Страсти по Веласкесу

– Понятия не имею. Покидая Москву, мама его с собой не взяла.

– Как это?!

– У нее не было столько средств, чтобы растить двоих детей. А Федя был ей неродной. Он папин сын. Пока папа был жив, все мы жили вместе, и она была ему мамой. Но папу расстреляли, и у нее перед Федей не осталось никаких обязательств. Ей нужно было о себе думать, а не тратить силы на чужого ребенка.

– Это ваши догадки?

– Зачем? Она сама мне это много раз повторяла и Феде так сказала, когда оставляла его. Я помню.

– Оставляла где?

– Около детского приюта. Рядом с нашим домом был приют для сирот. Утром, по дороге на вокзал, мы с мамой отвели туда Федю. Расставание вышло тягостным. Я рыдала и рвалась назад к брату, а мать злилась и тащила меня за руку прочь.

– Просто оставила и ушла, ничего не сказав на прощание?

– Почему же? Предупредила, чтобы держал язык за зубами. Сказала, твой отец – враг народа, он расстрелян, и, если не хочешь оказаться в месте похуже приюта, молчи.

– Мальчик плакал?

– Нет. Он был взрослым не по годам. И потом, Федя никогда бы не стал плакать при маме. Они не ладили. Он просто стоял у ворот и смотрел нам вслед.

– Когда выросли, не возникало желание его разыскать?

– В молодости нет, а вот когда постарше стала, то да, действительно появилось. После смерти матери я ведь писала в тот приют и даже ответ получила. Отрицательный. Ребенок с фамилией Краснов в данное учреждение не поступал.

– Отчего умерла ваша мать?

– Спилась.

– Совесть мучила?

– Никогда. Это чувство было ей незнакомо. Она пила от жгучей обиды на судьбу, – холодно сказала Антонина Юрьевна и тут же сменила тему:

– Картину разыскиваете не для Софьи Августовны?

Я покачала головой:

– Нет. Заказчик совсем другой человек.

– Жаль, – вздохнула Антонина Юрьевна.

Я посмотрела на нее с интересом.

– Если бы картина вернулась к законной наследнице, можно было бы надеяться, что проклятие потеряет силу, – пояснила Антонина Юрьевна совершенно серьезным тоном.

– Это не она, – решительно объявила я и поднялась. – Мне пора. Спасибо за водку, и до свидания.

Антонина Юрьевна расхохоталась:

– Ну что за вопрос? Конечно! Картину не забудьте!

Я кивнула, подхватила картину и, не говоря ни слова, направилась к двери. Уже взялась за ручку, когда за спиной раздалось:

– Минуту.

Я замерла на месте, чувствуя, что леденеет затылок. Вот оно. Началось. Напрасно надеялась, что все обойдется.

– Примите от меня этот маленький сувенир. На память.

Глава 23

Я осторожно высунула нос из подъезда и прислушалась. Тишина. На улице ни души. Время близилось к рассвету, и городок мирно спал. Давно угомонились даже завзятые гуляки. До начала нового рабочего дня оставалось еще несколько часов, и граждане дружно досматривали последний перед подъемом сон. Подождав для порядка еще немного, я наконец решилась. Глубоко вздохнув, ужом скользнула в узкую щель приоткрытой двери и оказалась на улице. Еще шаг, и я уже была у кустов.

«Отлично, – похвалила я себя. – Здесь можешь остановиться и перевести дух».

Замерев в тени разросшейся сирени, я внимательно обшаривала округу взглядом. До калитки оставалось метров тридцать. Открытое пространство, все словно на ладони. За штакетником начиналась полутемная, едва освещенная далеким фонарем улица. А на другой ее стороне тонул в темноте заросший деревьями двор. Покрепче сжав ручку футляра с картиной, я уже приготовилась ринуться вперед, как в кустах зашуршало.

– Эй, – еле слышно донеслось из зарослей.

Я вздрогнула и вся подобралась. Пока соображала, как поступить, из кустов зашипели снова, но теперь уже с раздражением:

– Что вы там замерли столбом? Вас же могут увидеть. Лезьте сюда.

Из листвы вытянулась рука, цепко ухватила меня за рукав и с силой дернула на себя. Не ожидавшая такого поворота, я потеряла равновесие и с треском вломилась в заросли кустарника.

– Да не шумите так. Всю округу перебудите.

Голос звучал сердито, но упасть мне все же не дали. Вовремя подхватили и, довольно бесцеремонно встряхнув, аккуратно поставили на ноги.

– А вы что здесь делаете? – ехидно осведомилась я, оказавшись лицом к лицу с Виктором Петровичем Бардиным.

Господин искусствовед пропустил вопрос мимо ушей и раздраженно произнес:

– На улицу нельзя. Там вас ждут.

– С чего это вы взяли? – пробормотала я.

Глупость моего вопроса Бардина не смутила.

– Видел, – отрезал Бардин и нетерпеливо уставился на меня.

Не знаю, чего уж он там от меня ждал, но я предпочла отмолчаться. Всегда так поступаю, когда нечего сказать. Срабатывает безотказно. Помогло и в этот раз. Я стояла, томно пялилась на него и молчала. Бардин подождал немного, сообразил, что стоять я так могу до бесконечности, и уже спокойнее пояснил:

– Их трое. Сидят в машине. От калитки до нее метров десять.

– Ну и что? С чего вы взяли, что они ждут именно меня? – наивно удивилась я.

Бардин сурово нахмурился:

– Анна, сейчас не время валять дурака. Дорога каждая минута. Я видел, как вы лезли в окно.

– А, так вы давно здесь стоите, – беззаботно хмыкнула я.

Мое легкомыслие ему не понравилось, и он снова начал тихо закипать.

– Достаточно давно, чтобы все понять.

Я облегченно кивнула. Если человек все видел своими глазами, все понимает, значит, и объяснений никаких не требуется. Но это я так думала, Бардин же придерживался другого мнения.

– Почему так долго? И свет зачем зажигали? Это же опасно! – требовательно засыпал он меня вопросами.

– Пустяки. Так получилось, – рассеянно отмахнулась я, думая о своем.

– Картину удалось заполучить?

Бардин многозначительно кивнул на металлический цилиндр в моей правой руке. Я, поглощенная собственными заботами, вопрос проигнорировала, и он просто повис в воздухе. Вместо ответа я сделала движение в сторону, намереваясь выбраться на дорожку.

– Куда? – схватил меня Бардин.

– Все, мне пора двигаться, – решительно объявила я, кивая в сторону калитки.

– С ума сошла? – легко переходя на «ты», прошипел Бардин. – Там же те… в машине.

– Ну и бог с ними. Что ж мне теперь, из-за них везде в этих кустах сидеть?

– Ненормальная! Ты не имеешь права так рисковать картиной! Они отберут ее!

– Совсем не обязательно, – промямлила я.

Моя растерянность оказала на Бардина магическое действие – он почувствовал себя главным.

– Уходить будем через задний двор, – властно объявил он. – Двигай за мной и старайся не шуметь.

– Не получится. Там высокий сплошной забор, – злорадно улыбнулась я. – Пока будем через него перелезать, нас точно заметят и сцапают.

Сообщив Бардину этот неприятный факт, я перестала обращать на него внимание. Раздвинув ветки сирени, я выскочила на дорожку и со всех ног припустила к калитке.

Я неслась вперед и думала только о заветной дырке в заборе. Добраться бы до нее – и все, можно считать, что ноги я унесла. Я бежала и по сторонам конечно же не глядела. Не могла я себе позволить вертеть головой, сбиваться с темпа и терять драгоценные секунды. Я сосредоточенно глядела под ноги, ежеминутно боясь споткнуться, но уши-то мои были свободны, и ничто не мешало им жадно ловить каждый шорох. Я отчетливо слышала топот Бардина за моей спиной. И хлопок двери автомобиля, и невнятные выкрики тех, кто в нем сидел, тоже слышала. В тот момент я уже была на середине проезжей части, и до заветной калитки на противоположной стороне улицы оставались считанные метры. Собрав все силы, я сделала резкий рывок и пулей влетела во двор.

Он был густо и беспорядочно засажен деревьями. Помимо растительности на каждом шагу подстерегали ловушки в виде мусорных куч и неведомо кем выкопанных ям. Хотя накануне днем я все тщательно обследовала и отлично помнила ведущую к заветной дыре дорожку, но из-за темноты замедлить шаг все же пришлось. А за спиной тем временем раздалась ругань, моментально переросшая в шум яростной драки. Не удержавшись, я притормозила свой бег и оглянулась. В темноте двора, сбившись в плотную группу, несколько человек яростно мутузили друг друга.