Перелом

– Хороший у тебя отец.

– Какой есть.

– Об Энсо ты того же мнения?

– Принцип тот же. – Я улыбнулся.

– Ты – псих, Нейл Гриффон. На столь веский аргумент мне нечего было возразить.

– Когда он выходит из больницы? – спросила Джилли.

– Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии, и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.

– А ты что будешь делать?

– Не знаю, – ответил я. – Но у нас есть целые три недели, опасности никакой, так что.., хочешь приехать в Роули Лодж?

– Видишь ли... – сказала она.

Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.

– Дело твое.

Нет, что ты. Я приеду в среду., Вернувшись в Ньюмаркет, я, прежде чем войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным солнцем перед вечерними сумерками. Золотистые кирпичи, теплые на ощупь; распустившиеся цветы на кустах, а за зелеными свежевыкрашенными дверьми шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие вечернюю порцию овса. Тишина во всех конюшнях, рысаки-победители в денниках, атмосфера благополучия и вечного спокойствия.

Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро канет в Лету. Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным сном. Отец с Этти и Маргарет займутся обыденными делами, а я буду узнавать знакомые клички лошадей в газетных сообщениях.

Я еще не знал, что буду делать. Мне, конечно, очень полюбилась работа тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые конюшни. Я не хочу заниматься антиквариатом и теперь уже совершенно определенно не вернусь к Расселу Арлетти.

Я подошел к Архангелу, которого больше не охраняли агенты, собаки и фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки и вопросительно на меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком легко, но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он еще принесет своему банкиру победу в дерби.

Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как в конторе зазвонил телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами, но на этот раз звонили из больницы.

– Нам очень жаль, – несколько раз повторил голос на другом конце телефонного провода. – Очень жаль. Очень жаль.

– Но он не мог умереть, – растерянно сказал я. – Он прекрасно себя чувствовал сегодня утром. Я был у него сегодня, и он прекрасно себя чувствовал.

– Это случилось сразу же после вашего ухода, – сказали мне. – Через полчаса.

– Но почему? – Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове. – У него ведь была сломана нога.., и кость уже срослась.

Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.

– Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, – вызывающе сказал я. – Требовал судно.

– Ах, да. Конечно, – с профессиональным сочувствием произнес высокий мужской голос. – Типичный.., гм-м.., симптом легочной эмболии. Требовал судно.., очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон, ваш отец умер очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.

– Что такое, – спросил я, чувствуя нереальность происходящего, – легочная эмболия?

– Сгусток крови, – немедленно ответил он. – Тромб. К сожалению, часто встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом вашего отца.., гм-м.., это ужасно, ужасно, но часто встречается.., к сожалению. Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон. Очень быстро. Поверьте, мы ничего не могли сделать.

– Я верю.

"Но ведь это невозможно, – подумал я. – Он не мог умереть. Я разговаривал с ним сегодня утром..."

Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.

Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из Ньюмаркета. Гробовщика из Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.

В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе. С дюжиной владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.

Говорил и говорил.

Маргарет справилась с дополнительной нагрузкой так же хладнокровно и спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. “А подруга Сузи, – сообщила она, – доложила, что Алессандро не выходил из номера с той субботы, когда полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не разговаривал и всем отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи сказала, что ей это все равно, но так как у Алессандро никогда не было своих денег, а счет оплачен только по субботу, они хотели попросить его освободить помещение”.

– Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули Лодж и что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.

– Будет сделано, – ответила Маргарет и тут же позвонила в “Форбэри Инн”.

Этти взяла на себя руководство утренней и вечерней проездкой и заодно отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик Янг и, вернувшись, долго ругал ученика, скакавшего вместо Алессандро на Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.

В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более. “Энсо недавно прибыл в Англию, – объяснил я, – и вбил себе в голову, что его сын должен участвовать в скачках на Архангеле”. У них не было причин мне не верить, а я не видел смысла говорить всю правду.

Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.

Затем я попросил Маргарет на все вопросы владельцев отвечать, что я остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю желающим забрать своих лошадей.

– Это правда? – спросила она. – Вы действительно останетесь?

– Положение-то безвыходное, – сказал я. Но оба мы улыбались.

– Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда вы отказали Джону Бредону. – Я не стал ее разочаровывать. – Я рада, – сказала она. – Наверное, нехорошо так говорить, тем более что отец ваш только вчера умер, но мне больше нравится работать с вами.

Я не был таким диктатором, как он, вот и все. Маргарет могла хорошо работать с кем угодно. Перед уходом она сказала, что никто пока еще не выразил желания забрать из конюшен лошадей, включая и банкира, владельца Архангела.