Свой круг (Адмиральский кортик)

Новая версия

ПЕТРЕНКО

Этот окраинный поселок в просторечии именовался "Нахаловкой", хотя только старожилы помнили времена, когда он оправдывал свое название. Через десяток лет здесь пройдут бульдозеры, расчищая место для нового микрорайона, а пока разномастные домишки, среди которых немало самостроя, бессистемно наезжают один на другой, путают улицы, переулки и тупики. Минут двадцать блукали мы с Вальком по издолбленным ухабами дорогам, пока не отыскали наконец нужный адрес. Пожилая женщина с добрым усталым лицом осторожно выглянула в дверь, зажимая под горлом ворот цветастого некогда халата. - Петренко здесь... живет? Слово "живет" я произнес с усилием. - А нету Феди, и куда делся, не знаю, - озабоченно сообщила она. - Как ушел пятого дня, так и нету. Может, уехал? - Следователь прокуратуры Зайцев, - привычным жестом я предъявил удостоверение. - Нам надо осмотреть его комнату. Язык не повернулся произнести слово "обыскать". - Из милиции, что ли? - удивленно спросила она, как бы отстраняя рукой документ. - Я в этих книжках не понимаю... Заходите, коли надо, только платок накину. Когда хозяйка появилась снова, я опешил, а Валек издал неопределенный звук - настолько неожиданным оказался на ней темно-синий с люрексом платок последний крик моды, с боем расхватываемый в комиссионных магазинах в первые же полчаса после открытия. - Федя привез, - пояснила она. - Соседка просила продать, да мне и ни к чему такой красивый, только как можно, ведь обидится... Хозяйку звали Клавдией Дмитриевной, жила она со старшей сестрой, которая вышла в таком же платке бордового цвета. - Расфуфырились старые, как на праздник, - прикрывая ладонью улыбку, сказала Клавдия Дмитриевна. - Люди-то к нам редко ходят... Только ключа от комнаты у меня нет, когда убирать, я просила, чтобы он свои оставил. - Этот? - Я показал на ключ. - Да, этот... - Она как-то с опаской протянула руку. - А где он сам-то? Неужто подрался? Милиция зря не приходит. - Так же нерешительно она отперла замок. Маленькая комнатка, стены оклеены желтыми обоями, старинный розовый абажур с бахромой, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью. Характерный для такого типа жилья запах сырости. На столе небольшая стопка книг - учебники. Я полистал "Физику" для десятого класса. - Готовился в мореходку поступать, - пояснила Клавдия Дмитриевна. - Вдруг загорелся на штурмана выучиться... Так что стряслось-то с ним? Не вдаваясь в подробности, я сказал, что Федор Петренко погиб, идет расследование, и необходимо сделать обыск в этой комнате. Переждав первую реакцию на печальное сообщение, попросил сестер быть понятыми, объяснил их права и обязанности, дал расписаться в документах, после чего приступил к делу. Старый платяной шкаф со скрипучей дверцей. Пиджак, брюки, рубашка и плащ. В карманах ничего интересного. Под кроватью - шикарный импортный чемодан с хромированными замками. Огромный, солидный, матово блестящий натуральной кожей. - Сколько времени он у вас прожил? - С годочек, может, поболе. Да какое житье - только когда не плавает. Вот месяца полтора подряд, пока пароход в ремонте. Крышу чинил, бедный... По вечерам, бывало, втроем чай пили, о жизни беседовали. - О чем именно? - Да обо всем. Я свою судьбу вспоминала, как бедствовала в войну, как одна детей поднимала. Глаша за свое - она на фронте лиху хлебнула. Он про плавания рассказывал, про страны ихние... Парень неплохой, ничего не могу сказать. Главное - выпимши редко бывал, и то в последнее время. А девиц этаких, - хозяйка сделала неопределенный жест, - вообще никогда не водил. Я открыл чемодан. Английский шерстяной свитер, джинсовый костюм в пластиковом пакете, кипа ярких маек с броскими рисунками, два платья, несколько мотков мохеровой пряжи, очень красивые женские туфли и две пары босоножек, отрез переливающейся всеми цветами радуги ткани. - Шерше ля фам, - многозначительно проговорил Валек. - А может - обычная спекуляция, - предположил я. - Упаси Боже! - замахала руками Клавдия Дмитриевна. - Глаша, скажи! Не спекулировал он! Соседка просила: "Морячок, продай какие-нибудь хорошенькие вещички для дочери, все равно, мол, привозишь". А он ответил: "На продажу не вожу". - Вообще-то все вещи - одного размера, - сказал я. И обратился к хозяйке: - А девушка у него была? - Чего не знаю, того не знаю, врать не буду. На дне чемодана - несколько открыток со стереоэффектом, россыпь шариковых ручек, значки, магнитофонные кассеты, блоки жевательной резинки. Больше, кажется, ничего. Хотя вот, в углу... Странно! Я с недоумением рассматривал вытянутый колбаской мешочек из необычной зеленой ткани - плотной, упругой, напоминающей клеенку или тонкий пластик. "Молния", тесемочки, крючки, петельки... Похоже, самодельный. - Что это такое? - спросила молчаливая сестра хозяйки. - А это товарищ Федора принес... - ответила Клавдия Дмитриевна. - А для чего - не знаю. - Какой товарищ? - перехватил я инициативу. - Такой представительный, из горисполкома. Валерий! Вот отчества не помню. - Почему "из горисполкома"? - Он же сам и говорил. - А почему вы думаете, что это он принес? - Да я как раз заглянула спросить что-то, вижу, он разворачивает, крутит перед лампой, вроде Феде показывает, дверь скрипнула - сразу убрал. А для чего она? - Часто он приходил к Петренко? - рискуя прослыть невежливым, я оставил вопрос без внимания. - В последнее время частенько. - А не знаете, что у них за дела? - Дела взаимные. Федя перед экзаменами волновался: желающих много, конкурс большой. Валерий помочь обещался, говорил, на заочном отделении у него есть свои люди. Но ему тоже от Федора чего-то надо было - все его уговаривал, коньяком угощал, золотые горы сулил. Дескать, совсем по-другому жить будешь, хозяином жизни станешь, тогда Зойка сама к тебе прибежит! А тот в ответ - ей совсем другое нужно, не в деньгах дело и не в тряпках. Валерий смеется: ничего, другие набегут, целая толпа, отбою не будет, останется только выбирать! - А о чем шла речь? - Вот этого не скажу. Я же только отрывки разговора слышала. - И какое впечатление производил на вас Валерий? - О, видать, человек влиятельный, со связями. Такой если захочет - все, сможет. И за нас обещал похлопотать, чтоб скорей квартиру дали. Ай да Золотов! Услышь он эту восторженность в тоне Клавдии Дмитриевны, был бы на седьмом небе от счастья. Меня так и подмывало разочаровать ее, но я сдержался. Оформил протокол обыска, потом записал показания Клавдии Дмитриевны и, прогнозируя дальнейший ход событий, предупредил, что придется ее еще побеспокоить и вызвать в прокуратуру. Дверь в комнату запер и опечатал. Вернувшись на службу, мы с Вальком и исправно отдежуривший на телефоне Петр принялись рассматривать зеленый мешочек. Я сжал его в кулаке, потом бросил на стол - ткань расправилась, принимая прежнюю форму. Расстегнул "молнию", пошарил внутри, нашел шов, с усилием - упругий материал пружинил - отрезал ножницами небольшой кусочек, положив в пепельницу, поднес спичку. Ткань оплавлялась, но не горела. - "Молния" и крючки пластмассовые, - сказал Петр, рассматривая непонятный предмет. - А если эту штуку свернуть и завязать тесемки, то крючки совпадут с петельками, застегнуть - и получается вот что... Мешочек напоминал теперь кружок колбасы, болтающиеся веревочки усиливали сходство. - Такой запах я когда-то слышал, - Валек поднес к лицу пепельницу, принюхался, потом обнюхал мешочек. - Да, точно! В техникуме после третьего курса проходили практику на радиозаводе, там стенд с токами высокой частоты огорожен ширмой из диэлектрической ткани. Однажды случайно прижег паяльником - вот и запомнил запах! Она только другого цвета была и потолще. - Раз ты такой опытный, объясни, для чего эта штука нужна, - въедливо спросил Петр. Валек передернул плечами. - Наверное, чехол какого-то прибора или детали... А может, изолирующий пакет... - Разберемся! - Я быстро отпечатал короткий запрос. - Сейчас Петр сходит в НИЛСЭ, и физики дадут точную справку! Действительно, ответ был получен в тот же день: "Представленное изделие изготовлено из синтетической ткани, применяемой в электро - и радиотехнической промышленности для защиты от вредных излучений". Но зачем такое "изделие" понадобилось Золотову и Петренко? Последние восемь лет из своих двадцати девяти Федор Петренко плавал. Вначале в каботаже, потом стал ходить за границу. Сейчас его сухогруз заканчивает профилактический ремонт, значит, была возможность допросить членов команды. После бесед с замполитом и старпомом я вызвал тех матросов, которые близко знали убитого. Начальство недолюбливало Петренко: его называли анархистом и демагогом, это означало, что держался он независимо, чинов и рангов не признавал, позволял дерзкие шуточки, любил "резать правду-матку". Товарищи по команде отзывались о нем, в общем, хорошо: душа нараспашку, смелый, рисковый, немного склонен к авантюрам. Слов на ветер не бросает, уживчив - для дальних рейсов это немаловажно. Больше всего рассказал о Федоре его сосед по каюте Василий Егоров здоровенный парень с красным, задубелым от ветра лицом. - Я с Федькой давно плаваю, жили всегда дружно. Отца у него не было, мать два года как умерла, дворником работала, выпивала. В газетах пишут - неполная семья с ненормальной обстановкой - причина преступности подростков. А причина-то вот где... - Егоров постучал кулаком в грудь. - В самом себе причина-то. Каждый сам себя делает. Федька речное ПТУ закончил, на баржах, буксирах плавал, потом курсы всякие, открыли визу. Но парень заводной, из уличных, я таких люблю, хотя лез на рожон, сам нарывался на неприятности. Замполиту при всех сказал: "Вот вы нас агитируете, капиталистов критикуете, а почему в инпортах все чемоданы ихними товарами набиваете?" - Он недоуменно покрутил головой. - К чему такое говорить! Раз - и прилепили ему "безответственные высказывания"! Грозились вообще списать... - Егоров вздохнул. - Вот вы не говорите, что с ним случилось, ну да, может, правда нельзя... - Скажите, Петренко собирался учиться дальше? - Появилась у него такая идея. Ни с того ни с сего. У него случались завихрения всякие... Раз зашел в каюту, а он панель отвинчивает. Снял, посмотрел и на место поставил. Я говорю: "Ты чего?" А он отвечает: "Смотрю, нет ли здесь тараканов". Свидетель округлил глаза и сделал паузу, чтобы я тоже почувствовал всю нелепость такого поведения. - А вы? - А я говорю: "Ты лучше пойди в трюм, крыс погоняй, если больше заняться нечем. А тараканы у нас пока еще не завелись". В общем, чудаковатый был парень, ну а кто совсем без причуд? У каждого ето-то свое. Курить можно? Егоров достал пачку иностранных сигарет, щелкнул диковинной зажигалкой. В рабочих, со сбиты - ми пальцами руках эти атрибуты "красивой жизни" смотрелись совершенно чужеродно. - Я думаю, учиться он из-за Зойки надумал, - вслух размышлял свидетель, выпуская дым. - Вначале вроде все у них складывалось, а потом... Мамаша воду мутила, графиню из себя строила, да и сама Зойка начала носом крутить. Она пединститут заканчивает. Федька и решил ее догонять. Найти девушку Федора не составляло большого труда. Институт, имя, размер одежды - сорок шестой, обуви - тридцать седьмой. Правда, занятие хлопотное, но я располагал двумя помощниками, которые с энтузиазмом занялись розыском и нашли Зою уже к полудню. В тот же день ее мама нашла меня. Когда в кабинет вошла увядающая женщина с надменным лицом и положила на стол повестку, я несколько удивился: по возрасту и внешнему виду она не походила ни на одного из вызванных свидетелей. - Что это такое? - грозно спросила она. - Повестка, по-моему, - разобрав написанную почерком Валька фамилию и имя - Крольченко Зоя, я уже понял, в чем дело, и мог детально предсказать дальнейший ход этого визита. - На каком основании моя дочь вызывается в прокуратуру? - Тон мамаши по-прежнему не предвещал ничего хорошего. - По какому праву вы собираетесь ее допрашивать? Зоина мама относилась к категории людей, которые очень хорошо знают свои права, но даже думать не хотят об обязанностях. Больше того, считают, что все окружающие чем-то обязаны им. - Вы отдаете себе отчет, что подобные вызовы компрометируют молодую девушку? Тем более - она студентка! Я пожалуюсь Первакову! Этим она продемонстрировала, что знает фамилию прокурора области и шутить не намерена. Одета неожиданная посетительница была дорого и кричаще. В ушах посверкивали бриллианты, на шее - массивная золотая цепь с кулоном, толстые пальцы обильно унизаны разнокалиберными кольцами и перстнями. Чувства меры она не знала. И полагала, что блеск дорогих украшений компенсирует неряшливую прическу, грубо наложенную косметику и облупившийся маникюр. Мое молчание ее озадачило, и она на минуту умолкла, чем я воспользовался. - Простите, как вас зовут? Она взглянула с таким недоумением, будто бы я заговорил по-японски. - Калерия Эдуардовна, ну и что? - Где вы работаете? Калерия Эдуардовна саркастически улыбнулась. - В гастрономе, заведующая секцией. Еще вопросы будут? Следующий вопрос напрашивался сам собой, но я сдержался - начнет жаловаться во все инстанции, придется отписываться, будут дергать, отрывать от дела, да и жаль непроизводительно тратить нервные клетки... Я отвел глаза от ювелирной выставки. Не время. Но ответить ей все равно придется, надо будет позвонить Грибову. - У меня есть вопросы к вашей дочери. И связаны они с Федором Петренко. Это имя сыграло роль искры, попавшей в бочку с порохом. - У нее нет ничего общего с этим проходимцем! Если он попался на контрабанде и говорит, что делал это для нее, - ложь! Какой мерзавец! А еще в родственники набивался! Сволочь и больше никто! Маска интеллигентности слетела с нее, как шелуха с арахиса, в изобилии продававшегося в гастрономе. - Ведите себя прилично, Калерия Эдуардовна! Не забывайтесь, вы не у себя на работе! Резкий тон подействовал, она сбавила тон, но останавливаться не собиралась. - Помолчите и послушайте меня! - Если не поставить ее на место, можно потерять несколько часов и работоспособность на остаток дня. - Во-первых, Петренко нет в живых и поливать его грязью, основываясь на собственных домыслах, по меньшей мере непорядочно. Вы знаете, что такое порядочность? Крольченко обмякла на стуле. - Во-вторых, по закону следователь имеет право вызвать и допросить в качестве свидетеля любое лицо. Любое! Для вашей дочери исключений не предусмотрено. Вы знаете, что такое требования закона? Вопрос был риторический, но она кивнула головой. - И в-третьих, уклонение от дачи свидетельских показаний является преступлением. Это вам известно? Она снова кивнула, не выходя из оцепенения. - Прекрасно. Тогда быстренько идите домой и пришлите ко мне Зою. Она и так задержалась. Вам все ясно? Калерия Эдуардовна еще раз кивнула и встала. - Было приятно с вами побеседовать. Если надумаете, заходите еще. Всего доброго. - До свидания, - ошеломленно пискнула она и пулей вылетела из кабинета. Зоя совсем не походила на свою мамашу. Изящная, красивая, со вкусом одетая. Известие, принесенное Калерией Эдуардовной, произвело на нее угнетающее впечатление. - Он покончил с собой? - В широко открытых глазах поблескивала влага. - Из-за меня? Он оставил записку? - Почему вы говорите о самоубийстве? - Мы расстались... Собственно, я порвала с ним... Он очень переживал, писал, давал радиограммы... Из последнего плавания привез целый чемодан вещей... Я, конечно, не взяла, хотя мама советовала - отдай деньги и ничем не обязана, а в магазине такого не купишь... Но ни к чему, раз все кончено... Он приходил в институт, встречал на улице, даже заходил домой, хотя они с мамой терпеть друг друга не могли... Она нервно комкала кружевной платочек. - Потом вроде успокоился, во время последней встречи сказал: "Есть два лекарства от любви - пуля в висок или другая любовь. Стреляться мне рановато, а лечиться надо. Попытаюсь влюбиться". Старался говорить бодро, а получилось как-то грустно, натянуто. И слова чужие. Мне его даже жалко стало. А сейчас мать пришла и говорит: "Впутал тебя Федька в историю! В прокуратуру вызывают! Видно, руки на себя наложил и записку оставил, что из-за тебя..." - Если вы волнуетесь только из-за этого, то напрасно. Ни в какую историю вы не впутались. - Ну зачем вы так... - Она действительно обиделась. - Как бы ни было, а Федора нет в живых. Ужас! Какой ужас! - Зоя сжала пальцами переносицу. - Что с ним случилось? - Петренко убит. Сейчас ведется расследование, и вы должны нам помочь. - Убит... Как же так... Кто мог его убить? - Она недоумевающе смотрела на меня. - Я готова вам помочь, но я же совершенно ничего об этом не знаю... - Расскажите о Федоре. Что он был за человек, с кем дружил, почему вы расстались. - Расстались? Не знаю... Мама его не любила: он ей как-то нагрубил. Я вспомнил Калерию Эдуардовну - немудрено! - ...И вообще мама считала, что он мне не подходит: без образования, человек не нашего круга. Я представил "круг" Калерии Эдуардовны. Тут она была права. - К тому же, говорила, он девять месяцев в году в море, так и будешь вдовой при живом муже. - Значит, она вас убедила? - Ну почему?.. Я и сама разбираюсь в жизни. - А как вы, вы лично относились к Федору? - В общем-то, он парень неплохой... Но потом присмотрелась и поняла: мама права. - Вот как? - Ну представьте, каково одной сидеть по полгода? И потом, пока он плавает, вещи всякие привозит, материальный достаток есть. А если что травму получит, спишут на берег или визу закроют... Не сможет ходить за кордон - и все. Без специальности много не заработает. От этих слов повеяло железным рационализмом Крольченко-старшей. - Понятно... А кого из знакомых Федора вы знали? - Только Валерия Золотова. Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица. - Кто такой? - Он где-то в горисполкоме работает. Федор как-то зашел к нам с ним, а, оказалось, мама его хорошо знает - он ее постоянный покупатель. Так она мне все уши прожужжала - вот это тебе пара, человек солидный, обстоятельный, со связями, и деньги имеет. Что ж, Золотов действительно по всем статьям вписывался в "круг" заведующей секцией гастронома Калерии Эдуардовны Крольченко. - Потом Золотов еще несколько раз к маме заходил, они сидели, разговаривали. Я представил содержание этих светских бесед. - Что общего у Федора с Золотовым? - Честно говоря, не знаю. Люди они совсем разные. Но мне казалось, Золотов в Федоре заинтересован... Хотя, с другой стороны, маме говорил, что Федя долго на загранрейсах не продержится - с дисциплиной слабовато и на руку вроде нечист, дескать, вот-вот визу закроют... Непонятно как-то... Если дружишь с человеком, разве будешь про него сплетни распускать? - Скажите, как Федор вел себя с женщинами? - Что вы имеете в виду? - вскинулась Крольченко. - Обвиняемая утверждает, будто он напал на нее, пытался изнасиловать. - Ложь! Гнусная и грязная ложь! - возмущенно выкрикнула Крольченко. Кровь ударила ей в лицо, медленно краснели уши. - Федор мог ввязаться в драку, мог выругаться сгоряча, но такое... - Она отвернулась. - В этом отношении он был очень деликатен. Даже странно: казалось бы - моряк, резкий, несдержанный парень, но вел себя как джентльмен и никогда, никогда, слышите - никогда не позволял себе ничего лишнего! Эта дрянь, эта стерва врет! Крольченко замолчала и подозрительно посмотрела на меня. - Вы, надеюсь, ей не поверили? - Работа следователя предполагает веру только в факты. А они пока такого заявления не подтверждают. Порыв прошел, Зоя опустила голову. - Сижу, разговариваю, отвечаю на вопросы... А человека нет. Так внезапно, дико, нелепо... Почему? Виновата ли я? Ничего сейчас не понимаю. Да и не верится. Не могу осознать... Можно мне уйти?