Корзинка с бриллиантами

— Она видела вблизи Викину мелировку, и ей этого надолго хватило, — объяснила я.

С Викой действительно получился тяжелый случай. Парикмахерша перестаралась, и вместо слегка осветленных прядок голова оказалась, как у зебры, в черно-белую полоску. Зрелище действительно вышло незабываемое. Мне такие эксперименты настрого запретили.

Вообще я не знаю, о чем она думает. Если теперь женщины делают именно такие прически, значит, современным мужчинам эти прически нравятся. Разве я неправа? А кому же, в таком случае, должна нравиться я? Доисторическим мужчинам, что ли? Так они уже не годятся к употреблению, как говорит Алка. Странная позиция у моей матушки. Недавно разворчалась, чтовот туфли за семьдесят рэ мне подавай, а она имела выходные за двадцать. Господи ты боже мой, ну почему она помнит все цены, которые были двадцать лет назад? Теперь и цен-то таких нету!

Мне удалось убедить Светку, что с прической все в порядке, и она побрызгала меня мамиными французскими духами, то ли «Диореллой», то ли «Диориссимо».

За всей этой суетой мы как-то забыли посмотреть на часы и чуть не опоздали в театр. Во всяком случае, Алка с шампанским ждала нас не меньше пятнадцати минут. И когда мы наконец просочились в служебный буфет, на меня накатила жуть. Это потому, что мы взяли по кофе и по пирожному и на несколько минут замолчали. Я наконец-то поняла, что сейчас произойдет.

Они решили поймать Макарова. Сблефовать и заманить в ловушку. И весь день и они, и я сама твердили, что нельзя упускать последний шанс, а теперь я взмолилась — хоть бы он от этой ловушки увернулся! Ну, не может быть, что он купится на такую дешевку! Не может и не должно этого быть!

Меня усадили за столик с краю, напротив пустого стула.

— Все время держись за корзинку, — сказала Алка. — Тряси ее, кусай ее, лишь бы он заметил.

Специально для этой чертовой корзины Светка надела на меня свою кофточку с декольте.

Лифчик был мал, кофточка тоже, я боялась посмотреть на собственную грудь — так она выглядела странно и вызывающе. Я знала, что если Макаров на нее посмотрит, я умру от невероятного стыда.

Мы исправно держались за чашки с остывшим кофе целых полчаса. И Алка уже забеспокоилась, что, наверно, они там у себя в гримерке пьют растворяшку с кипятком из термоса. Я отчаянно верила в безнадежность этой затеи. Макаров не мог клюнуть на кусочек золота с дурацкими блестяшками. Он на это не способен!

И вдруг я увидела, что Алка широко улыбается.

— Здравствуйте, Николай Ильич! Садитесь к нам!

Вот и все, очень просто, «Садитесь к нам!» — и он уже опускается на стул. Почему я не могла раньше, хотя бы месяц назад, вот так же небрежно позвать его — он же сел бы рядом!

Мы просто не заметили, как он вошел и взял кофе. А вот когда он с чашкой направился к себе в гримерку, Алка его углядела. Я вся закаменела — хоть бы он сказал, что торопится! Но он сел. Похоже, что в этот вечер нам везло, только я уж была не рада такому везению.

— Пируете? — спросил Макаров, подсаживаясь к Алке, но глядя на меня. Он наверняка увидел корзинку, и я подумала — интересно, если я покраснею, грудь тоже покраснеет?

— Пируем! У нас сегодня праздник! Выдающееся событие! Юлька родилась! — загалдели милые подруженьки. — Восемнадцать исполнилось, надо же, а? Во старуха!

— Поздравляю! — сказал мне Макаров. — Лет до ста расти нам без старости! А почему именинница такая печальная?

— Стареть не хочет, — брякнула Светка, но Алка немедленно повернула разговор в русло нашего сценария.

— Будешь тут печальной! — ответила она с таким видом, будто мне в день рождения вообще нужно рыдать в три ручья. — У Юльки что ни юбилей, то одно расстройство. Бывают же на свете сумасшедшие родители!

— Да, такого дурного папулю только поискать! — энергично включилась Светка. — Посудите сами, Николай Ильич, на кой Юльке эта побрякушка? На кой ей эта корзина?

— На шее носить, — неуверенно сказал Макаров и действительно очень внимательно посмотрел на корзинку и на бриллианты. — Юля, вам что, не нравится эта штучка? Конечно, не шедевр зодчества, но как дамское украшение — вполне!

Светка от этой критики обалдела и растерялась, но Алка ринулась в атаку.

— Конечно, не шедевр, — высокомерно сказала она. — От теперешних ювелиров шедевров ожидать не приходится. Просто все эти золотые выкрутасы — оправа для бриллиантов. Это действительно брилики, не верите? Юля, покажи Николаю Ильичу! Да не так, а пробой кверху! А то он не поверит, что это золото. Для золотой эта штучка великовата.

Я взяла корзинку на ладонь и протянула Макарову. Он, к счастью, не стал тянуться через весь стол.

— Но если так, ваша корзиночка стоит бог весть сколько тысяч, — заметил Макаров. — Ничего себе подарочек!

— А он ей только такие и дарит, — ухватилась за фразу Алка. — Он же ее с матерью бросил, а теперь совесть заговорила! На семнадцать лет он Юльке кольцо с изумрудом подарил, а на шестнадцать…

— Серьги! — воскликнула Светка. — Серьги с крошечными бриликами! Только мать запрещает ей все это надевать. Так и держит дома под замком. Говорит — приданое! Эту корзинку только сегодня позволила нацепить, а вечером отнимет и спрячет!

— Правильно делает! — заявил Макаров и отхлебнул кофе.

— Юлька у нас невеста с приданым! — пошла напролом Алка. — А ведь по ней не скажешь, правда? Тысячу рублей за побрякушку этот папуля отдать может, а полтораста за зимние сапоги — дудки!

— Он считает, что драгоценности — это всегда деньги, — с величайшей обидой за меня в голосе добавила Светка. — Он считает, что о Юлькином будущем он позаботился! А прочее ей пускай мать покупает! У самого дача с огородом — хоть бы когда клубники привез с этого огорода! У него же других детей, кроме Юльки, нет и не предвидится!

Мне стало так грустно, будто у меня действительно зловредный папочка-миллионер, который держит меня в черном теле. И одновременно я поразилась актерскому мастерству своих подружек. Нахватались, однако, бегая в театр!

— Юлька, не дуйся, — приказала Светка. — Николай Ильич! Ну, скажите ей хоть вы! Вас она послушает!

— Юля! — сказал он. — А ну, посмотрите на меня!

Он смотрел на меня ласково и весело. Я поняла, что если бы он хоть раз в день смотрел на меня так, я была бы самая счастливая на свете, ничего больше, только смотрел вот так.

— Николай Ильич, а что вы делаете после спектакля? — нахально спросила Алка.

— Домой иду, — несколько удивившись, ответил Макаров. — Ужинать и спать. А вы что, решили меня пригласить в ночной бар? Смотрите, девочки, выпить я могу много, придется бриллиантами расплачиваться!

— Чтобы мы за вас платили?! — гордо возмутилась Светка.

Они с Алкой перефыркнулись. Это у них здорово получается. Макаров с интересом посмотрел на Светку и усмехнулся.

— У меня-то сейчас просто нет денег, чтобы вас куда-то пригласить, — сказал он ей. — Я завтра на съемки уезжаю. Вот приеду богатый, тогда…

— А все-таки надо бы выпить шампанского, — тоном светской дамы произнесла Алка. — И за ваши киносъемки, и за Юлькино светлое будущее. Да вы не бойтесь, никуда нас вести не надо! У нас есть бутылка шампанского, только мы не хотим ее здесь вытаскивать. Тогда нас отсюда точно попросят!

— Шампанское — это, конечно, неплохо, — размышляющим голосом сказал Макаров. — Только, право, неловко… Чтобы девушки угощали взрослого человека…

— А у вас, оказывается, есть предрассудки? — лихо поинтересовалась Алка. — Не думала!

— Николай Ильич, ну, миленький, ну что же вы?! — заворковала Светка, заглядывая ему в глаза. — Это же так здорово — три ма-а-ахонькие девочки и один совершенно взрослый гениальный артист! Четыре человека на всего одну бутылку шампанского!

— И куда же мы с ней пойдем? В ближайшую подворотню? — ехидно спросил Макаров. — К Юле, насколько я понимаю, нас с этой бутылкой не пустят.

— Ко мне тоже не стоит, — сказала Алка и скорчила гримасу. Макаров посмотрел на Светку.