Перелом

– Меня сбросила лошадь, – повторил я. Доктор посмотрел на меня с прежним любопытством.

– Как хотите. Вас сбросила лошадь... Так и запишем в книге вызовов. – Он встал с кресла. – Только не становитесь больше на его пути. Я говорю совершенно серьезно, молодой Нейл. Не забывайте, что Генрих VIII отрубил очень много голов.

– Не забуду, – ответил я. Как будто я мог забыть.

* * *

Я пересмотрел версию “меня сбросила лошадь” и ради Этти поменял ее на “я свалился с лестницы”.

– Какая досада, – посочувствовала она, совершенно искренне посчитав меня растяпой. – Я отвезу вас на проездку в “Лендровере”.

Я поблагодарил ее, и, пока конюхи готовили лошадей, мы пошли проведать Архангела. Впрочем, я наведывался к нему настолько часто, что это вошло у меня в привычку.

Архангела содержал в самом безопасном деннике самой безопасной конюшни, и с тех пор, как Энсо вернулся в Англию, этот денник охранялся днем и ночью. Этти считала, что я переусердствовал, но мне пришлось настоять на своем.

Днем в конюшне номер один всегда было несколько человек. Ночью – фотоэлемент предупреждал о появлении нежелательных лиц. Двое специально приглашенных из агентства безопасности людей дежурили по очереди, наблюдая за денником Архангела из окна комнаты владельцев, которое выходило прямо на конюшни, а их восточно-европейская овчарка была посажена на длинную цепь перед входом в конюшню и рычала на каждого, кто пытался войти внутрь.

Конюхи высказывали мне претензии по поводу овчарки, потому что каждый раз, когда им нужно было зайти в конюшню к какой-нибудь лошади, приходилось обращаться к охраннику за помощью. “Во всех остальных помещениях, – справедливо указывали они, – собаки дежурят только по ночам”.

Этти помахала рукой охраннику у окна. Он кивнул, вышел в манеж и придержал овчарку, чтобы мы смогли пройти. Когда я распахнул верхнюю створку двери денника, Архангел подошел к нам и высунул нос наружу, вдыхая нежный майский воздух. Я погладил его, потрепал по шее, в который раз восхищаясь шелковистой шкурой, и подумал, что он еще никогда так хорошо не выглядел.

– Завтра, – сказала Этти скакуну, и ее глаза заблестели. – Завтра посмотрим, на что ты способен, малыш. – Она улыбнулась мне по-товарищески, наконец-то признавая, что я тоже принимал участие в его подготовке. За последний месяц лошади из наших конюшен побеждали все чаще и чаще, и беспокойное выражение постепенно исчезло с ее лица, сменившись чувством уверенности, которое никогда не покидало ее раньше. – Заодно проверим, как тренировать его перед скачками в дерби, добавила она.

– К этому времени вернется мой отец, – напомнил я, стараясь еще больше успокоить ее, но улыбка внезапно погасла, и Этти посмотрела на меня отсутствующим взглядом.

– Верно... Вы знаете, я как-то совсем забыла... Она повернулась и вышла в манеж. Я поблагодарил охранника, экс-полисмена, и умоляющим голосом попросил его быть особо бдительным в течение следующих тридцати шести часов.

– Надежней, чем в английском банке, сэр. Не беспокойтесь, сэр. – Он говорил очень убедительно, но я почему-то решил, что он оптимист.

* * *

Алессандро не появился ни на первую, ни на вторую проездки, но когда, вернувшись домой, я с трудом выбрался из “Лендровера”, который не пропустил по дороге ни одного ухаба, Алессандро стоял у ворот манежа и поджидал меня. Не обращая на него внимания, я направился в контору, но он пошел навстречу и перехватил меня на полпути.

Я остановился и посмотрел на Алессандро. Он держался скованно, лицо его еще больше осунулось и побледнело от нервного напряжения.

– Простите, – запинаясь, сказал он. – Простите. Он рассказал мне... Я этого не хотел. Я его не просил...

– Хорошо, – спокойно ответил я и подумал о том, что держу голову набок, стараясь хоть немного утихомирить боль, и что сейчас самое время выпрямиться. Я выпрямился.

– Он сказал, что теперь вы согласитесь дать мне Архангела.

– А вы как считаете? – спросил я. На лице Алессандро отразилось отчаяние, но он ответил, не задумываясь:

– Я считаю, что нет.

– Вы очень повзрослели, – сказал я.

– Я учусь у вас... – Он вздрогнул и умолк. – Я хочу сказать.., умоляю вас, позвольте мне участвовать в скачках на Архангеле.

– Нет, – мягко ответил я.

– Но он сломает вам вторую руку. – От волнения Алессандро заговорил торопливо, глотая слова. – Он так говорит, а он всегда делает, что говорит. Он опять сломает вам руку, а я.., я... – Алессандро сглотнул, откашлялся и продолжал более спокойным тоном:

– Я сказал ему сегодня утром, что, если он еще раз причинит вам боль, вы все расскажете распорядителям, и меня дисквалифицируют. Я сказал ему, чтобы он ничего больше не делал, что я не хочу, чтобы он что-то делал. Я хочу, чтобы он оставил меня здесь, с вами, и позволил самому выбрать, как жить дальше.

Я медленно вдохнул воздух полной грудью.

– И что он вам ответил?

На лице Алессандро появилось озадаченное и одновременно смущенное выражение.

– Мне кажется, он еще больше рассердился. Я сказал:

– Ему ведь все равно, победите вы в скачках или нет. Он хочет только, чтобы я подчинился и дал вам Архангела. Он хочет доказать, что по-прежнему может дать вам все, чего вы ни попросите.

– Но я прошу его оставить меня в покое. Оставить меня здесь. А он не хочет слушать.

– Вы просите того, чего он никогда вам не даст, – сказал я.

– Что именно?

– Свободы.

– Я не понимаю, – сказал он.

– Только потому, что он не хочет дать вам свободу, он готов на все остальное. Все, что угодно.., лишь бы вы оставались с ним. С его точки зрения, я предоставил вам возможность получить в жизни единственное, на что он никогда не согласится: добиться успеха своими силами. И только поэтому он так настаивает, чтобы я дал вам Архангела.

Алессандро прекрасно меня понял, хотя слова мои его ошеломили.

– Я скажу ему, что он напрасно боится меня потерять, – страстно заявил он. – И тогда отец не будет больше причинять вам вреда.

– Не вздумайте. Если бы не страх потерять вас, я давно был бы покойником.