак не ниже ее ростом.

— Ох ты ж Боженька ж мой! Я Валерия Степановна! Здравствуйте, милочка, — забасила дама, хватая влажными пальцами-сардельками Ирин локоть. — А вы ж Львова? Ведь я ж не ошиблась? Мальчики-голубчики еще не появлялись? Ну вот я им задам за опоздание!

«Боже мой! Помесь канонерской лодки с владимирским тяжеловозом! Не мудрено, что у нее такой бас!» — не без трепета подумала Ира, несколько отодвигаясь от женщины, окруженной облаком резкого аромата «Индийского сандала», смешанного с густым, не менее резким запахом пота.

Из кустов появились раскрасневшиеся «мальчики-голубчики» — троица, на которую Ира обратила внимание, — и, как цыплята к клуше, ринулись к Валерии Степановне.

Ирину обдало тошнотворным запахом перегара, она была в ужасе. Что ей делать с этими уродами? Где брать дублера?

Пока она соображала, что сказать, из кустов вышел Алик:

— Наше вам, Кавалерия Степановна!

— Ты ж все шуткуешь над старушкой, Алик, лапунчик? — заворковала дама. — Ах, Ирина Леонидовна, вы ж пока выбирайте кандидата, а я покалякаю со старым приятелем.

Все три «писаных красавца» развернули плечи, выпячивая грудь. Причем первому, похожему на Леонова, удалось каким-то образом втянуть живот.

Ирина, утратившая дар речи, медленно наливалась гневом, разглядывая эти жалкие подобия мужчин. На ее шее стали проступать красные пятна.

Алик мгновенно оценил ситуацию и взял Иру за руку:

— Спокойно, Ир!

— Спокойно?! Спокойно?!!! Вы когда-нибудь Огульникова видели? — завопила она, глядя на безмятежно улыбавшуюся Валерию Степановну.

— Видала. Ну и шо?

— Что вы мне с этой золотой ротой предлагаете делать?!! Какой из любого Огульников?!! Вы что, издеваетесь?!! — Ярости Ирины не было предела.

— Ох Боже ж ты мой! — вздохнула Тищенко. — Та это ж наши лучшие кадры! Подгримируете, паричок там… Со спины ж сойдет. Та где ж я вам других найду за один-то день? Та штоб плавали, та штоб похожи…

— Кто сойдет?! — Ирина дернула за рукав «Леонова». — Этот пузырь с плодово-выгодным носом?! Или вот этот гарный чернобривый хлопчик?! — ткнула она пальцем в чернявого. — Или этот дистрофик с цыплячьей шеей?!!

Все трое мужчин обиженно загомонили:

— По какому праву?!

— Вызвали, а теперь оскорбляют, чтобы деньги не платить!

— При чем здесь мой нос?!

— Брысь отсюда! — затопала ногами Ирина.

— Ну нет! Нас вызвали — плати по трояку, — уверенно заявил чернявый.

Алик, оттесняя готовую вцепиться «гарному хлопцу» в глаза Ирину к кустам, сказал:

— Ира, поди на лавочку отдохни, остынь в теньке… А я разберусь.

Протянув ему папку с деньгами и бланками ведомостей, Ирина удалилась, понимая, что, даже если она сейчас даст кому-нибудь по морде, положение к лучшему не изменится.

Пока она сидела на скамейке, яростно грызя огурец, Алик и правда разобрался: пожурив Кавалерию Степановну, он выплатил ей и «актерам» деньги и отправил всех восвояси.

— Алик, что же делать? — простонала Ирина, едва он подошел к ней. — Они ж меня… Ты себе представляешь…

— Эх, — хитро прищурив глаза, улыбнулся Житков. — Вот если б я тебе сразу сказал, что так получится, ты бы мне поверила?

— Нет.

— Убедилась?

— Да. А делать-то что?

— Слушать старого стреляного воробья! — наставительно произнес Алик. — По домам отдыха поедем. Для офицеров.

— Что?! — вытаращила глаза Ира.

— A-а! Не беспокойся, тут их полно! А наши гвардейцы… Гусары в пестрых доломанах… к кино испытывают крайнее уважение… Так что найдем.

«Гусары в пестрых доломанах» уважение к кино испытывали. Встречали Ирину радушно, особенно увидев ее удостоверение, однако она никак не могла найти то, что, как ей казалось, было нужно. Алик, следуя за носившейся на всех парах Ириной, ворчал, хватая ее за развевавшиеся полы блузки, что она слишком многого хочет, что тот танкист вполне бы подошел, а морячок тем более, что он устал и пиво в машине перегрелось…