Музыка под занавес

Ребус медленно жевал, откусывая кусочки от купленного на завтрак рулета. Вместе с рулетом он взял кофе, газету и апельсиновый сок. В газете появились новые подробности, касающиеся странного заболевания Литвиненко (версия об отравлении все еще оставалась под вопросом), но о Федорове не было сказано ни слова. Чарльзу Риордану был посвящен один коротенький абзац, размещенный в самом конце, где обычно печатались некрологи. Из заметки Ребус узнал, что Риордан работал в нескольких рок-турах еще в 80-х: упоминались «Биг Кантри» и «Дикон Блю». ^[18] Цитировался один из участников концертов, сказавший, что «Чарли прекрасно сводит звук, он мог бы работать даже в самолетном ангаре». Еще раньше Риордан был сессионным музыкантом: он играл с «Назаретом», с оркестром Фрэнка Миллера и братьями Сазерленд, и Ребус подумал, что среди его раритетных альбомов наверняка найдутся такие, в записи которых Чарльз принимал участие.

— Эх, кабы знать раньше!.. — сказал себе Ребус.

Глядя на толпу репортеров перед участком, он гадал, кто мог слить прессе информацию о том, что смерти Федорова и Риордана связаны между собой. Впрочем, какая разница, если это обстоятельство рано или поздно все равно бы всплыло? Куда больше Ребуса заботило другое: он собирался попросить кое-кого об одолжении, а это означало, что взамен ему тоже придется чем-то делиться. Теперь он этой возможности лишился. Впрочем, Ребус пока не видел человека, который был ему нужен, зато тот, кого ему видеть не особенно хотелось, был тут как тут. Из подъехавшего к участку служебного лимузина выбирался сам Корбин. На мгновение он замер, позируя десяткам репортеров, и Ребус получил возможность подробно рассмотреть отутюженную форму, сверкающую фуражку и черные лайковые перчатки начальника полиции. Теоретически Корбин мог надеть форму «для поднятия боевого духа» подчиненных, но Ребус хорошо знал своего начальника и не сомневался, что его заранее предупредили о присутствии репортеров. Корбин буквально млел в присутствии представителей четвертой власти, воображая, будто все они готовы плясать под его дудку. Что ж, блажен, кто верует… И Ребус, достав мобильник, позвонил Шивон.

— Боевая тревога, — предупредил он.

— Кто и где?

— Корбин собственной персоной. Он сейчас красуется перед репортерами, но минуты через две вы будете иметь удовольствие его лицезреть.

— Ты где-то поблизости?

— Не бойся, он меня не увидит. Как вообще дела?

— Собираемся еще раз побеседовать с Нэнси Зиверайт.

— Не знаешь, Андерсон больше не появлялся на ее горизонте?

— Нет, насколько мне известно. — Шивон немного помолчала. — А чем ты сам собираешься заняться — кроме как сидеть в машине перед входом в участок, разумеется?

— Откровенно говоря, — сказал Ребус самым доверительным тоном, — я рад, что мне не нужно заходить в участок… Согласись, что по сравнению с такими асами сыска, как, например, Рейнольдс Крысий Хвост, я бы выглядел бледновато…

— Пожалуй…

— Кстати, мне показалось, что несколько минут назад я видел юного Тодда, который входил в участок. И он был в новеньком костюме…

— Да.

— А я было подумал, что теперь, когда мы узнали, что его брат тоже в этом завязан, ты отправишь его обратно в патруль.

— Филлида тоже на это надеялась, но я считаю — он может оставаться в группе, по крайней мере до тех пор, пока не прослушает все двести с лишним часов записей городских шумов, сделанных Риорданом. Таким образом, Тодд не будет принимать в расследовании активного участия, а помощь…

— А с шефом ты свое решение согласовала? Макрей в курсе?

— Это моя забота, не твоя.

— А-а!.. — воскликнул Ребус, увидев, что Корбин в последний раз приветственно махнул репортерам и скрылся за дверями. — Он вошел, — добавил Ребус в телефон.

— Я, пожалуй, пойду готовиться, — отозвалась Шивон. — Должна же я изобразить удивление!..

— Ты должна изобразить приятное удивление, — поправил Ребус. — Может, заработаешь еще один плюсик в личном деле.

— Вряд ли. Я собиралась поговорить с Корбином о твоем отстранении.

— Напрасно. Все равно ничего не добьешься.

— И тем не менее… — Было слышно, как она перевела дух и прошептала вполголоса: — А вот и он, легок на помине…

Телефон заглох. Ребус убрал его в карман и нетерпеливо пробарабанил пальцами по рулю.

— Где же ты, Мейри?.. — пробормотал он.

Но не успел Ребус произнести эти слова, как из-за угла Ист-Лондон-стрит появилась сама Мейри Хендерсон, бодро шагавшая по направлению к полицейскому участку. В одной руке у нее были зажаты блокнот и карандаш, в другой — коробочка диктофона, на плече болталась большая черная сумка. Ребус несколько раз нажал на сигнал, но Мейри не обратила на него внимания. Он снова загудел — с тем же результатом. Не желая привлекать к себе внимание, Ребус оставил свои попытки и, выбравшись из салона, встал рядом с машиной. Мейри на ходу поговорила с коллегой, потом поймала за шиворот одного из репортеров и стала допытываться, что он успел заснять. Этого парня Ребус знал — кажется, его звали Мунго, когда-то давно он работал с Мейри. Не переставая беседовать с фотографом, Мейри прочла поступившее на мобильник сообщение, потом стала набирать номер. Прижимая аппарат к уху, она сделала несколько шагов подальше от толпы — туда, где в середине Гейфилд-сквер находился небольшой травяной пятачок. На траве валялись пустые бутылки, пакеты из-под картофельных чипсов и другой мусор, при виде которого Мейри недовольно нахмурилась. Потом она подняла глаза и увидела Ребуса.

Он улыбнулся. Все время, пока продолжался разговор, Мейри не отводила от него взгляда. Наконец она убрала мобильник и стала обходить травяной пятачок, но Ребус уже вернулся в машину — ему не хотелось, чтобы его увидел еще кто-то.

Несколько секунд спустя Мейри Хендерсон уже сидела рядом с ним на переднем сиденье «сааба». Свою сумку она положила на колени.

— Что нужно? — спросила она.

— И тебе также доброго утра. — Ребус снова улыбнулся. — Как газетный бизнес?

— Трещит по всем швам, — призналась она. — Интернет и бесплатные листки нас когда-нибудь доконают. Читатели, готовые платить за новости, становятся исчезающим видом.

— И доходы от рекламы исчезают вместе с ними? — догадался Ребус.

— Да. В общем и целом. — Она вздохнула.

— Значит, для свободных художников вроде тебя настали трудные времена?

— Сенсационных материалов по-прежнему хватает, только редакторы терпеть не могут за них платить. Быть может, ты заметил — некоторые таблоиды призывают читателей самих присылать им новости и интересные фотографии…

Откинувшись на подголовник сиденья, Мейри на мгновение прикрыла глаза, и Ребус неожиданно почувствовал к ней что-то вроде сострадания. Они знали друг друга уже довольно давно, на протяжении нескольких лет обмениваясь слухами, фактами и прочей любопытной информацией, но еще никогда Ребус не видел журналистку такой усталой и подавленной.

— Может, я смогу чем-нибудь помочь… — начал он.

— Ты насчет Федорова и Риордана? — Открыв глаза, Мейри повернулась к нему.

— Ну да.

— Кстати, почему ты здесь, а не там? — Она махнула рукой в сторону полицейского участка.

— Потому что я хотел попросить тебя об одном одолжении…

— То есть тебе нужно, чтобы я что-то для тебя раскопала?

— Ты хорошо меня изучила, Мейри.

— В прошлом я много раз делала тебе «одолжения», но ты далеко не всегда отвечал тем же.

— На этот раз все может обернуться по-другому.

Она устало усмехнулась:

— И эти твои слова я слышала уже, наверное, сотни раз!

— Хорошо, пусть это будет не одолжение, а твой прощальный подарок.

— Прощальный подарок? — Мейри Хендерсон пронзительно взглянула на него. — Ах да, я и забыла — тебе же скоро на пенсию.

— Считай, что я уже на пенсии. Корбин меня отстранил.

— За что?

— Он считает, что я оклеветал его друга — сэра Майкла Эддисона.