Чудовище

Пора было одеваться. Я огляделся, смутно представляя вид своих шмоток. Вчера так извозился! Ни джинсов, ни рубашки я не нашел. Пришлось обряжаться в один из костюмов, продолжавших висеть в шкафу. И ладно: холодная элегантность костюма хоть как-то компенсировала веселую помятость моей боевой физиономии.

На столе лежал пистолет "Беретта", из которого я подранил Николая. Несколько секунд я задумчиво разглядывал его, соображая, не взять ли с собой. Потом внезапно решил оставить - надоело. Бросил в сумку (там что-то ещё звякнуло), сумку сунул в шкаф и вышел.

Спустился в столовую. Там было пусто. Прошел на кухню. Румяная Мария Ивановна, с боязливой доброжелательностью, суетливо принесла мне половину курицы, холодного мяса, салаты. Потом кофе, сыр, масло, какие-то пирожки. Робко улыбнулась, когда я поблагодарил.

В комнате, где я завтракал, все также висела схема эвакуации при пожаре "людей и обслуживающего персонала". Я вновь подивился, как давно и недавно я здесь первый раз ел.

Потом вышел из дома, пройдя мимо стеклянного аквариума, где молча встрепенулись охранники. Кто? Я даже не посмотрел.

Как все тихо, неподвижно, свежо. Поднявшееся солнце озарило подстриженных зеленых зверюшек, среди которых - там и там - прятались телекамеры. Листочки густо покрыты росой, и казалось, под косыми ещё лучами солнца холодно горит лазурь. А дальше, на фоне лиловой голубизны, сияли редким и мелким золотом вершины белоствольных берез.

Не торопясь обошел дом. На площадке перед домом стояли два вертолета: тот, которым пользовался Курагин с сыновьями и маленький двухместный неизвестной мне марки. Мне нестерпимо захотелось взлететь. Два года назад на три месяца я застрял на Камчатке в лётном лагере вертолетчиков. У меня были свои проблемы, у них - свои. И делать было совершенно нечего, только медведей пугаться. Медведи были страшные, стоя на задних лапах достигали трех метров высоты и с любопытством заглядывали в пустые чердачные окошки брошенных домов. Не найдя ничего интересного, подцепляли лапой сруб, дом со скрипом наклонялся, морда лезла туда, а потом огромный толстый медвежий зад неторопливо удалялся в ближайший лес, чтобы вновь вернуться назавтра. Там же на досуге меня обучили летать на вертолете, и когда я сразу не разбился, уже доверяли машину не глядя: а пущай летает!.. А один из летчиков за эти месяцы обучил общую кошку Марфушку есть сырой лук и спорил с новичками, которые вначале начисто отвергали саму возможность... А кошка ела лук и плакала.

Помешать мне сейчас никто не може, подумал я. Подошел, открыл дверцу. Ключ зажигания торчал в гнезде. Я сел в пилотское кресло, пристегнулся включил мотор. Топливо было под завязку. Все о/кей. Винт над головой стал невидим. Я тронул ручку штурвала и медленно поднялся метров на двадцать. Сделал круг над полем. Ощущение полета как всегда непередаваемо! И к этому прибавлялось чувство свободы, которого я никогда в полной мере не испытывал.

Я посадил машину на старое место, дождался остановки винта и отключил мотор. Открыл дверцу, закурил. И вновь ощущение беспричинного счастья охватило меня. Так я сидел, смотрел на поле, деревья, проблески воды вдали между кустов, на жаворонка, вонзившегося высоко в небо... сидел, пока не докурил. Потом посмотрел на свои, упорно продолжавшие тикать часы. Восемь сорок два. Что оттягивать? Чем раньше поговорю с Ирой, тем лучше.

ГЛАВА 32

МЕСТЬ И НАГРАДА

Она, конечно же, не спала. Только переоделась в красное, очень идущее ей платье, с широкой, не поспевавшей вслед и путавшейся в ногах юбкой, когда она бросилась на мой стук к приоткрытой двери.

И не успел я войти, как она кинулась мне на шею, упала в мои объятия и стала осыпать лицо поцелуями.

Я сначала обнял её не сильно, но затем крепко объватил за плечи. Ее ресницы трепетали, словно крылышки у мотылька, а взметнувшиеся волосы щекотали мне щеки.

Я стал целовать её - сначала быстро, жадно, потом медленно, подолгу. Губы е раскрылись, по телу пробежала дрожь.

- Любимый! - выдохнула она изо рта в рот.

Прижав её к себе с такой силой, что её дрожь передалась и мне, я продолжал целовать её, пока она не высвободила голову и не спросила:

- Хочешь, мы сегодня же поженимся?

- Кто на самом деле "Ангелочек"?

Я почувствовал, как она вся напряглась, издала какой-то гортанный звук, отпрянула и широко раскрытыми глазами уставилась на меня. Ее серые глаза сверкали, в их колдовских глубинах можно было безнадежно пропасть.

- Ты же знаешь. Отец Александра, Константин Семенович Курагин.

- Нет, котенок. Сдается мне, что Ангелочек и ты - это одно лицо.

Она внимательно всмотрелась мне в лицо и засмеялась. Потом освободилась из моих объятий, отошла к окну и села в кресло.

- Что это тебе пришло в голову? Это же... не понимаю, - она попыталась рассмеяться и на этот раз ей удалось лучше.

- Охотно объясню. Понимаешь, котенок, когда я попал сюда и сразу окунулся в ваши события, я все не мог понять главного: кому и зачем понадобилось тебя похищать? Вчера Иван, конечно, все логично объяснил. Действительно, Михаил Семенович, похитив тебя, вполне мог и над братом последний раз посмеяться и спровоцировать синовей на действия. Но неужели с его деньгами и властью он не мог бы найти более простой и надежный путь? Насколько я его узнал за такое короткое время, для него не существовало преград в достижении цели. Тем более, моральных преград. Зачем ему было провоцировать ссоры, если он вполне мог приказать убить сыновей. Отцовских чувств - он сам мне признался - никогда ни к кому не испытывал. И все-таки это было логичное объяснение, и его вполне можно было бы принять. Но уж слишком во всем чувствовалась твоя тень. Во всем, что здесь происходило. В журнале писали, что ты сразу после медового месяца взялась помогать мужу в делах и так успешно, что тебе сам хозяин стал доверять. И тут же Михаил Семенович увлекается тобой как мужчина. Тем же грешен Иван Курагин. Здесь в поместье все тебя любят, Николай, вон, хотел стать твоей опорой.

- Это плохо? - приглушенным голосом спросила она.

- Что плохо?

- Что меня все любят?

- Конечно, нет. Но я лично ещё не встречал таких ангелочков, чтобы абсолютно все их любили.